Читать книгу: «Вкус вечной ночи»

Шрифт:

Увы, нам жизнь дана не вечно.
Придет мгновению конец —
На склоне жизни быстротечной
Пойдем со смертью под венец.
Лишь состоится обрученье,
Войдем мы сразу в мир иной.
Душа получит облегченье,
А тело обретет покой.
Уйдут в небытие страданья,
Замрут секунды, дни, года
И наши грешные желанья
Не посетят нас никогда.
Никто нас больше не обманет,
Никто не станет больше лгать,
И для души усталой станет
Святым приютом благодать.
Итог всех жизненных желаний
И смысл земного бытия —
Достичь блаженства высших знаний,
Лишаясь собственного «Я».
Э. Венц

Редактор Дмитрий Григорьевич Барашкин

Иллюстратор Александр Александрович Хмелев

Дизайнер обложки Мария Николаевна Романова

Корректор Кирилл Анатольевич Губарь

ISBN 978-5-0051-3042-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тамбов, глазами поэта

Тамбов на карте генеральной
Кружком означен не всегда;
Он прежде город был опальный,
Теперь же, право, хоть куда.
Там есть три улицы прямые,
И фонари и мостовые,
Там два трактира есть, один
Московский, а другой Берлин.
Там есть еще четыре будки,
При них два будочника есть;
По форме отдают вам честь,
И смена им два раза в сутки;
– — – — – — – — – —
Короче, славный городок.
И там есть чопорные франты,
Неумолимые педанты,
И там нет средства от глупцов
И музыкальных вечеров;
И там есть дамы – просто чудо!
Дианы строгие в чепцах,
С отказом вечным на устах.
При них нельзя подумать худо:
В глазах греховное прочтут,
И вас осудят, проклянут.
М. Ю. Лермонтов

От автора, читателям

Посвящаю эту книгу моим друзьям детства, бывшим одноклассникам и родному Тамбову. Все события и персонажи вымышлены. Любые совпадения между персонажами и реальными людьми, живыми или мертвыми, абсолютно случайны.

Выражаю сердечную благодарность за помощь в создании произведения: Смирновой Любови Олеговне, Дорофеевой Яне Владимировне Лысенко Николаю Дмитриевичу, Манафовой Аделии Ринатовне, Щербакову Алексею Михайловичу и, конечно же, Жуковой Анастасии Георгиевне. Искренне Ваш,

А. С. Черемисин

Глава первая: дела давно минувших дней

Она лежала на земле и беспомощно вжималась в забор. Еще никогда она не чувствовала себя настолько беспомощной, как сейчас. Беспомощной и одинокой.

Каждая клеточка ее холодного древнего тела отзывалась острой болью в его нервных окончаниях, и всегда чистый разум сейчас подсказывал девушке, что, по-видимому, ее жизни на земле пришел конец.

Он стоял перед нею и цинично улыбался. Мерзкий убийца и восставший мертвец, что своим возрождением в мире попрал все возможные и незыблемые законы вселенной. Она лично видела его смерть и даже, чего уж греха таить, с удовольствием приложила к ней руку, но впервые за долгие столетия жизни ей пришлось повстречаться с восставшим из ада и могильного сумрака мертвецом.

Его торжествующие глаза полыхали красным, и он уже чувствовал, что победил, но не спешил слишком рано отбирать у Насти жизнь, самодовольно оттягивая от нее столь ужасающий конец весьма прискорбного и траурного, но приятного садисту и маньяку момента.

Джафар занес уже над ней, было, кулак, собираясь продолжить избиение, когда за спиной у него вдруг раздался полный решимости и слепого отчаяния, чей-то дикий и пронзительный тонкий визг.

Маньяк обернулся и увидел, что на него бежит кучерявый высокий парень, одетый в обтягивающие голубые джинсы и цветастую нежно-розовую рубашку. В руках он с силой сжимал оторванный прямо от забора заостренный и длинный деревянный кол.

«Ах, Сашка…» – подумала Настя: «Ты даже не знаешь, с кем связался, но все же поступок твой весьма отважен. Спасибо тебе, что на доли секунды оттянул от меня неизбежно-мучительный предстоящий конец. Скорее всего – ценою собственной и совсем еще недлинной молодой жизни».

Движения Джафара были молниеносны и неуловимы глазу. Поймав кол за острый его конец, и вцепившись в него двумя руками, он с силой шмякнул самоотверженного парня об забор, одним мощным ударом напрочь выбив из Сашки дух. Как грузный мешок, тот осел на землю и больше уже с нее не вставал.

– Спасибо! – бросил ему маньяк, после чего подкинул кол в воздух, залихватски его поймал и последним, что увидела Настя, был заостренный его конец, что летел ей прямо в грудь.

Тело девушки пронзила острая боль, после чего ей показалось, будто всю ее мощным взрывом буквально разорвало на молекулы. Появилось ощущение эйфоричного взлета, а потом – не менее ужасающего падения.

Все окружающее пространство сначала застлалось непроглядной мглой, обдало кожу холодом, а потом вдруг полыхнуло нестерпимо яркими и обжигающими тело языками пламени. После этого, заглушая даже боль от пекла, уши девушки едва не лопнули от раздавшихся разом диких криков, визга и стонов вокруг нее.

– Смотрите-ка, кто к нам пожаловал! – услышала Настя чей-то глумливый голос.

В следующий момент она поняла, что лежит ничком на раскаленной вулканической поверхности, покрытой глубокими трещинами и похожей по цвету на покрытый непонятной копотью темно-серый кирпич.

Подняв голову, Настя увидела, что в ее сторону уверенно направляются три огромных и гориллоподобных мохнатых черта, чьи головы венчали изогнутые острые рога, а физиономии нехорошо, паскудно ухмылялись.

Покрывающая их тело шерсть была настолько густая, что девушка невольно задумалась о возможном родстве последних с загадочными йети, которых толком на земле так никто еще никогда и не видел.

Отчасти черти напоминали также одетых в шкуры животных первобытных дикарей или даже легендарного любителя лабиринтов – минотавра. Если бы не поросячьи пятаки вместо носа, а также массивные кабаньи клыки у некоторых из них, то данное сходство, пожалуй, можно было бы считать самым верным и точным из всех.

Полыхающее плато казалось безграничным и, насколько хватало Насте взгляда, повсюду огромные и черные создания мучительно и бесчеловечно истязали людей. Кое-где каменистую его поверхность прорезали ручьи, а то и реки раскаленной магмы.

Иные жертвы варились в котлах и с дикими криками пытались из них удрать, но всякий раз их грубо возвращали обратно дежурившие неподалеку огромные черти. При помощи изогнутых вил они протыкали людей словно куски мяса и безапелляционно окунали их с головой в кипяток.

Были люди, что, стиснув зубы, смиренно принимали наказание и не пытались сбежать, но и слепая покорность не спасала их от ухмыляющихся рядом циничных изуверов-мучителей. Несчастных то и дело хлестали плетями, на концах которых были сочащиеся кровью и раскаленные добела опасно изогнутые острые крючья.

Единственное, что могли сделать грешники, дабы спастись от плетей – это уйти с головой в адское варево, но лишь единицы из грешников были способны выдерживать это мучение.

Некоторых насаживали на кол, иных, уже насаженных, поджаривали в огне. Были и такие счастливцы, что, закованные в цепи, сидели в сковородах, и повсюду стоял удушающий смрад обгоревшего мяса, а крики грешников сопровождались противным шипением подгорающей на углях и источающей жир человеческой плоти.

Иные несчастные торчали прямо из земли, зарытые в нее по грудь или по пояс, а иные были закопаны по самую голову, и их тоже не обходили вниманием трудолюбиво корпящие над грешниками мучители-черти. Они кололи людей вилами, колотили палками, били копытами, а то и попросту испражнялись на них или со смехом мочились.

В раскаленных докрасна небесах, кое-где покрытых свинцовыми черными тучами, с истошным карканьем кружились гарпии. То были мерзкие мохнатые создания с перекошенными от ярости человеческими лицами, своими чертами напоминающими лица ведьм из страшных сказок.

Их немытые косматые волосы развевались на ветру словно змеи, а острые когти, похожие на когти жадных до падали грифов, то и дело терзали и без того сходящих с ума от боли грешников.

Истязаемые кричали на всех возможных языках и наречиях, взывали к святым о помощи, проклинали небеса и Создателя, а то и родителей, что произвели их на свет. Все вместе ужасающее плато было похоже на ревущее в ужасающем шторме первобытное грозное море, готовое поглотить как песчинку любого, кто в нем окажется.

Сие было настолько ужасно в своей непостижимой жестокости, что у всякого, кто увидел бы подобную картину, могли помутиться рассудок и начаться мандраж с прострацией. Впервые в жизни Настя искренне пожалела, что не родилась на свет глухой. Что угодно – лишь бы не слышать эти внушающие ужас рев и жуткий гул.

– Добро пожаловать в ад, молодая леди! – произнес один из чертей и неторопливо почесал свою покрытую жесткой шерстью хвостатую задницу. – Погрешили вы достаточно, много лет уж живя на земле, ну а теперь, не обессудьте уж, и мы над вами погрешим!

Настя закричала, вскочила на ноги и попыталась бежать, когда неожиданно поняла вдруг сразу две вещи. Во-первых, ее тело потеряло столь присущие всем вампирам проворство и легкость, а во-вторых, на ней почему-то совершенно не было ровным счетом никакой одежды.

Непонятно откуда появились еще несколько чертей, и в считаные мгновения они сцапали Настю своими когтистыми, безобразными лапами. Та кричала, но они всей ватагой издевательски улюлюкали и целенаправленно тащили ее в сторону бурлящего неподалеку и наполненным какой-то странной жидкостью котла.

– Добро пожаловать в джакузи, мисс! – сообщил ей еще один, уже стоящий у котла на дежурстве черт. – Исключительно для вас и в честь восхищения теми заслугами, что вы добились на земле, сей котел наполнен кровью тех людей, что вы когда-то имели честь бесчеловечно замочить. Ввиду невероятного масштаба исполненных вами подвигов мы использовали всего лишь по чайной ложке с каждой жертвы, и то – пришлось искать для этого совершенно особенный и крупный по размерам котел. Извольте чувствовать в нем себя как дома!

Черти почти уже подтащили Настю к посудине, и она уже почувствовала на лице опаляющий идущий от него жар, когда скрутивших девушку чертей раскидало в стороны, а с пылающих небес раздался рокочущий мощный голос.

– Приветствую тебя в своих владениях, охотница!

Настя почувствовала, как у нее задрожали поджилки, ибо голос был ей знаком. В последний раз она слышала его века назад, в той жизни, что давно считала прошлой, но силы этого голоса не дано забыть никому, кто хоть раз и когда-либо его бы услышал.

– Я думаю, что с котлом можно пока повременить, господа. Для начала я приглашаю эту леди к себе на разговор.

В глазах у Насти потемнело, и она почувствовала, что теряет сознание.

* * *

Над окраиной провинциального Тамбова уже сгустились сумерки, когда к одиноко стоящему добротному дому подъехал на коне красивый бравый офицер.

Его мундир из зеленого сукна, отделанный двумя рядами посеребренных пуговиц и фалдами красного цвета, с высоким бирюзовым воротником, белые лосины с высокими сапогами и каска с плюмажем, притороченная к седлу, были покрыты довольно толстым слоем придорожной серой пыли.

Офицер имел весьма высокий рост, поджарое телосложение и густые черные брови, из-под которых смотрели на мир обычно уверенные в себе глаза, поражавшие людей плескавшимися в них незапятнанными честью и отвагой. Но сегодня эти глаза были исполнены какой-то странной задумчивости и, пожалуй, даже можно было сказать – растерянности.

Откинув за спину густые и длинные волосы цвета воронова крыла, он устало окинул взглядом свои владения и поправил седельную сумку, в которой скрывалось нечто объемное и явно громоздкое.

Это был командир драгунского эскадрона, ротмистр Георгий Жуковский, и если бы кто-то из друзей или знакомых увидел бы его в данный момент, то он сказал бы, что бравый офицер, которому всегда сам черт не брат, совершенно не имеет на себе лица.

Полк ротмистра был дислоцирован в одном из городков Воронежской губернии, но, тем не менее он имел за плечами значительное боевое прошлое, от войны с Наполеоном до одной из турецких компаний и подавления восстания в Польше.

В последних двух компаниях довелось принять участие и Жуковскому, а потому офицер имел уже необходимый опыт, когда в один из дней его направили со своим эскадроном в соседнюю губернию, для усиления Тамбовского гарнизона.

Времена были неспокойные, и власти имели основание полагать, что в губернии возможны крестьянские волнения, а кто, как не опытные кавалеристы могут разогнать поднявшую голову взбунтовавшуюся толпу.

Волнений по итогу так и не случилось, и офицер с семьей уже несколько лет наслаждался спокойной жизнью в полюбившемся ему внезапно городе.

Издалека Тамбов казался лесом, из сосновых крон которого торчали купола церквей и колоколен. Последние, к слову, считались одними из самых высоких и величественных в империи. В остальном же город представлял собою скопище одноэтажных деревянных домов, практически каждый из которых утопал в садах.

Каменных построек здесь было немного, а тех из них, что занимали несколько этажей – и того меньше: городской суд, дом губернатора, ряд средних учебных заведений да некоторое количество богатых частных домов.

Расположенный вдалеке от столичной суеты, Тамбов являл собою олицетворение мира и покоя, и именно это так понравилось случайно попавшему в него ротмистру Жуковскому.

Сдружившись с другими офицерами Тамбовщины, главным образом – пехотными, ротмистр твердо решил для себя, что оставит службу в кавалерии, как только получит приказ на возвращение в полк, и останется в полюбившемся городе, продолжать военную карьеру уже без коня, на земле. Комендант гарнизона непременно обещал тому поспособствовать, и нисколько не сомневался в гарантированной успешности задуманного предприятия.

Как только конь офицера остановился перед воротами дома, тотчас из калитки выбежала маленькая девочка и стремительно кинулась навстречу всаднику.

Одета она была в прелестное атласное платье голубого цвета, в украшении которого родители не поскупились ни на кружево, ни на ленты.

Ее глубокие глаза цвета ночи с детской радостью смотрели на высокого драгуна, а густые черные волосы, что были убраны в изящную прическу с бантом, развевались по ветру, пока детские каблучки стучали по покрытой грубым камнем тамбовской мостовой.

– Папенька приехал! – закричала девочка, и в порыве нежности она кинулась на шею к офицеру, как только тот, увидев дочку, поспешно соскочил с коня.

– Здравствуй, Настенька! – сказал ротмистр, приобняв прелестную девочку и целуя ее запыленными губами в щеку.

– Приветствую вас, Георгий Валентинович! – обратился к офицеру вышедший из дома слуга, старый немец, уже много лет живущий в России, по имени Густав. – Не прикажете ли подать вам ванну, а затем накрыть и ужин?

– Извольте! – согласился офицер. – У меня сегодня был тяжелый день! Заодно – обслужите-ка моего коня. Бедному Цезарю пришлось сегодня немногим лучше, чем мне.

– Не прикажете ли разобрать заодно и седельные сумки? – осведомился слуга.

– Нет! – неожиданно резко вскричал Жуковский, чем немало напугал свою девочку, которой редко приходилось слышать крики от своего холодного обычно и до крайности уверенного в себе отца.

Почувствовав, как сжалась в его руке беспомощно прекрасная, родная и маленькая детская ладошка, ротмистр понял, что погорячился, после чего черты лица его, до этого превратившиеся в суровую маску, смягчились, и он еще раз нежно приобнял свою дочурку.

– Ничего не бойся, Настенька! Знай, что никто и никогда тебя не обидит! Я обещаю тебе это как отец!

Сдернув седельную сумку и повесив ее на плечо, Жуковский бросил поводья немного ошарашенному Густаву и размашистым шагом бывалого кавалериста, продолжая сжимать в ладони маленькую детскую ручку, направился в сторону дома.

Насте было всего семь лет и в своем возрасте она уже подавала надежды, что станет в будущем замечательной женой для какого-нибудь хорошего и достойного ее руки обеспеченного человека. В отличие от своих сверстниц, она никогда не была замечена в каких-либо детских шалостях, зарекомендовав себя со всех сторон исключительно как тихий, скромный и на удивление вдумчивый ребенок.

Родители не жалели ни денег, ни сил, чтобы привить в ней интерес к этикету, арифметике, письму, а также танцам и иностранным языкам. Несмотря на свой ранний возраст, девочка не хуже послушника богословской школы умела уже и читать, и писать, и даже слагала иногда какие-то незатейливые и наивные, по-детски простые и исполненные добродетели несложные стишки.

Всем успехам Насти немало способствовала одна интересная и полученная, видимо, еще с рождением характерная ее черта, а именно: неумное и совершенно неистребимое, волнующее ко всему сущему непомерное любопытство.

Не было в мире ничего, что не было бы интересно девочке. Ей было любопытно, почему по утрам встает солнце, а по ночам зажигаются на небе звезды. Почему каждое лето сменяется осенью, а потом листопад постепенно покрывается снегом. Почему гуси с утками, в изобилии живущие в камышах прудов и рек, улетают зимовать на юга, а стоит сойти снегу и появиться цветам – возвращаются обратно.

Все это было до ужаса любопытно девочке, и все это она очень любила познавать, очень часто надоедая взрослым своими наивными и глупыми вопросами, но более всего драгунская дочка обожала сказки.

Иногда ей читала их мама, иногда – бабушка, но всякий раз потом девочке снились волшебные сны, в которых ее окружали и гномы, и эльфы, и обязательно появлялся в конце некий прекрасный, романтичный принц. Он танцевал с ней вальс и непременно обещал, что возьмет ее замуж, когда Настя станет чуть больше и можно будет попросить у папеньки ее руки.

Изучая окружающий мир во всех его невероятных проявлениях, и слушая перед сном прекрасные сказки, Настя искренне верила в магию и чудеса и была уверена, что есть на свете некий волшебник, которого нужно только позвать, и он обязательно исполнит все желания. Именно встреча с волшебником превратилась постепенно в ее глубочайшую и сокровенную, ожидаемую с трепетом прекрасную детскую мечту.

В этот вечер она утащила за ужином кусочек сыра, надела его на прутик и уселась на колени перед обнаруженной еще днем крохотной мышиной норкой. Настя очень любила животных и очень хотела накормить сегодня мышку, когда, притаившись в ожидании животного, она услышала неожиданно весьма интересный родительский разговор.

– Всякое видел и со всякими дело имел, – говорил ее отец, совершенно несвойственно для себя опрокидывая один за другим стаканы березовой водки, и даже и не думая закусывать их заботливо пододвинутыми женой малосольными огурцами. – И турок, и поляков, и кочевников степных – со всеми приходилось биться в поле. И смерть я видел с кровью, война она и есть война. Но что сегодня мне открылось, в наше мирное-то время, так то уму совсем непостижимо!

– Да что ж там было-то такое? – допытывалась до него мама Насти, голубоглазая и златовласая женщина по имени Наталья.

– Пришли на днях к губернатору беженцы из деревушки, в полднях пути что от Тамбова. И поведали, что будто поп их новый, настоятель церкви, стал чернокнижник да колдун. Черную проповедь распространяет мол и к ритуалам сатанинским приобщает.

– Да ну, не может быть! – отмахнулась женщина.

– Ну вот и губернатор хотел их поначалу гнать взашей, да епископ наш, владыка Арсений, припомнил вдруг, что в краях тех, по слухам, внезапно люди пропадать начали. Незамужние девки да дети в основном. А ведь владыка известный борец с ересью и интуиция у него одна из лучших в этом деле. Подумал отче, а не причастно ли к пропажам этим то село. Да и название-то у села какое-то недоброе было, «Угрюмовкою» звали.

– Владыка Арсений может в каждом увидеть еретика, чем раздражает, по слухам, уже Святейший Синод. Не удивительно, что сплетни у него вызвали интерес.

– Вот и решил владыка проверить, о чем там беженцы глаголят, да отправить с инспекцией в село то своего помощника, отца Никифора. А губернатора просил лично, чтобы священника солдаты на пути сопровождали. Тот дал добро, а потому, взяв с нами отца святого, поднял с утра я эскадрон, и поехали мы рысью с деревушкой ознакомиться. О, если б знал я, что увижу…

– И что вы обнаружили в селе? – с живейшим любопытством спросила мама Насти, а вместе с ней и девочка навострила ушки.

– Деревня та стояла на поляне, окруженная со всех сторон лесами. Дома добротные, богатые. Скот мычит, куры кудахчут, мужики да бабы с детишками… На нас все удивленно смотрят. Ну, вроде б, честь по чести все. Собрался было развернуться, а отец Никифор возьми да и войди в храм местный! С инспекцией церковной, значит. Выбежал оттуда в диком ужасе и кричит во все горло! Вот уж воистину, что более богомерзкого быть места на свете не может!

– И что ж было в храме? – с еще более неуемным любопытством воскликнула женщина.

– Да помилует нас Спаситель! – перекрестился ротмистр. – Ведь это ж надо – за иконостасом огромная гора из мелких детских черепов! И это все как пирамидка в центре круга дьявольского выложено было! Икон на стенах там будто бы и отродясь не было, а вместо них там мужики да бабы, на колья, что из стен торчали, грудью насажены! И кровь их прямо к алтарю сатанинскому в центре церкви той стекала. Это уж потом отец Никифор рассказал.

– Ужас какой! – побледнела Наталья. – Ну а дальше что?

– В общем, стоило отцу лишь выбежать из храма, как похватали тут же жители Угрюмовки топоры да лопаты с вилами, и на солдат моих набросились. Семь человек в бою мы потеряли, но нечисть все же палашами перебили. Потом приказал я солдатам врываться в дома, чтобы понять до конца, что в селе том происходит, а там в каждой хате человеческое мясо в погребах заготовлено! Солонина вроде как. И мясом этим нелюди уже давно, видать, питались! В итоге, по велению священника, мы жителей оставшихся согнали дружно в церковь, да и сожгли ее, ко всем чертям! Такой стоял на всю округу вой – как будто бесы преисподней оплакивали гибель своей паствы! А кто из церкви выбраться пытался – уж тех мы палашами с пистолетами… Одно неясно – куда их главный колдун пропал. Как ни искали его – так и не нашли.

– Свят, свят… – перекрестилась мама Насти, не забыв поцеловать нательный крест. – Да неужто ж эти ироды совсем так близко к нам, в Тамбовской-то губернии, бесчинства творили?

– Да что бесчинства… – устало произнес Жуковский. – Как церковь прогорела – зашел я внутрь, чтоб проверить, не осталось ли кого в живых. Живых-то там, конечно, не осталось… Да вот прошел когда я за иконостас, да пнул ногой по детским черепам – рассыпались те по полу, а под ними обнаружил я книгу черную, в переплете кожаном. И ведь не взял ее совсем огонь. А в книге той – тайны магии черной да ритуалы страшные, как нечисть всякую к себе призвать. На латыни написана, я сам там ничего не понял. Хорошо хоть – отец Никифор в этой грамоте супостатской хоть немного разумеет. Мало что он прочел нам, но и того хватило. На редкость богомерзкая книга! Ведь это ж надо – чтоб самого Люцифера там архангелом именовать?

– Порой жалею я, что нет у нас инквизиции, а надо бы, чтобы людей от бесов защищать! – передернулась женщина. – Ну и что ты с книгой с этой сделал?

– Да ничего пока, домой привез. Хотел отцу Никифору ее отдать – да не место, говорит, в святой церкви тем дьявольским письменам. Пытались сжечь ее – так не горит же, сволочь! Видимо, чары на ней какие-то наложены уж дюже сильные…

– А дома нам она зачем? Чтоб черти в гости к нам в сортир ходили? – всполошилась Настина мама, когда поняла, что за громоздкий предмет ее муж притащил на плече в седельной сумке.

– Успокойся ты! – усталым голосом попросил ее муж и накатил на грудь еще один стакан водчары. – С ближайшим вестовым мы переправим ее в синод, а уж там святые отцы разберутся, что делать с этим гримуаром!

– Смотри, чтоб утром и духа ее здесь не было! – пригрозила ему жена и сама с великих нервов опрокинула стаканчик горячительного. – А если оставишь – то на клочки ее порву!

Настя в это время уже целенаправленно пробиралась в сени, где, как она была уверена, отец и оставил сумку с волшебной книгой.

Волшебная книга… Ведь именно об этом она мечтала каждую ночь в своих наивных детских грезах. Девочка чувствовала, что именно она должна взять книгу в руки прежде, чем ее уничтожат бородатые священники.

Настя до колик в животе хотела позвать к себе на чай очень доброго волшебника, что исполняет желания, а в этой книге, она была уверена, есть ключ к тому, как его позвать.