Читать книгу: «Морской солдат», страница 7

Глава 5. Отводчики

Январь 1706 года. Нижегородский уезд.

Шел второй год, как в России была введена рекрутская система формирования армии и флота. Доставку рекрутов к месту службы обеспечивали специальные солдатские команды, «отводчики».

В полуденное время в поместье барина Никиты Обрамцова въехали три всадника в военных одеждах. Солдатскую команду отводчиков возглавлял Яков Минский в чине поручика. Всадники остановились у господского дома, со стороны похожего на сторожевую башню. Один из солдат, что постарше, тучного вида, Тимофей Клюев слез с лошади и, взяв ее под уздцы, уверенным шагом подошел к фасадным воротам. Громко постучал в калитку. Через пару минут во дворе послышалось движение.

– Кого там с утра пораньше нелегкая принесла? – послышался голос из-за ворот.

– Солдатская команда по набору рекрутов, – громко ответил солдат. – Открывай ворота, нам надобен барин Никита Саватеич Обрамцов.

Ворота отворились. Всадники въехали в просторный двор и остановились в центре. На изукрашенное резьбой крыльцо роскошного господского дома из двери важно вышел пожилой бородатый мужчина. Шапка и шуба, накинутые наспех, овчина мехом наружу, увеличивали его и так крупную фигуру. Окинув недовольным взглядом нежданных гостей, мужчина фыркнул и спустился по лестнице к ним поближе.

– Ну я Обрамцов, – с некоторой тревогой, щурясь, произнес барин.

– Никита Саватеич? – уточнил солдат.

– Он самый. Чего шумите, людям работать не даете? Сами-то кто будете?

Старый солдат, передав поводья лошади своему сотоварищу солдату Ивашкину, подойдя к барину, представился:

– Солдат Клюев. Отводчики мы. Согласно указу государева с поместья сего дулжно нам набрать два десятка душ из крепостных крестьян.

– Ишь, чего удумали-то! – возмутился барин, размахивая руками. – Холопы-то мои, и отбирать сих у меня ни государю, ни кому другому дозволенья своего не дам. На сих мужиках у меня все хозяйство держится! Не отдам!

– Клюев, посторонись-ка! – поручик Минский подошел к Обрамцову и без всяких раздумий схватил его за грудки: – Ты что же, барин, себе позволяешь? Супротив государева указу?

От неожиданности Обрамцов чуть не поперхнулся. Вытаращив глаза, он лишь молча, недовольно надувал пухлые щеки.

– А кто ж, по-твоему, оборонять землю нашу от шведа будет да хозяйство твое, морда твоя небитая? – грозно рявкнул поручик.

Барин собрался с духом и прохрипел в ответ:

– Руки прочь, служивый!.. Да я тебя!

– Ах ты, рожа барская! – взорвался поручик, и уж было замахнулся приложиться к лицу Обрамцова.

В этот момент руку поручика перехватил старый солдат.

– Погодь, ваше благородие!

Немного успокоившись, но продолжая держать Обрамцова за ворот, Минский грозно произнес:

– Гляди, барин, не оступись. Ибо топор-то государев на каждую голову сыщется. И на твою барскую тож. Не дашь людей по воле, силком возьмем. А там… не обессудь.

В безумных глазах поручика барин увидел полную решимость исполнить сказанное.

– Ладно, черти окаянные, будут вам рекруты, – смирившись, простонал Обрамцов. (Поручик медленно отпустил его.) – Силантий! – позвал он своего приказчика. – Делай, что велят.

– Господа служивые, что прикажете? – предстал перед отводчиками барский приказчик, худощавый и длинный как каланча.

– Силантий, отбери-ка нам мужей молодых двадцати лет от роду, иль на годок-два моложе, здоровых и не увечных, – излагал свои требования поручик. – Числом два десятка душ, да ростом, гляди, чтоб под три аршина были. – Он даже рукой показал, какого именно роста, подчеркивая последние слова. – И поутру начнем осмотр.

– Все исполним, господа служивые. А покуда не желаете ли отобедать? Хлеб да соль для людей государевых, – предложил Силантий.

– Так-то оно способнее будет, – удовлетворенно ответил Минский, переглянувшись со своими солдатами.

– Прошу в дом, господа хорошие. – Приказчик повел военных за собой.

Солдаты следом за поручиком не торопясь скрылись за дверью большого дома.

– Захар, сбирай мирскую сходку, – распорядился Силантий, войдя в дом. – Аська, Ефросинья, накрывайте на стол. Гости у нас.

Во время обеденной трапезы солдат Клюев негромко спросил поручика:

– Вашбродь, для полка морского рекрутов самолично отбирать будешь?

– А как иначе, – уверенно ответил Минский, – ежели сам государь руку приложил к учинению полка сего, то и отбирать их тутось полагается мне, да по всей форме… Мне велено всего-то шесть душ набрать, остальных в пехоту на упалые места.

* * *

По окончании нехитрой утренней трапезы, вынужденно предоставленной барином Обрамцовым непрошенным гостям – отводчикам, в просторной комнате господского дома их вниманию были представлены два десятка молодых мужчин, раздетых донага. Каково же было удивление Минского, когда он увидел, что рост большей части деревенских юношей немногим превышал два аршина с небольшим. Поручик беглым взглядом окинул кандидатов в рекруты, поморщился, недовольно покосился на сидящих в стороне барина и приказчика. В их глазах увидел ухмылку. После чего вновь посмотрел на представленных юношей.

– И кто из сих молодцев годится в полк морской? – в растерянности произнес Минский. Оба его солдата пожимали плечами.

– Иные имеются? – спросил поручик, бросив взгляд на Силантия.

Приказчик покрутил седой головой и, разводя длиннющими руками в стороны, добавил:

– Иных нет, господин служивый. Таков мирской приговор.

Поручик тяжело вздохнул и, недовольно причмокивая губами, позвал солдата, что помоложе:

– Ивашкин, тащи ростомер, обмерять будем… (И – обнаженным юношам:) – Подходи по одному.

К Минскому подошел первый кандидат в рекруты, прикрывая руками причинное место.

– Чего закрываешься-то? Не девка, чай, – сурово произнес поручик.

К спине подошедшего Ивашкин приложил доску в три аршина, обитую жестью, с нанесенными делениями. Затем, приложив к темени линейку, произнес:

– Тридцать семь вершков.

Старый солдат Клюев сидел за столом и старательно записывал данные на бумаге.

– Сколь годков? – спросил юношу поручик.

– Двадцать, – покраснев, еле слышно процедил тот.

Клюев, продолжая писать, обратил внимание на барина, которому явно не нравилось все происходящее. Он сидел молча, насупившись, что-то бубнил себе под нос. Даже его кудрявая борода своим торчащим видом выказывала недовольство.

– Никита Саватеич, не серчай, указ есть указ… И еще, барин… каждому рекруту дулжно иметь при себе одежу, обувь и провиант. Окромя сего… на прогоны с тебя полтора рубля на душу да лошадей с санями.

– Лошадей?.. – У Обрамцова закатились глаза кверху от еще большего недовольства. – Лошадей не дам. Пущай пешком идут.

– Ты что ж, Никита Саватеич, хочешь, чтобы они по дороге померли?.. Нет, сего позволить нам не можно. До места мы их доставим, а после… возвернешь ты себе и сани, и лошадей своих.

– Да вы… – пытался он что-то возразить.

– Барин, – оборвал его Клюев, – не гневи поручика. Он человек бывалый, флотский. Другой раз могу его и не сдержать. Озаботься о сказанном, сделай милость.

Обрамцов перевел недовольный взгляд на поручика, который был занят рекрутами. Ворча, помянул его неласково по матушке и после утих.

– Годен! – давал заключение Минский. – Следующий!.. Имя? Сколь годков? Ох… Шибко хилый! В сторону! Следующий!.. Сие что за бельмо на глазу?

– Он слеп на левый глаз, – пояснил барин, – вам такой ни к чему.

– А правым глазом видит? – уточнил поручик, разглядывая крепкие руки и плечи юноши.

– Видит, – буркнул Обрамцов.

– Видит. Эт хорошо. Важно, чтоб прицелиться ружьем мог. Здоров! В гарнизонный полк его запишут. Следующий!

Поручик основательно, не спеша, осматривал молодых юношей одного за другим: заглядывал в зубы, проверял обширность и жилистость их плеч, проминал каждому мышцы. По завершении осмотра, обмера и переписи рекрутов, Минский удрученно обронил:

– Дьявол… Из имеющихся для полка морского в пору токмо четверо. Недоимка – двое. Где их взять, ума не приложу. И сроки на исходе.

Солдаты его, молча переглянувшись, лишь пожали плечами.

Глава 6. Я – ваше благородие

Спустя сутки в одном из попутных селений гвардейцы сержанта Щепотева встретились с солдатской командой отводчиков поручика Минского.

Поручик окинул кузнецов оценивающим взглядом. Одобрительно кивнул головой, осматривая Жарого. Но когда дошел до Овечкина, слегка скривился, поморщился.

– Худощав шибко… Со службой флотскою может не сдюжить.

– Я же так не думаю, – уверенно заявил Жарый, заступаясь за друга. – И служить государю мы будем купно, не иначе.

– Не горячись, здоровяк. – Поручик удивленно посмотрел на Никиту. – Братья, что ли?

– Что, так схожи? – продолжал сурово Никита.

– Да нет. Разные вы. Но уж больно печешься ты за него, – ответил Минский.

– Други мы, господин служивый, – пояснил Овечкин.

– Для тебя, сынок, теперича я – ваше благородие, – поправил поручик Лешку, затем глазами повел в сторону своих двух солдат. – Впрочем, как и те господа… Уяснил?

– Да, уяснил, – огрызнулся Лешка.

– И отвечать надоть не «Да», а «Так точно». Повтори.

– Так точно, ваше благородие, уяснил, – отчеканил язвительно Овечкин. – Но… в таком разе и я не сынок вам, а солдат… войска государева. И по службе флотской справлюсь не хуже других. Не извольте беспокоиться.

– Ишь ты, какой быстрый!.. Оно, может, и справишься, – Минский посмотрел на Лешку с высоты опыта своей многолетней военной службы и с полной серьезностью добавил: – Но поверь мне, сие будет ох как непросто… И еще… Солдатом ты станешь, когда освоишь по артикулам военный солдатский строй да присягу примешь на верность государю. Нынче же я вижу пред собою всего-то навсего мелкую недоросль, с не обсохшим молоком на губах, с мордой битой и не более того… А теперича, умник, кончай болтать и молча полезай в сани. Живо! – строго закончил поручик.

Лешка насупился, но перечить дальше не стал. Гвардейцы с интересом наблюдали за диалогом поручика и кузнецов.

– Клюев! – позвал поручик старого солдата. – Принимай пополнение!

– Добро, ваше благородие, – ответил Клюев. – Тогда поехали к местному кузнецу. Тутось недалече.

– Кузнецу? – удивился Никита и засмеялся. – Эт за коим еще?

– За коим?.. В кандалы заковать вас надоть, – невозмутимо ответил Клюев.

– Как каторжан, что ль? – Жарый от недоумения вытаращил глаза. Он даже немного подался назад, прикрывая спиной Лешку.

– Так положено, для порядку, чтоб не сбегли, – все так же спокойно объяснил старый солдат.

Жарый бросил вопросительный взгляд на сержанта. Но тот лишь пожал плечами и коротко произнес:

– Порядок есть порядок.

– Эй, кузнецы, то ненадолго. Покуда до рекрутной станции не доберетесь, – пояснили гвардейцы.

Неожиданно где-то рядом послышался какой-то металлический звук. И только сейчас Никита с Лешкой обратили внимание на цепи с кандалами, которые виднелись из-под рукавиц и полушубков деревенских парней, кучно расположившихся на нескольких запряженных лошадьми санях.

Никита, проявляя профессиональный интерес, не спеша подошел к ближайшим к нему саням. Со знанием дела взял в руку одно из звеньев цепи, которой был закован незнакомый чернобровый кудрявый парнишка.

– Звено-то… крупное, однако ж. Для чего такое? – полюбопытствовал Никита, осматривая цепь. – Тоньше тож сгодилось бы.

Клюев улыбнулся и так же со знанием дела ответил:

– Чтоб не мочь было повеситься…

На неожиданный ответ Жарый поморщился и удивленно покачал головой.

– Куда вы теперича с сим «новым» войском? – поинтересовался Щепотев у поручика, кивнув в сторону рекрутов.

– Указание имеется, всех даточных людей из Нижегородского уезда перво-наперво во Псков доставлять, на рекрутную станцию, а засим – кого куда, – ответил Минский, укладывая в суму бумагу, полученную от Щепотева. – Что же по этим двум, не сумлевайся, господин сержант, будут они в Питербурхе. Вскорости для продолжения службы я и сам туда направлюсь, ко флоту, в полк морской.

– Благодарствую, господин поручик, – Щепотев поблагодарил командира отводчиков и напоследок повернулся к уже бывшим кузнецам.

– Ну что, братцы, пора прощаться, – начал сержант. – Никита, а ты пошто хмурной такой? Уж не кандалы ли напужали тебя?

– Нет… Другое меня заботит… Ульяна, – взволновано ответил кузнец.

– Ульяна?.. – Михаил вопросительно посмотрел на Никиту. – Энта та, что невеста твоя?

– Она, – кивнув Жарый.

– Переживаешь? Правильно, – подбадривая, сказал сержант. – А бояться за нее не спеши. Ежели люб ты ей – дождется. А обидеть невесту твою Кузьма наш никому не дозволит. Уж поверь мне. За то будь покоен.

Жарый тяжело вздохнул и напоследок задал неожиданный вопрос:

– Господин сержант, и все ж тогда в харчевне… чем ты меня так?

– Ты об том? Хм… Сим вот, родимым, и приложился, – с улыбкой ответил Щепотев, потирая правый кулак.

– Хм… Тебе, случаем, кузнецом быть не доводилось? Уж больно рука тяжела.

– Нет, Никита, кузнецом я не был. А что имею – божьей милостью дарено, – ответил сержант, ловко взобравшись на лошадь.

– Господин, дозвольте поблагодарить вас… – произнес Овечкин. – Кабы не вы…

– Пустое, други мои. Нынче шведу даже не ведомо, коими добрыми воями вскорости пополнится флот русский. Ладно, кузнечных дел мастера, бог даст, свидимся.

Щепотев дернул за уздцы и двинулся прочь. Гвардейцы со словами «Прощайте, кузнецы! Авось еще свидимся!» двинулись следом.

– Господин поручик, куда их? – Клюев поинтересовался у Минского, кивнув на пополнение. – Тож на упалые места?

– Не поверишь, Клюев, энти двое – для полка морского, в Питербурх, – с довольным выражением лица ответил Минский. – К ним и бумага прилагается.

– Полка морского?.. – переспросил удивленно пожилой солдат. – Вот те раз!

– Теперича шесть душ, как и дулжно, – довольно произнес поручик, глядя на кузнецов. – Ну что, господа рекруты, пошто стоим? Полезайте в сани.

Никита с Лешкой вновь переглянулись и молча полезли в сани, тесня в них других даточных людей.

Глава 7. Недобор, черт вас подери!

Санкт-Петербург.

В кают-компании парусного фрегата «Дефам» за широким столом сидел вице-адмирал Крюйс и внимательно изучал развернутые документы. Затем, немного приподняв голову, сурово посмотрел на стоящих напротив морских военачальников.

– И что вы мне принесли?.. Сего недостаточно… Когда полк морских солдат прибыл из Гродно?

– Уже больше месяца как, – ответил один из офицеров.

– Прошло больше месяца. А когда вернется государь, что я ему ответствовать буду? Что полк морской до сих пор не доукомплектован? И как, позвольте узнать, я буду его величеству сие объяснять?.. Где люди, черт вас подери? – вице-адмирал стукнул кулаком по столу. – Извольте дать разумное объяснение, господа офицеры, по какой такой причине сие отсутствует?

– Ваше превосходительство, – пытался объясниться один из офицеров, – в матросах недостаток имеется по причине болезней и их большой смертности. Дабы отобрать для полка морских солдат должное число матросов, имеющиеся корабли надобно последних людей лишить.

– Своих чинов вы лишитесь и сами в полк морской пойдете рядовыми. Впрочем, нет. От таких бездарей, как вы, и там толку не будет. На галеры я вас сошлю.

– Мы за дело радеем, – пытался что-то добавить другой офицер.

– Молчать! – Крюйс резко оборвал его. – Радеют они… Матросов для сего полка наберете роту, да не кабы каких, а лучших. Государь сам лично полк принимать будет. Сие вы разумеете?.. А ежели флотских людей в достатке не будет, доберите из рекрутов, сколь будет надобно. Через пять дней жду от вас рапорт, – распорядился адмирал. – Сие ясно?

– Так точно, господин вице-адмирал! – ответили морские офицеры.

– Все. Ступайте с глаз моих, – указав офицерам взглядом на выход, Крюйс вернулся к изучению каких-то документов.

Глава 8. Рекрутная станция

Февраль 1706 года. Псков.

По извилистым, заснеженным дорогам, ведущим через густые темные леса, широкие бескрайние поля, обоз санных подвод, полный набранных даточных людей, двигался неторопливо. Мороз, метель, ветродуй не позволяли быстрее. По имеющимся указаниям обоз старался двигаться прямыми трактами. Иногда попадались участки дороги настолько заснеженные, что проехать там саням не представлялось возможным. Тогда отводчики сгоняли мужиков с подвод, и те очищали дорогу от снега по несколько десятков метров вручную. Путь из Нижегородского уезда до рекрутной станции, что располагалась во Пскове, был неблизкий. Ежедневно обоз с людьми преодолевал по двадцать с лишним верст. Каждый третий день пути отводился на отдых. Дважды в день проводилась перекличка. Спустя полтора месяца, наконец-то добравшись до города Пскова, обоз подвод, полный сбившихся от холода в малые кучки людей, въехал на огороженную частоколом территорию рекрутной станции.

– Ну что, мужички… приехали. Слезаем с саней! – устало распорядился поручик Минский.

Измученные долгой дорогой, разношерстные молодые люди, почти мальчишки, медленно поползли с подвод.

– Поживей, давай! – подгонял их Клюев.

С узелками да котомками, громыхая кандалами, они в разнобой столпились у комендантской. Внешний вид их был далек от прилежного. Изнуренные, заросшие грязью, небритые, исхудавшие, они выглядели жалкими и беспомощными.

Где-то послышались барабаны. Новоприбывшие робко оглядывались по сторонам, их взору на окраине станции открылся просторный, истоптанный в грязь со снегом плац. Сотни таких же, как они, вчерашних крестьян, в армяках да полушубках, валяных шапках да лаптях с онучами, отдельными мелкими партиями постигали азы военной науки – строевые приемы. Из разных концов плаца доносились команды унтер-офицеров:

– Раз, раз, раз, два, три-и! Раз, раз, раз, два, три-и! Держать ногу! Ногу держать!

– Ать-два! Ать-два! Рота-а-а!.. Стой! Ать-два! Кру-у-гом!.. Прямо-о сту-у-пай!

Всех ближе занималась совсем небольшая партия рекрутов. Она двигалась вразброд. Высокий белокурый капрал-иностранец, который командовал ими, постоянно кричал и ругался.

– Левой! Правой! Левой! Правой!.. Стой!.. Ать-два! Русский дурак, где есть твоя лева нога? – громко сердился он. Ткнув тростью в бедро рекрута, сердито добавил: – Это вот есть нога лева, дырявый твой башка, а это, – ткнул в другое, – есть нога права… Уяснил?

– Уяснил, – неуверенно пожал плечами молодой парнишка.

– Уяснил, ваше благородие! – поправил капрал рекрута, нервы его были на пределе. – Всем стоять на месте! А тебе, мальчишка, дулжно слушать мою команду… Нале-во!

Рекрут от волнения растерялся и замялся на месте – дернулся было повернуть налево, но в итоге повернул направо.

– Разорвать меня гром! – истерично заорал капрал. – Ты есть глупый рекрут. Совсем не хотеть меня слушать. Когда секли тебя последний раз, мальчишка?

– Вчерась, – послышался невнятный писклявый ответ.

– Вчерась, ва-ше бла-го-ро-дие! – капрал был в бешенстве. – Где говорить «Ваше благородие»? Сколь надобно повторять? – Тут он замолк, развел руками, сделал паузу. – Я устать учить тебя. А ну-ка, заголяй штаны!.. Еремей!.. – крикнул куда-то в сторону. – Всыпь этому рекруту сколь дулжно!

Тут же рядом оказалось трое крепких солдат. Один из них, мордастый, с нависшими над глазами веками, держал в руке хлыст. Сурово посмотрев на рекрута, он взглядом указал в сторону деревянного козла, который в течение дня редко простаивал, ожидая назидательного наказания очередного нерадивого рекрута. Провинившийся испуганно, мотая головой, попятился назад. Двое других солдат подхватили его под руки и силком потащили к козлу.

– Всем стоять на месте и на то смотреть! – дал команду рекрутам капрал. Сам же на время экзекуции с уставшим видом отошел к комендантской, присел на длинную широкую скамью, вытянул расслабленно свои тонкие, длинные ноги и устало буркнул: – Oh, diese Russen²³. Они есть очень бестолковые. Му́ка с ними.

Поручик Минский, уже сидевший на другой половине скамьи, молча покосился на капрала. Отвернувшись в другую сторону, поручик вдруг смачно высморкался через палец. Капрал, брезгливо поморщившись, возмущенно уставился на беспардонного поручика. Минский же, утеревшись, вытащил из-за пазухи небольшой рожок с нюхательным табаком, взял щепотку и запихнул ее в ноздрю. То же самое проделал со второй ноздрей. После чего страстно, с удовольствием, от души несколько раз чихнул в рукав своего мундира. Тут поручик заметил, что на него пялится капрал.

– Немец, что ли? – улыбаясь, поинтересовался поручик, небрежно вытираясь рукой.

– Юрген, – серьезно ответил капрал, надув щеки.

– А я – Яков… Табачку, Юрген? – поручик протянул соседу расписной по-восточному рожок. – Трофей… турецкий.

Капрал все еще морщился, но совсем отказываться от предложения не стал.

– Обычно я курить табак. Я нюхать табак не так часто, как русские, – ответил он, предусмотрительно доставая из обшлага рукава большой белый чистый платок с кружевами. Скрупулезно протер им себе нос. И лишь после потянулся к рожку, взяв крохотную щепотку табака.

– Не боись, Юрген, бери больше, а то не продерет, – с появившимся после приема табака чувством просветления советовал поручик.

Послушав поручика, капрал с осторожностью взял табаку больше, высыпал на боковую сторону кисти другой руки и поочередно каждой ноздрей вдохнул его.

– Не спеши чихать. Почувствуй аромат, – подсказывал Минский.

Капрал задержал дыхание, поднял голову и прикрыл глаза в предвкушении обещанного удовольствия. Вдруг в этот момент с плаца послышались вопли рекрута, раздетого до исподнего и получившего первые удары хлыстом. И тут немца разорвало чихом. Да так сильно и продолжительно, что поручик, обеспокоенно глядя на него, на вздрагивающие бесконтрольно тело и руки, стал переживать, как бы сей затянувшийся чих не закончился для немца беспамятным состоянием. Наконец, отчихавшись в искомканный, теперь уже влажный платок, капрал с трудом перевел дыхание.

– Жив, Юрген? – пытаясь понять состояние капрала, беспокоился Минский.

Немец выпученными, прослезившимися глазами, с дико расширенными зрачками, уставился на поручика и в ответ лишь кивнул головой.

Поручик выдохнул с облегчением.

– Ну и табачок у тебя… Яков, – выдавил из себя с хрипотой капрал.

– Хм… Что верно, то верно. Табачок-то отменный, из бычьих рогов.

Немец продолжал таращить глаза, утирая платком все лицо.

– Правду в народе нашем сказывают: что русскому хорошо, то немцу – смерть.

От услышанного Юрген сжал тонкие губы, высокомерно задрал голову и недовольно ею повертел:

– Это не есть правда, Яков… Я пил русскую водка, много пил. И я остался жив… Скажи мне, Яков, откуда ты?

– Я-то?.. С флота Азовского…

Юрген с пониманием качнул головой и лениво перевел взгляд на плац, где закончилась порка юного рекрута. Тот, утирая слезы и слюни, сполз с деревянного козла, с трудом оделся, накинул полушубок и с опущенной головой, шмыгая носом, вернулся обратно в строй. Немец насупил брови и, тяжело выдохнув, с отчаянием произнес:

– Это подлое мужичье меня сводить с ума.

– Темные они, Юрген, – объяснил поручик, пряча рожок с табаком в карман.

– Хм… Темные? Почему темные? – не понял немец.

– Народ темный, говорю. Где право, где лево – сея азбука им не ведома. Вот про десницу там али про шуйцу они знают… – начал было объяснять поручик.

– Что есть десница? – поинтересовался Юрген. – Что есть шу-ца?..

– Шуйца, – поправил его Минский. – Шуйца – лева рука, а десница – рука права.

Капрал поморщился и мотнул головой:

– Нет, это есть сложные русские слова… Армию русскую делать надобно не словами, ее надобно делать, как у нас в Пруссии, – палкой. И когда он сломается, следует взять другую.

– Муштра, палка – оно, вестимо, для дисциплины да для порядку армейского дело-то нужное, – согласился Минский, – но и сметливость в армии – не помеха… Я тебе так скажу, Юрген, про море, про службу морскую мне ведь много чего ведомо. Слыхал я как-то про то, что у вас, где-то в Европе, кажись, то было в Португалии, в недалекие времена на флот набирали людишек разных. Многим средь них тож было невдомек – что есть лево и что есть право. А нужда была ставить таких рулевыми… на корабле. Так вот. Дабы рулевой понимал команду верно, перед ним справа вешали чеснок, а слева – лук. И когда рулевому говорили «Руль чеснок», он крутил руль вправо. То же самое чинилось и с луком, когда надобность была крутить влево. Хоть ночь, хоть день, где какой запах – рулевой не путал, потому как ориентир был. Во как на флоте бывает, Юрген.

– Это есть очень интересная гиштория, Яков. Но Россия – ни есть Португалия. – Капрал повернул голову и брезгливо посмотрел на рекрутов, прибывших с Минским. – Что этакое способно придумать с этим вот мужичьем? Им дай ружье, и все одно они останутся мужичьем… – И тут же сам ответил: – Нет, Яков, без палки – никак не способно. Ежели солдат боится палки меньше, чем вражескую пулю, – это есть плохой солдат.

Вдруг рядом послышался возмутительный тон Лешки Овечкина, который бойко объяснял кому-то из своих же вновь прибывших что-то по поводу какой-то Волчьей горы:

– Эх ты, сено-солома! Я ж говорю тебе, от Березовки до Дубровки верст десять, а то и поболе. А ты мне опять свое – она за Волчьей горой… За Волчьей горой – Дубовка, а не Дубровка, – усердно объяснял он.

Минский заострил внимание на первых сказанных словах Овечкина и тут же повторил их:

– Сено-солома, сено-солома… – Затем, повернувшись к капралу, озвучил пришедшую ему в голову идею: – Юрген, а что, ежели сено – энто лево, а солома – право? Мужичкам нашим деревенским слова сии ведомы всем. Чай, не спутают. Левой-правой! Сеносолома!

Капрал, немного задумавшись, глядя в глаза поручика, повторил:

– Левой-правой! Сено-солома! Хм… Что ж… хорошо, Яков. Я это буду пробовать. – Заинтересовавшись идеей, вскоре капрал покинул общество поручика и нехотя, через силу, направился к своим «заскучавшим» по муштре рекрутам.

– Клюев! – поднимаясь со скамьи, Минский окликнул старого солдата.

– Я, вашбродь!

– Давай перекличку!

– Слушаюсь!.. (И – новоприбывшим рекрутам:) Внимание всем! Слушай команду! – сурово загорланил Клюев, доставая из кармана кафтана изрядно помятый список. – В две шеренги… станови-ись!.. Ровнее!.. Перекличка!..

– Арсеньев!

– Я!

– Троегубов!

– Я!

– Белозеров!

– Я!

– Овечкин!.. Овечкин! – дважды крикнул Клюев.

– Эй, ваше благородие! Едрит твою налево. Овечкин! – рявкнул Минский, уставившись на Лешку, который с невеселым любопытством разглядывал неуклюжие действия рекрутов в поле.

Никита ткнул Лешку локтем.

– Я! – наконец-то откликнулся Овечкин.

– Что, не терпится оказаться средь них?.. Потерпи чуток. Вскорости окажешься, – «утешил» его поручик.

– Жарый! – продолжал Клюев.

– Я! – пробасил Никита.

– Глебов!

– Я!

– Скоблев!

– Я!

Перекличка продолжалась…

– Бамбуров! – вдруг кто-то в стороне в чине майора недовольным голосом окликнул незнакомого полноватого поручика.

– Я, господин комендант! – отозвался тот.

– Ты на кой ляд привез недорослей? – майор вытянул руку и пальцем указал на пятерых, тощих до ужаса, совсем юных мальчишек, с испуганным видом стоящих у барака. – Ты в своем уме, поручик? Им всего-то по четырнадцать годков.

– Ваше высокоблагородие, дак иных-то не было, – стал оправдываться поручик. – Недоимка и так велика.

– Ты что, совсем дурак? Ежели твоя голова полетит, хрен с нею. А свою подставлять мне недосуг. Отправляй их обратно, – сурово распорядился майор.

– Так я, – пытался возразить поручик.

– Отправляй, тебе сказано! – настойчиво повторил комендант рекрутской станции.

– Слушаюсь! – недовольно проворчал поручик.

Закончив с Бамбуровым, майор подошел к Минскому.

– Яков, у тебя что?

Минский достал бумаги по даточным людям и передал их коменданту. Майор прищурился и суровым взглядом бегло окинул прибывшую партию рекрутов, затем уткнулся в бумаги.

– А энто что? – поинтересовался он, увидев среди бумаг незнакомую форму документа.

– Сие, господин комендант, сержант лейб-гвардии Преображенского полка Щепотев ходатайствует по тем двоим – записать их в морской полк графа Головина.

– Щепотев? – майор задумался и тут же, вспомнив своего старого знакомого сержанта, хитро усмехнулся: – Михайло, что ли?.. Ну, сержант, сукин сын, всюду поспевает… Ладно, добро. Теперича, поручик, слушай меня. Жди кузнеца. Закончит с рекрутами Бамбурова, прибудет к твоим оковы сбивать. Затем всех раздеть донага, помыть – вонище как от свиней – и к лекарю на осмотр. Ну и покормить бы их. Истощали, чай, дорогой-то. Глазеть на них страшно. Уяснил, поручик?

– Так точно, господин майор… Клюев, Ивашкин ко мне!

* * *

На следующий день поручик Минский, покидая со своими солдатами рекрутную станцию, услышал вдруг со стороны плаца громкий голос уже знакомого ему унтер-офицера:

– Сено-солома! Левой-правой! Сено-солома! Левой-правой! Сено!.. Сено!.. Левой!.. Левой!..

Устремив взгляд в поле, поручик без труда нашел группу рекрутов, с которой занимался Юнгер. К левой ноге каждого рекрута был привязан пучок сена, а к правой – пучок соломы. В этот раз недовольный голос немца доносился значительно реже, нежели днем раньше.

– Сено-солома… Хм… Кажись, получилось, – удивленно покрутил головой поручик.

Старый солдат Клюев тоже услышал где-то за бараками странные команды. С любопытством заглянул за угол.

Оказавшийся рядом солдат Ивашкин пригляделся и расхохотался:

– Тимофей, ты глянь, энто чего там… навязано-то?.. Хохма, да и только.

– Ивашкин, ты что, глухой? Что навязано?.. Слышишь?.. Сено там и солома. – пояснил поручик, сидящий уже верхом.

– Для чего энто, ваше благородие? – не понимал Ивашкин.

– Для пользы ради, – улыбаясь, кратко ответил Минский.

И вдруг с плаца до него донесся такой истеричный вопль, что резнуло ухо: «Ереме-ей!..» Поручик присмотрелся. Перед строем рекрутов вновь появился мордастый, с нависшими веками солдат с хлыстом в руке. Улыбка с лица поручика тут же исчезла, и он обреченно произнес:

– Что палка, что сено-солома, – все едино, муштра. Поехали.

И вскорости три всадника, завершив свою работу отводчиков в нынешнем рекрутском наборе, покинули пределы рекрутной станции, держа путь на Санкт-Петербург.