Читать книгу: «Курай – трава степей»

© Александр Стребков, 2021

ISBN 978-5-0053-3105-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стребков Александр Александрович. Родился в 1950 году на Кубани в селе Глебовка, Кущёвского района.

За свою жизнь сменил несколько профессий: был военным, железнодорожником, строителем, предпринимателем.

Ранее не печатался.

Роман – хроника: «Курай – трава степей», роман: «Жизнь – жестянка» – книга – 1 и роман – хроника: «Жить запрещено»

являются первыми изданными произведениями автора.

Посвящаю своей матери Надежде Викторовне.

Роман – хроника, о её нелёгкой судьбе, в детские и молодые годы во времена, когда страна переживала «Великий перелом»,

а затем лихолетье военного и послевоенного периода.

На фотодизайне обложки на первом плане с ребёнком на руках героиня романа Надя.

ОТ АВТОРА

В романе нет ни одного вымышленного события, как нет и вымышленных персонажей. Главные герои в произведении проходят под своими именами и фамилиями. У большинства второстепенных действующих лиц фамилии и имена вымыш- ленные, но это не значит, что в жизни их не существовало: все они реальны, жили и здравствовали в то, непростое время. В романе не восхвалён по своей сути ни один из участников событий, если конечно он этого не заслуживал, как и нет таких, которых пришлось бы пожалеть, все персонажи представлены такими, какими они были на самом деле в жизни. В некоторых местах произведения разговорная речь написана на том языке, на котором в то время в этой местности говорили все жители – это диалект украинских слов с русской речью в народе назы- ваемый – хохлацким. Это сделано для того, чтобы современ- ный читатель более ясно мог представить разговорную речь, общественный уклад, быт и нравы тех людей, о которых здесь рассказано. Чисто русская речь слышалась тогда на Кубани до-

вольно редко: разве что в школах, больницах да в администра- тивных учреждениях, где по статусу было положено говорить на чисто русском языке. Роман написан, по содержанию сжато потому как охватывает период более чем в тридцать лет с множеством событий и отдельных случаев. Некоторые из них на первый взгляд имеют второстепенное отношение к главным героям произведения, но это не совсем так потому как всё это происходило рядом с ними порой на глазах у них. События в большинстве своём отрицательные и негативные и в этом по- винно время, в котором они тогда жили. Описываемая в рома- не местность и окружающий природный ландшафт во многом противоречит тому, что мы можем созерцать сегодня вокруг себя. Всего лишь полвека, может быть чуть больше, эта мест- ность выглядела совсем иначе. Прежде всего, из определения:

«Степь» – местность получила новое наименование: «Лесо- степь». Первое, что исчезло на просторах Прикубанской низ- менности, (так она называется географически) – это целинные залежные земли. Вследствие безалаберного и необдуманного распахивания этих земель последовала череда из года в год пыльных бурь. Последняя самая большая пыльная буря была в 1969 году, после чего в начале семидесятых годов произвели насаждения лесополос строго через пятьсот метров. Тот, кто не видел этого тому трудно понять, что это такое, какая это беда когда неделями света Божьего не видать, а дворы хуторов и сёл по окраинам заносило пылью наравне с заборами, сами хаты под самые окна. Как в суровую снежную зиму снегом за- носит овраги, балки, все те неровности местности, и, в конеч- ном счёте, выравнивает ландшафт снегом, так пыльные бури

заровняли чернозёмом то о чём мы выше сказали. В степи не стало оврагов и глубоких балок, как не стало многих и речек. Для земледелия это конечно сыграло положительную роль: на ровной поверхности, конечно, работать удобней. Но как всегда человеку всегда мало: распахали Скифские курганы, затем прибрежную береговую полосу, после чего чернозём водой снесло в реки. Бугры на несколько метров стали ниже, а реки настолько же метров мельче. Взамен получили: исчезли с лица земли сотни безымянных речек и речушек. Те реки, которые протекают в тех местах, где происходят события, описанные в романе такие как: Ея, Куго-Ея, Кавалерка, Сосыка, Эльбузд, Ка- гальник и другие заросли камышом и превратились в болота. Кстати, в древних летописях имеются упоминания о реке Ея и её притоке под названием: «Малая Ея». Сегодня это речка на- зывается Куго-Ея. В них говорится о том, как Запорожские каза- ки многократно ходили в далёкую Персию за добычей и мар- шрут их пролегал именно по этим рекам: из Ейского лимана – поднимались вверх по реке Ея до слияния её с Малой Еей. Да- лее маршрут пролегал так: по реке Средний Егорлык плыли в озеро Маныч, а уже по Манычу спускались в самый Каспий. Глубина речек указана в саженях – от трёх до пяти сажень, мес- тами от семи до двенадцати. Берега крутые и обрывистые, а реки полноводные и рыбные. Вслед за реками пришёл черёд исчезать многочисленным хуторам и сёлам.

Там – на самом верху: «Умные» и довольно продвинутые в этих вопросах «Вожди» долго сидели и думали:

– Так! – сказали они, – живёт на хуторе колхозник, напро- тив его двора прямо через дорогу простирается колхозное по-

ле. Колхозное поле: «Наше!». Колхозник: «Чужой», по сути – затаившийся кулак. У этого колхозника есть курица, которая каждодневно перебегает дорогу и бегает на «Наше» поле за- тем чтобы клевать колхозное зерно. Давайте посчитаем, сколь- ко зерна склюёт эта курица за год: «А за десять лет?.. Мама родная! Мать твою так!.. Да это же больше чем я за год хле- бушка съедаю! Убрать немедленно и колхозника явного кула- ка-кровопийцу и курицу его!». Куда?.. – спросили: «Хоть к чёр- ту на кулички, вон их отель! Сгоните их в одну кучу, постройте им современные бараки на шесть-двенадцать квартир – Ста- линские уже всё равно разваливаются, но курицу долой!». – Как объяснить причину переселения? – спросили: «Придумай- те что-нибудь. Объявите все эти хутора и сёла неперспектив- ными, уберите от них всё: магазины, школы, медпункты и клу- бы всякие без кино долго не просидят в своём селе. Наконец уберите радио и свет – посидят в темноте, сами переедут туда, куда нам надо…». Вначале согнали в одну кучу под названием:

«Колхоз», теперь эту кучу надо уплотнить как можно больше, а ещё лучше как это делал предшественник: всё это дело колю- чей проволокой огородить. Подведём итог. Приобрели: об- ширные сельхозугодия, которые в меньшем по объёму площа- дей при грамотном отношении и использовании их могли бы перекрыть с лихвой то, что распахали. Цена этому: лишились рек, животного мира этих водоёмов и степей, хуторов и сёл, как и их жителей, в конечном счёте – нехватка продовольствия. Говорят: «Если бы не большевики и Сталин – трактора жи- телям села не видать как своих ушей». Ответ: «Если бы не семнадцатый год и всякие Ленины со Сталиными – трактор в

деревню пришёл бы на несколько десятков лет раньше. Сколько атомов в железе Сталинского трактора – столько и в нём капель невинной человеческой пролитой крови и в большинстве своём крестьянской. Так зачем мне нужен такой трактор?!».

Часть I ПЕРЕЛОМ

ГЛАВА 1

Ничто в человеческой жизни так часто не упоминается, если только не сама жизнь – как дороги. Вероятно, когда у древнего человека не было в руках ещё и каменного топора дороги для него уже существовали, по крайней мере, в его памяти потому как ходить – как и где придётся, он явно не мог, коль они суще- ствуют, даже у неразумных животных. Дороги бывают разные и их неисчислимое количество: от козьей тропы в горах – до Млечного звёздного пути. Дороги, дороги… самой жизни чело- веческой и его судьбы: счастья и страданий, удач и невезения. В жизни дороги зачастую человека заводят в тупик, но и выво- дят порой на широкий простор знаменитости и славы. Гладкая ровная дорога бывает у человека лишь раз в жизни, а точнее в конце её – это когда его несут уже на кладбище. Дорога есть в лесу: тихая зелёная уютная тропинка, словно в рай человек по- падает, но коварство всегда спрятано от глаз людских, ибо та тропинка зачастую приводит в топкое болото, из которого уже не выбраться. Перечислять их можно до бесконечности потому как – из этого состоит сам Мир. Наш рассказ будет тоже о доро- гах – дорогах судьбы отдельно взятых людей.

В тёплую осень, когда казалось, что лето вновь вернулось вспять словно назад, по пыльной просёлочной дороге шёл че- ловек… Коренастого телосложения, невысокого роста и с солид- ными бицепсами на руках возрастом не более тридцати лет. На

плече он нёс две лопаты с короткими черенками обмотанные верёвкой, которая судя по накрученным виткам, была длинная; на втором плече у него висели связанные ремешком рыбацкие сапоги. Шёл он босиком и напевал песню. Из травы на обочине дороги взлетали степные птахи, иногда впереди дорогу перебе- гала куропатка со своим выводком, они, словно комочки нани- занные подобие бусинок цепочкой шустро бежали за своей ма- мой. После нескольких дней упорной работы в соседнем селе, он, наконец, получив расчёт, возвращался к себе домой в село Глебовка. В селе, где он был на заработках, за эти дни отлучки он выкопал три колодца и все три удачно, потому как вода в них оказалась пресной и приятной на вкус, что крайне редко бывает в этих местах. Вдруг он оборвал на полуслове песню и далее пошёл задумчивый. Виктор Алексеевич вспомнил вновь о своей жене, которая вот должна родить, а, может быть – подумал он – уже и родила, пока его не было дома. Его тревожило то, что же- на для первых родов была не совсем молодая, почти под три- дцать, а это, как он знал, не совсем хорошо. Подумав об этом, на ходу перекрестился и, кинув взглядом вправо, ища взглядом тро- пинку, по которой ему уже не раз приходилось ходить, чтобы укоротить путь, решил, что можно и раньше свернуть с дороги, тем самым укоротив ещё путь к дому. Свернув с просёлочной до- роги, далее он пошёл степью, которая в этих местах ещё была первозданной. Жители ближайших населённых пунктов называ- ли это место: «Сладкой балкой». Здесь, на большом пространстве нетронутой плугом степи был оазис дикой природы и животного мира. Сотни тысяч степных сусликов организовали здесь свою империю. Множество зайцев и лисиц бродили среди высокой травы в поисках пропитания, а волчьи логова соседствовали с рассадником змей и пернатых. Сама степь чередовалась с буера- ками, глубокими балками и оврагами, вымытыми вешними во- дами и дождями. В таких местах прорастали кустарники: бузины, дикого терновника, дикой конопли и колючих будяков, которые стояли выше, чем сам кустарник, устремив свои длинные иголки

во все стороны. Срезая углы, выбирая путь покороче, Виктор Алексеевич не слишком то присматривался к удобству самого пу- ти, он спешил домой в душе продолжая переживать за жену.

От мыслей о жене ноги сами ускоряли шаг. Пройдя по степи с километр, путь преградил глубокий овраг поросший кустарни- ком. Он посмотрел в обе стороны, напрягая зрение чуть сощу- рив свои близорукие глаза, не увидев ближайшего обхода этого препятствия, решил идти прямо через овраг. Стал не спеша спускаться по косогору в сам овраг. Когда он спустился уже до подошвы его, дальше путь преградили сплошные и колючие кусты терновника, и ему пришлось идти по дну оврага, ища про- ход в зарослях. Неожиданно он услышал рычание и вместе с ним повизгивание. Про себя подумал: «Никак бродячая собака кутят здесь привела?..». Осматривая ближайшие кусты и проти- воположный косогор, взгляд наткнулся на волчицу с молодыми волчатами. Волчица, оскалив пасть, показывая свои острые зу- бы, стояла на возвышенности между кустами и негромко изда- вала рык. Рядом с ней по бокам стояло трое волчат ростом в по- ловину матери, эти лишь повизгивали. Видимо где-то рядом было их логово. На загривке волчицы шерсть стояла торчком, а со рта текла струйкой слюна. Виктор Алексеевич замер на месте, после чего медленно снял с плеча лопаты и поставил их между ступнями своих ног. Как такового страха он не чувствовал перед волчицей, зная, что летом волки никогда на людей не нападают потому как еды им хватает. Посмотрев пристально на волчицу, громко, но спокойно сказал:

– Ну-ну, не балуй!.. Зачем тебе это? У тебя вон дети. Иди своей дорогой, а я своей.

Словно поняв речь человека волчица, немного опустив го- лову уводя за собой волчат, скрылась за кустами. Виктор Алек- сеевич вскинул на плечо лопаты и пошёл не оглядываясь. Спи- ной он чувствовал, что зверь продолжает смотреть ему вслед. Когда Виктор Алексеевич нашёл проход в кустах и взобрался на склон оврага, он всё-таки обернулся и посмотрел на то место,

где видел волчицу, но её и след простыл. После этого на душе у него стало весело, и далее он пошёл, снова напевая песню.

В сентябре одна тысяча девятьсот двадцать восьмого года, когда уборочная страда подходила к своему завершению и ра- довала сельских жителей своим обильным урожаем в крестьян- ской семье Виктора Алексеевича и его жены Лукерьи Александ- ровны Стребковых родилась девочка. Роды принимала дере- венская повитуха ещё не старая бабка Мария, когда-то ещё в Первую мировую войну служившая в артиллерийском дивизио- не медицинской сестрой милосердия. Её, как уже довольно опытную повитуху немного беспокоило, что роженица была уже не молода годами, а роды первые и ребёнок оказался крупным для такого случая. Но, вскоре она поняла, что опасения её на- прасны: Луша – девица двадцати девяти лет справилась с этим стойко, не придав никому хлопот. Виктор Алексеевич во время родов сидел во дворе под плетнём: вчера он только что вернул- ся домой с очередной отлучки на заработки, сидел и курил от волнения одну за другой цигарки табака-самосада. Трясущими- ся руками скручивал цигарку, при этом просыпал на землю та- бак; подкуривая, ломал спички одну за другой, наконец, вдыхал на полную грудь едкий и крепкий дым, отчего начинал кашлять и плеваться. А когда из хаты послышался звонкий крик младен- ца, он резко вскочил, повернулся на восход солнца, трижды пе- рекрестился и скорым шагом стал ходить вокруг хаты. Этим сво- им магическим действием он словно пытался оградить своё се- мейство и новорождённого, который минуту назад появился на свет Божий от всех бед, невзгод и других напастей, которые преследуют человека на каждом его шагу на протяжении всей его жизни. «Мальчик или девочка? – спрашивал он сам себя, но тут же махнул рукой, отгоняя глупую мысль в сторону, а вслух сказал, – какая в том разница, главное, что новый человек поя- вился на свет…». Ещё подумал о том, что ребёнок-то голосистый, наверное, будет петь как отец его, а значит в меня. Терпеть не- известность он далее уже не мог, потому в душе набравшись

храбрости, направился к дверям хаты. Войдя в коридор, приот- крыл немного дверь в хату, затем просунув голову внутрь про- странства, спросил:

– Ну, как она чувствует себя?.. Кто же… мальчик или девочка?

– Закрой дверь, любопытный какой, – сказала бабка Мария, – девочка – хозяйка будет, – добавила повитуха.

Виктор Алексеевич два года тому назад прибыл в эти края на заработки. Ещё из дореволюционных времён на Кубань на время уборочной страды приходили на заработки косари из ближайших областей России. Приходили артелями, в одной та- кой рабочей компании и состоял Виктор Алексеевич. Договари- вались в оплате в основном, чтобы расплатились зерном, ибо в самой России с этим делом всегда было туго. Работать косой, а по случаю и лопатой: рыть всё – что где кому требовалось, Вик- тор Алексеевич мог сутками, здоровьем Бог его не обидел. Единственное, что приносило в его душу недовольство собой и разочарование – это плохое зрение, которое он приобрёл ещё в детстве, переболев какой-то неизвестной в то время детской болезнью. Чувствуя за собой этот изъян, скорее всего по этой причине, он и задержался до тридцати лет в холостяках. Сторо- нясь молодых девчат, не посещая молодёжных посиделок, он находил для себя удовлетворение лишь в самой работе. Невы- сокого роста, с мощной мускулатурой, толстой и короткой шеей, с сильными икрами ног, – он представлял собой, человека из далёкого прошлого Руси подобно тем древним славянам, о ко- торых написано в летописях. Нельзя сказать, что молодые дев- чата на него не заглядывались; об этом ему не раз намекали, иной раз говорили его друзья или просто хорошие знакомые. Но Виктор, будто назло всем, на всё это никогда не обращал вни- мания и своим молчанием уходил от ответов. Размяв ладонью шею, покрутив головою по кругу, будто бык племенной шёл своей дорогой, напевая какую-нибудь песню. В тот день, когда появилась новорождённая, в дом к ним пришла Любовь Филип- повна мать Лукерьи. Войдя в хату, задержавшись на пороге,

вначале долго крестилась. После этого прошла в дальний угол хаты, где висели иконы, и горела лампада, там замерла надол- го: шептала молитвы, крестилась, наконец, повернулась в сто- рону колыбели прикреплённой к потолочной балке, подошла к ней, пальцем легонько отодвинула краешек тюли, долго смот- рела на спящего младенца, не поворачиваясь к дочери, сказала:

– Назовите её Надеждой… – добрая дивчина будет!

– Почему именно Надей? – спросила дочь.

– Потому что – Надежда, это главное, что есть в жизни каждо- го человека, он только и жив на этой грешной земле благодаря той самой надежде, которую лелеет в своей душе всю жизнь; отними у него эту надежду, – он тут же всякий смысл жизни потеряет. Вот почему! Пусть будет так, как я сказала, – она вновь повернулась к люльке, стала крестить, приговаривая: «Расти моя милая внучень- ка здоровой и красивой, счастья тебе по жизни и Бог в помощь».

Сидя уже за столом Любовь Филипповна, рассказывая мел- кие новости села, перешла к главной новости, которую узнала накануне.

– Два дня назад я разговаривала со своим свояком Егором, – так он сказал, что нас ждут перемены. А я ему говорю, – куда нам перемен?.. от прошлых бед ещё не очухались. Всего-то шесть годков прошло, как нас раскулачивали, теперь вроде бы и раскулачивать не кого – одна голь перекатная вокруг. Чего ме- нять-то?.. А он и говорит, что на верхах есть решение: создавать коллективные хозяйства. Ну, это что-то подобно тому, как в Фе- дорянке, где наша Полина живёт похоже на их коммуну, кото- рую в начале двадцатых создавали. Тогда ведь тоже – свезли инвентарь и живность до кучи согнали, а когда сожрали всё, что собрали – вскорости и разбежалась их коммуна. Вот что-то по- вторить и произвести на свет Божий снова хотят. Егор говорит, что всех нас сгонят в кучу, землю отберут, а живность заставят отогнать тоже на одно общее подворье. Всё должно быть по- ровну и для лодыря и для тех, кто лямку тянет – работает свето- вой день, не разгибая спины. Кулаков опять будут выявлять, а

те, кто в середняках числятся, могут – говорит – и в кулаки запи- сать. Нам-то переживать вроде бы нечего у нас давно всё, что можно отобрали, народ жалко: тянул, рвал жилы, теперь отдай всё что нажил. Да и нам не просто будет, хотя бы тот клочок земли, который от Сашки моего оставили нам и того жаль, жить дальше то чем будем? До этого кормил нас тот клочок и с голо- ду не пухли. В этом году и урожай добрый. Будто как перед про- пастью напоследок земля порадовала. Заберут последнюю зем- лю, чем дальше жить будем… – ума не приложу?! У вас с Поли- ной мужья есть, а мне что делать? Саше лишь двенадцать лет малец совсем ещё, сколько лет ещё надо пока он вырастет?

Дочь резко встала, подошла к люльке, прервала разговор матери и недовольным голосом сказала:

– Ну, хватит мама! Что вы заладили как за упокой! Тогда же – в двадцать втором не пропали, тогда же ещё хуже было даст Бог, и сейчас не пропадём. Скольких слободских в Сибирь угна- ли, нас-то Бог помиловал. От тех, кого угнали – ни слуху, ни духу, может, и в живых то из них никого нет. Нам то, ещё жаловаться, могли бы и мы там быть; сама знаешь, где отец в то время был и голову за кого сложил, поди, не за красных. Забыла, как те, ко- торые вернулись из боёв под Мечётинской – что с ними стало? Вначале арестовали, а по пути в Кущёвскую завернули в яр за Ильинкой, да и постреляли всех. Хорошо хоть наш отец там по- гиб – под Мечёткой, а то бы и ему в том яру лежать. Говоришь, – урожай хороший в этом году – так и что с этого? Всё равно вы- гребут в счёт продналога государству, дай Бог, если ещё на се- мена оставят да что бы с голоду не передохли. Хрен редьки не слаще. Хорошо хоть у нас живности почти нет, одна бурёнка у вас, жаль, конечно, будет с ней расставаться, но куда денешься, отцовых лошадей тоже было жаль, а мою рябую Марту, сколько я за ней слёз пролила. Теперь, что у нас брать? Коса да лопата – пусть забирают, гляди, богаче новая их коммуна станет.

– Оно-то так, доченька, да что я делать буду с мальцом Са- шей, мал ведь совсем ещё. В своё хозяйство они меня не примут,

я у них там, на заметке – как не благонадёжная, об этом мне ещё года два назад говорил председатель совета, сказал, что ещё по- думают, а то, говорит: «Поедешь туда, где Макар телят не пас…». Да и вас с Виктором не возьмут полуслепые вы оба – зачем им такие у них и без вас дармоедов немало наберётся. Вон… – в га- лифе да в английских френчах по слободе ходят, кичась своими заслугами в Красной армии, а работать – не нагнёшь.

– Ничего мама, выживем как-нибудь, Виктор вон у меня – дай Бог каждой женщине такого мужа и трудягу. И вам с Сашей не дадим пропасть. Полина наша – зажиточно, говорят, живёт в своём хуторе Федорянке. Уж сколько времени и нос сюда не кажет – боится, что попросим что-нибудь, ну Бог ей судья она с детства жадной была.

– В отца она – всё от Квачёвых переняла, нет в ней ничего от рода Бережных. Что поделаешь, раз такая уродилась, на всё во- ля господня.

Немного помолчав, обратила взор на колыбель, сказала:

– Пока ещё тепло вы окрестите в церкви малютку. Назовите Наденькой как я и сказала. Она ведь, твоей Луша последней на- деждой была обрести семью.

В коридоре послышался скрип открываемой двери и в хату вошёл Виктор Алексеевич.

– У нас тут гости, – сказал он, – здравствуйте, Любовь Фи- липповна.

– Здравствуй, зятёк, вот пришла поздравить вас с новорож- дённой и самой взглянуть на малютку.

– Чего там смотреть, ещё сглазите.

– Не переживай, я не глазливая, и не прав ты потому как по- смотреть есть на что; человека сразу видно с самого рождения с первого дня его. Славная дивчина будет – сердцем чую, да и приметы есть кое-какие. Судьба, скорее всего, будет у неё не- лёгкой, с характером будет, но добрая.

Они ещё долго обсуждали надвигавшиеся перемены, нако- нец, тёща собралась уходить.

– Ладно, зятёк, пойду я, а то Саша один там дома: просился со мной, но я не взяла, после посмотрит свою племянницу, пусть она чуть подрастёт.

Всё это время, пока тёща разговаривала с зятем, Лукерья не вступала в разговоры; она взяла дочь на руки, села за печкой на табуретку и кормила ребёнка грудью. Любовь Филипповна ушла, за ней на улицу вышел и Виктор, тихонько притворив за собой дверь. Сентябрь был по-летнему тёплый, и казалось, что осень с её холодными ветрами и слякотью ещё придёт не скоро, потому как сама погода не давала верить в то, что скоро наступит ненастье. Человеку всегда присуще верить во что-то хорошее, светлое, доб- рое. Любовь Филипповна придя домой, управилась по хозяйству. Войдя в дом, покормила сына, после чего вышла во двор, взгляну- ла на вечернее небо, которое уже усыпалось звёздами, как ска- терть самобранка и уселась под летней печью, которая стояла во дворе решила немного отдохнуть. Глубоко вздохнув, ещё раз под- няла голову к верху, устремив взгляд на небо вслух, сказала:

– Боже, какой чудный вечер! В такой день и умирать греш- но, ибо господа обидишь, – далее размышляя о себе, подумала:

«Вот я и стала бабушкой во второй раз. Кажется, вчера ещё была молодой, а уже сорок восемь исполнилось. Когда жила… и жила ли вообще? Наверное, когда Сашка жив был тогда и жила. Эти последние восемь лет как в тумане; без него и свет не мил, если бы не сыночек так и жить-то не к чему. Молодость… – словно во сне всё это было».

Вернувшись мысленно к внучке, сделала для себя новое от- крытие: «В нашем роду – в этом-то годе получается третья де- вочка и все в один год. У брата Ивана – Катенька, у сестры Тать- яны – Валя, у дочери моей – Наденька. Вот оно как! А я старая дура и не туда только сейчас дошло, – далее перебирая в памяти ближнюю родню Бережных, сделала ещё одно открытие, – до этого ведь были хлопцы и тоже трое: мой Саша в шестнадцатом родился, у брата Ивана в семнадцатом – Ванечка и у сестры Татьяны в двадцать пятом тоже Ваня. Получается вначале трое

ребятишек потом три девочки притом ещё все в один год. А му- жики – так одни Иваны да Александры, будто сговорились…».

В ту минуту, когда Любовь Филипповна думала об этом, она не могла ещё знать, что эта закономерность в её роду сохранит- ся и далее – на годы: в сорок седьмом году вновь появятся на свет три девочки. У её племянника Ивана – Людмила; у племян- ниц Таисии и Екатерины – Наталья и Светлана. А год пятьдесят четвёртый в очередной раз порадует новой тройней: у внучки Надежды – сын Коля, у племянника Ивана – дочь Оля, у Таисии – сын Саша.

Поистине, говорят, что Бог троицу любит. Сохранилась ли и далее сия традиция с уверенностью мы сказать не можем, по- тому, как исследований таких никто не предпринимал.

А в то время, невзирая на то, кто где родился и сколько их, по стране набирала темпы компания всеобщей коллективиза- ции, которая для народа была новой удавкой на шее. Постепен- но она докатывалась до всех уголков захолустья и глухомани, встречая как внутренний протест населения, так и открытый – вооружённый. Ситуация везде была разной: порой кардинально противоположной друг другу и иногда в рядом расположенных населённых пунктах. Это, прежде всего, зависело от местной власти – «сельских советов» и партийно-комсомольского актива. Одни местные активисты лезли из кожи вон, лишь бы показать свою преданность самой власти зачастую придумав то, чего нет на самом деле, быстренько отчитываясь наверх о проделанной успешно работе, тем самым столбили себе дорогу на будущее ходить в начальничках. Другие вожаки коммунистической идеи наоборот пассивно относились и не торопились: «Пусть всё как- нибудь само устаканится, а мы потом посмотрим, что из этого выйдет, идея идеей, а нам жить с народом…».

Как и в начале двадцатых годов на улицах и в советах поя- вились вооружённые люди; сами активисты тоже нацепили на- ганы и маузеры. Из загашников извлекли те, у кого оружие было припрятано, а вместе с ним достали и подопревшие с залыси-

нами кожанки, а тем, кто не сохранил – столь ценный атрибут власти пришлось срочно смотаться в ближайший город и при- обрести на барахолке. Всем этим – кожанкой и наганом показы- вая народу: «Кто перед тобой, может, само – ЧЕКА» – словно подчёркивали и напоминали простому люду, что церемониться с ними не будут. Умным людям порой казалось, что время по- шло вспять: на улице вовсе не конец тридцатых, а по-прежнему тот двадцать первый. О событиях на верхнем и среднем Дону, где шли уже полномасштабные бои, спустя время слухи дошли и до Глебовки: «Что ни говорила бы власть, а Дон – то прародина наша! – говорили жители села. – А Родина не может быть не права!..» – шептались тихо по углам, обсуждали лёжа в кровати с женой перед сном, а съездив к куму или к родственникам в ближайшую деревню, пытались там разузнать что-нибудь. Ни- кто толком конкретно ничего сказать не мог, ответ искали все – что делать? Ясно было одно – народу это не нужно и он крайне недоволен. С Дона вести приходили скупые и порой противоре- чивые, иному то, что рассказывали, очень хотелось всем серд- цем верить, другие слухи сразу в корне отвергались. Власть на всех углах трезвонила одну и ту же песню: «Кулачьё, недобитые белогвардейцы, контрреволюционеры и появился новый тер- мин – враги народа». Оказывается, всю жизнь жил народ, а того и не знал, что сам себе он враг да ещё и подлый, который так и норовит по-тихому сам себя жизни лишить или голодом замо- рить. В одночасье казаки Дона превратились в белобандитов, а тот, кто их голодом морил и в Сибирь ссылал, забирая имущест- во, а по сути – грабил и в итоге в затылок стрелял где-нибудь на краю оврага – вдруг праведниками стали и героями. За всеми этими переживаниями не заметили, как и зима пришла.

В ту ночь снег валил так, что в пяти шагах ничего не разгля- деть. Любовь Филипповна пройдя по двору, подперев двери в сараях, чтобы снега не намело, направилась было к двери дома, когда услышала похрапывание лошади. Что-что, но лошадь она услышит за версту, выросла с ними. Когда, у её забора появи-

лось сразу четыре тёмных силуэта всадников, у хозяйки дома даже сердце ёкнуло. Сразу почувствовала, что не к добру это, да ещё и в ночь. За пеленой сплошного снега было не разглядеть подъехавших всадников ко двору. А когда незнакомцы стали слезать с коней и послышалось бряцанье оружия, которое ни с чем не спутаешь, Любовь Филипповна от присутствия нахлы- нувшего волнения взялась за ручку двери чтобы не упасть.

Беспокоило, прежде всего, то, что чужаки не подавали голо- са; всё происходило при гробовом молчании даже тогда, когда один из них отделившись от остальных, открыл калитку и напра- вился прямо к двери дома, где в этот момент замерла хозяйка, с его стороны не прозвучало ни одного слова – шёл он молча. Это молчание прибывших вооружённых людей пугало Любовь Фи- липповну. Незнакомец подошёл и в трёх шагах от неё остано- вился; какое-то время пристально вглядывался в стоявшую у двери женщину, потом тихо спросил:

– Люба, это Ты?

– Кто вы? я не могу признать вас!

– Я Тимофей, друг Сашкин.

– Тима! Бог ты мой, как ты здесь очутился?!

– Потом расскажу. К тебе можно хотя бы на часок?.. мы про- ездом у нас с товарищем беда помощь нужна.

– Конечно, о чём разговор зови своих товарищей и коней во двор заводите, можно сразу в конюшню и ячмень для них най- дётся.

Тимофей вернулся к своим товарищам, и они по очереди стали заводить лошадей во двор. Любовь Филипповна побежала впереди распахнула двери старой конюшни, зашла в неё вместе со всеми и стала в темноте показывать, куда привязывать коней. После того, как лошади были привязаны, она сказала:

– Идёмте в хату, вначале я вас покормлю, потом и лошадям вашим задам корму.

– Спасибо, Люба, но долго задерживаться нам у вас нельзя затемно надо покинуть село.

– Ой, господи, Тима, да сейчас только вечер до утра ещё Бог знает сколько ещё времени, успеете вы уехать.

– Ладно, пошли в хату, там всё расскажу… с товарищем на- шим дело плохо, ранен он…