Читать книгу: «Прислушиваясь к сентябрю»

Шрифт:

В оформлении обложки использован фрагмент картины М. И. Лебедева «Аллея в Альбано» © Государственная Третьяковская галерея

Составление Серебряные нити

Предисловие Николай Васильев

Главный редактор Сергей Батонов

Литературный редактор Ли Юн

Художественный редактор Тереса Мера

Корректор Игорь Серебрин

ISBN 978-5-0053-0032-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От издателя

Отдавая дань славному наследию одноименного литературного объединения, вошедшему в историю российской словесности, и ощущая его незримые нити в настоящем, мы продолжаем эту серию, чтобы пополнить сокровищницу поэтического языка новыми современными произведениями, достойными, на наш взгляд, продлить традиции «Цеха поэтов». Помимо профессионального мастерства основной критерий выбора предельно субъективен: возникает ли от чтения произведения сопереживание, сердечный отклик. Такого рода оценки, конечно, у каждого свои. Поэтому оставляем последнее слово за читателем, который один может оценить, насколько созвучен выбор редакции его собственному.

Путешествие по необъятным просторам российской поэтической Ойкумены неведомыми путями вновь привело нас на Урал. Но если в первой книге серии наш маршрут начался с Перми, то на этот раз мы оказались среди увалов Свердловской области у реки Турьи.

От редакции

Представляя Александра Рудта читателю, хочется, прежде всего, обратить внимание не на его регалии и статус («Поэт года» 2018, член Союза писателей России и Российского союза писателей), и не на вехи жизненного пути – Литинститут, работа на уральских заводах, тяжелая травма, поставившая ребром вопрос о жизни и смерти – а на ощущения от встречи с его стихотворениями – радость узнавания, доподлинность переживаемого, пронзительная искренность. Зимовки в таежных избушках, хоженые-перехоженые лесные тропы, можжевеловый дым – все это пропитывает тексты автора, создавая особенную атмосферу родства с глубинными, потайными уголками русской земли. К шестидесятисемилетию (праздновали в 2019 г.) Александр подошел с шестнадцатью книгами, так что настоящий сборник – это попытка выбрать характерное и яркое, создать некий срез более чем сорока творческих вёсен, в котором нашлось место и «непереводимому», и взгляду «в глубь веков», и вечным вопросам, с которыми рано или поздно сталкивается любой остро чувствующий ход времени человек.

Неслучайное в случайном

Уже первые стихотворения Александра Рудта «Прислушиваюсь к сентябрю» обдают ароматом времён года. Когда я читаю на литературных сайтах интернета новые имена, я почти всегда ищу «пейзажную лирику». Она – безупречная лакмусовая бумажка: пейзаж требует языка, своеобычного взгляда на привычное. Есть поэзия, где пейзаж, его живописная фактура довлеют над всем остальным. Есть стихи, где качели сердца и природы уравновешены. А есть пейзажная лирика, в которой поэт воспарил над видимым, одновременно не пренебрегая им, где всё оно, зримое, служит поводом высказать заветное. Видимое расщепляется сердечным, истончается, чтобы добыть «свет из глубины» земли и вселенной. Таким, по моему мнению, является поэт Александр Рудт. Немногим поэтам дано открывать читателям это фаворское свечение Мира.

Восприятие времён года даётся поэтом в их определяющем настроении: «тихая горечь августа», скажем… Каждое время года высвечивает сладко и больно что-то важное в нас самих. Оно вырезается, выжимается, оттискивается на лике месяцев, как на «Портрете Амбруазо Воллара» Пикассо. Август – предстояние. Остановка. Последний глоток воздуха перед увяданием. Есть в нас и в нём замирание перед прыжком в долгую осень и зиму. Август беременен предстоящим увяданием. Июль Александра Рудта зазвучал во мне мелодией Клода Дебюсси «Облака». Он – растворение в лете, зное, в небе. Он – полное слияние тебя с миром, осознание себя необидной песчинкой в космосе лета.

Гипноз июля? Приступ лени?
Что век, что мир? – одна жара.
Хвощей ли, портика ли тени?
Эдема край в глуби двора.

Поэт Александр Рудт опирается в душевных недугах, как на добрый посох, на природу. Но и он ведь лечит только страждущих ей и её, томимых её красотой, благополучием и мучимых разором в ней…

Настроенческое постоянно обрамляет точные мазки художника: ветер – «искренен, уютен, щемящ»… И хотя поэту не чужды изыски изобразительности, оригинальные тропы («О, как грохочут ледяные ивы!», «Эмигрируют тучи // в ненасытную даль», «Огромные голодные снега…», «Как копыта на берёзе – чаги», «И ликёра гуще воздух // и киоска жжёт дюраль»), всё-таки духовные ветра и течения главенствуют, обтекают материальное вещество его стихотворений, высекая тот самый «свет из глубины».

Из любви к «древнему вину» Природы естественно рождается и боль за её поругание. Поэтическое решение «поруганной красоты» решается чем-то большим, чем обозначение голых фактов, пусть и очень острых. Сам поэт заболевает виной. Сердце его, душа томятся ей. Меня потрясло следующее стихотворение:

..это не лес вырубают —
планово, неторопливо…
Это меня убивают…
Детство, ты слышишь? ты живо?
Как ослепляло, мерцало,
вечным, опорой казалось,
пело вослед, окликало —
и – ничего не осталось…
Вырубы возле посёлка.
Взвыть бы с тоски – не сробею! —
если родился бы волком,
ан – человек – не умею.
Эй, лесорубы – что стоит? —
я с вас снимаю вину —
плёвое дело, пустое —
вы и меня – как сосну…
Кто я – без памяти, счастья,
музыки, эха, себя?
Что это солнышко застит,
видимость влагой рябя?

Насколько оно глубже, драматичнее множественных декларативных поэтических ораторствований на эту же тему. И я, как читатель, как соплеменник поэта гибну вместе с ним «без памяти, счастья, музыки, эха, себя». Я тоже был поражён в самое сердце открытием собственной гибели вместе с гибелью, казалось бы, «вечной опоры»…

Обаятелен, духовен, светоносен культурологический шлейф нажитого и не белыми нитками вшитого в ткань его стихотворений. Единственно необходимо, созвучно смыслу и гармонии каждого текста вспыхивают, звучат на «ветках строк» голоса Бунина и Овидия, Цветаевой и Пастернака, Тютчева и Лермонтова. «Эпоха и миг» едины. И вот преспокойно является на вертолётную площадку апостол Пётр с ключами, а пространство двора, пронизанное светом и зноем, является нам Эдемом. Библейские и мифологические реминисценции, история и русский фольклор углубляют гиперподтекст его стихотворений, и внедряться в него – одно удовольствие; а, уютно устроившись в нём, приятно сознавать всегда колеблющуюся «под ногами» глубину смыслов и чувств, доступных и являющихся каждый раз в новом для читателя свете.

А Федору Ивановичу грустно.
И юг, и Ницца – что ещё желать?
И во вселенной – божья благодать.
Но в сердце – странно! – холодно и пусто.
Заботой русской поражён навек,
он, целый век проживший на чужбине,
глядит на паруса в просторе синем…
Что дипломат? – усталый человек.
Опять глупцы вокруг заголосили,
Он смотрит вдаль. Всё колет и горчит.
И европейский мир не различит
уткнувшейся в его плечо России.

Православие Александра Рудта освящено истинным его ароматом. Оно включает в себя всё человеческое, растворено в дорогих каждому из нас приметах. Духовная поэзия Александра притягательно поэтична и лишена всякой односторонности, предвзятости, догмы. Хотя «дыхание Бога» слышно в десятках стихотворений его книги. Ничего не забалтывается, не выхолащивается. Один раз только мы слышим ЕГО Слово. Бог молчит, не даёт ответить и поэту, «но хорошо до слёз»! Хорошо и нам от духовных ветерков в строфах поэта…

Так же не банален и патриотизм поэта. Он сердцем понимает, что насыщение стихов о Родине актуальным и злободневным словарём дня нынешнего крадёт их из вечности, что стихотворная плоть требует другого. И он находит это другое:

Негромко исповедуясь о пройденном,
не поднимаю колокольный звон —
в грудь не стучу, и не кричу о Родине…
Зачем? Не суетясь, в ней растворён.
Не сглатывалось иногда
Всевышнему
молитв и жалоб суетных не нёс.
Всё легче, легче отсекаю лишнее.
А мир светлей от новых майских гроз.
И не пугает хмыканье надменное,
когда дерзаю слабым языком
высказывать больное, сокровенное,
и не боюсь казаться дураком.
И век во всех аспектах принимающий,
пока дышу – и мыслью не солгу.
Вдыхаю миг, до почек пробирающий —
счастливый на летейском берегу.

И хоть и произносится: «Не надо о России. Помолчим» – а глубокого, больного и светлого, сказано много. И сказано сильно, не затёрто.

Несколько слов требует, думаю, выделяющийся в книге «Прислушиваюсь к сентябрю» цикл стихотворений «Больничная тетрадь». Двадцать фрагментов составляют его целое. Да, «счастливый на летейском берегу»… Господи, как это верно сказано! Цикл имеет начало в лирике поэта, с его острым чувствованием летейского и живого, «где шёпот, музыка, свеча, кумиров строки». Пониманием разумностью устроения мира цикл воскрешал и воскрешал во мне стихотворение Пастернака «В больнице», казался мне развёрнутой эпической метафорой его, с единым: «О Господи, как совершенны дела твои…». Закреплённое перед лицом явившейся смерти мужество – жить, переосмысление ценностей жизни, их отмывание до ясности чистой воды, чистого неба… Оттого мне кажется и не случайным выбор такого названия сборника – «Прислушиваясь к сентябрю», месяцу, в котором как никогда сходятся живое и предлетейское, жизнь и смерть, красота на её взлёте и падении… «прощальная краса».

Ключевые слова лирики Александра Рудта – чудо, вера, истина, благодать, судьба, Бог, тайна, сердце… Хорошо с ними и с поэтом: светло, надёжно.

Николай Васильев, член СРП, редактор литературной газеты Архангельской области

Александр Рудт
Прислушиваясь к сентябрю

«Притяжение Вселенной»
Стихи 1983—1998 годов

«И хруст шагов по гравию, и звёзды…»

И хруст шагов по гравию, и звёзды..
и августом пропахший полумрак..
и все заботы прошлые – пустяк..
вот только жизнь переиначить поздно..
что мы искали? что уберегли,
когда два чувства только неизменны:
вот это притяжение вселенной
и это осязание земли?

18 февраля 1983

Помедли, август

Всего осталось дочитать
осколок, главку…
Не трогай воздух и цвета —
помедли, август…
Мне б только гула тополей
с холмов соседних,
и тихой горечи твоей
глоток последний…
Помедли…
я уже как ствол —
столбняк… мурашки…
Мне от молчанья моего
светло и страшно.
Сейчас мне разомкнет уста
мерцанье истин,
и будет речь легка, чиста,
как шелест листьев…

14 августа 1983

«..Пусть тяжко в соснах, елях бродят смолы…»

..Пусть тяжко в соснах, елях бродят смолы,
и озеро недвижнее стекла —
в моем краю повымирали пчелы,
и тень недуга на душу легла…
и что за яд в цветке? во мне? в аллее
старинных лип? в ком отзовется он —
в праправнуке? – ещё не быв – болеет —
где перейден незримый Рубикон?
причастный к веку, я виновен тоже?
иль на меня вину взвалить хотят? —
виновен ли калика перехожий
в том, что заводы изрыгают чад?
и всё ж, потомок, сквозь все поколенья,
за то, что и тебе свой крест нести,
за то, что грешен я и что с рожденья
дышу смертельным воздухом – прости…