Читать книгу: «Present Continuous»

Часть I

Гражданинов

Рубите всех! Бог узнает своих.

(Епископ Арно де Сито)

Научи понимать и молчать

Я смогу твою тайну нести

Научи на кресте не кричать

А потом пожалей и прости

Чердачные встречи

Как и в любые другие приятные пространства, попасть сюда можно только по лестнице. Первыми тебя небрежно приветствуют обиженные пластинки в разноцветных бумажных костюмах – хорошую музыку можно потрогать руками. Виниловые дети Апрелевского завода давно превратились в отстрелянные в десяточку мишени и мирно покоятся в братских картонных коробках. Рядом – однозеленоглазая Балтика с покрытыми пылью европейскими городами. Проводишь медленно пальцем по стеклу – и ты в Амстердаме.

Стеллажом ниже жеманно пыжатся винтажные ожерелья, воображая, что они жемчужные. Слева – старый самовар со сбитым носом и с вопросом насчёт измайловского вернисажа. Когда-с? Справа – прялки-пенсионерки. Над ними – высохшие и грустящие подушечки-саше – заснувшие акробаты на бельевой верёвке. Ещё выше переполненные собрания скучных сочинений умоляют о второй попытке прочтения. Внизу – угольные утюги в забытой гавани и беззубый пулемет «Скарабей».

Дальше пространство постепенно заполняется ощущением вечности. Два правых берега Небореки. Закуточное княжество метафизики. Неразгаданные смыслы в паутинах породистых пауков. Неизбежное распятье – триумф пророчества римских сивилл. Стопки неотправленных писем полковнику и цыганская астролябия. И, конечно же, кони, чёрный и белый, сбежавшие буквой Г из чёрнобелой тоски – освободить несчастных работниц и крестьянок, намертво перевязанных бечёвкой. Постаревшая Барби со сломанной ногой пытается встать и улыбнуться Ваньке-уже-не-Встаньке.

Каждое поколение проживающих внизу людей постепенно наполняло внутренность дома скорлупой ненужностей и поломанностей, которые обречённо отправлялись на чердак, покрывались там защитной пылью и, таким образом, переживали своих хозяев на многие десятки лет. Чердак всегда старше дома. Сладкое предчувствие антикварности, а соответственно, и скорое возвращение вниз, возбуждало плотно заставленные полки, корзины, сумки с посудой, чемоданы. Пережившие своих читателей «Мурзилки» и «Крокодилы» уже опробовали на прочность ненавистную верёвку.

Главным в чердачном царстве спящих вещей был, конечно же, старинный сундук. Одинокой скалой возвышался он среди задремавшего времени. Огромность и несдвижимость сундука не вызывали никаких сомнений в том, что стоял он здесь вечно, просто давным– давно постамент, на котором сундук покоился многие годы, обнесли стенами, положили крышу, настелили полы и стали жить. Во всяком случае, в детстве это была единственная версия, объясняющая существование закованного в железо неподъёмного ящика там, куда обычный взрослый, кряхтя, поднимает свои лишние килограммы.

Мне было двенадцать лет, когда я, дав честное слово никогда без разрешения не забираться на чердак, забрался на чердак без разрешения и сразу же увидел этот необыкновенный сундук. Мы долго смотрели друг на друга, и пугающая необъяснимость происходящего впервые коснулась меня. Слегка пока…

– Бабушка! А что там, в сундуке? – громко раскрыл я своё преступление. – А что там?

Мамина мама долго смотрела на меня и сказала:

– Там живёт Бескрылый. И он накажет тебя. Обязательно накажет.

– За что накажет? – удивляюсь я.

– За то, что ты нарушил свое слово.

Я помню, что долго не мог заснуть в ту ночь – думал о Бескрылом. Кто это? Почему Бескрылый? И почему в сундуке? И где его крылья? Вопросы градом сыпались на мою маленькую голову, а спасительные ответы уже давно мирно похрапывали в соседней комнате. Вдруг внутри меня стало стремительно зарождаться чувство необъяснимой жалости к этому таинственному Бескрылому, к его незавидному сундучьему заточению. Жалость постепенно смешалась с желанием как-то помочь этому загадочному существу. И это желание помочь оказалось сильнее детского страха темноты и всегда сопровождающих его упырей и чёрных рук.

В общем, я потихоньку поднялся наверх, ощупью пробрался к сундуку, раскрутил в замочных ушках медную проволоку, с трудом откинул тяжёлую крышку и тихо сказал:

– Беги…

Утром принесённый из сарая старый ржавый замок с помощью трёх капель масла вспомнил молодость и надолго закрыл для меня путь наверх.

– Бабушка, я не хочу тебя больше обманывать: сегодня ночью я выпустил его! – призналась моя маленькая совесть.

– Я знаю, – тихо сказала бабушка и заплакала.

Немного позднее

Спустя ровно сорок пять лет, осторожно ступив на обледеневший карниз семнадцатого этажа, Гражданинов отчётливо вспомнил ту сундучью ночь. Интересно, а не выпусти он тогда Бескрылого, как сложилась бы его, гражданиновская, жизнь? В какой канцелярии вписали в бланк его земной судьбы эти необъяснимые события?

«Кто превратил меня, обыкновенного Гражданинова, в персонажа этой необыкновенной истории? Истории, герои которой без приглашения войдут в дом и останутся уже навсегда. И почему всё это досталось именно мне? Мне, а не какой-то из тех многочисленных разноцветных молекул, суетящихся сейчас внизу. И предстоящий шаг – это шаг последний? Или, может быть, первый? И почему сегодня? И почему я?»

Снисходительное объяснение, существовавшее, очевидно, задолго до этих главных вопросов, озвучилось быстро и предельно просто: а почему бы и нет?

Present Continuous

О, великие времена! Грамматические лабиринты, неизменно приводящие к Его Величеству Present Continuous!!! Гамлетовское to be плюс всё, что душе угодно, но непременно с инговым окончанием. Ринг или паркинг – что лучше для митинга? Смокинг – для Стинга, фертинг – для викинга. Боулинг в моде в ангаре для «боинга», спринглз лидирует без мониторинга. И безразличен рейтинг маркетинга, фунта ли стерлинга, Маугли Киплинга.

Её так и звали: Линга. Уже в самом имени заложена настоящесть происходящего. Человек не властен над прошлым. В Past Simple не так всё просто, многое надо согласовывать… Будущее тоже под вопросом – обещания, намерения и не более того. И только в Present Continuous мы живём, влюбляемся, клянёмся, рожаем и скачем на страусах. Естественно, здесь же предаём, разрушаем, умираем, стреляем, хотя велико искушение отдать все эти гадости какому-нибудь Past Perfect.

Она опоздала минут на десять. Нет! Она пришла спустя десять минут. Тоже нет! Когда все расселись, столы густо покрылись надёжными Бонками и всеобщими тетрадями, – появилась Она. Гражданинова в сердце нежно ударила снятая с паузы молния: Она! Это Она. Последующие удары в голову с дальнейшим отключением разума методически и грамматически были выполнены безукоризненно. Оглушённый и ничего не понимающий Гражданинов сфокусировался из последних сил – в дверях стояла худенькая космическая девушка и улыбалась.

– Excuse me, may I come in? – нездешние карие глаза скользнули по аудитории, на секунду задержались на подстреленном взгляде Гражданинова, и этого было достаточно, чтобы разум обиженно покинул бедного юношу.

Обмякшее студенческое тело медленно сползло на пол.

– May I come in? – повторило небесное создание и уверенно проследовало прямо в душу ещё полуобморочного, но уже счастливого Гражданинова.

Англичанка привычно стирала с ночного деревянного неба млечные грамматические созвездия. Волшебное время. Life is going on! Present Continuous.

Когда Гражданинов очнулся, всё вокруг было по-прежнему: на Трафальгарской площади японцы полировали поляроидами засиженных туристами львов, в парижских полях прикаштанивались к вечеру бульвары, пробка на пересечении Бродвея и 42-ой категорически отказывалась рассасываться, сексуальные гондольеры, нарушая приличия, плавно скользили на красный свет, московские таксисты умело очумело мчали в парк. Гражданинов, однако, ничего из «по-прежнему» уже не замечал. Он видел только Лингу и не понимал, как же он существовал все эти годы и как он будет жить дальше. Полное отсутствие благоразумно исчезнувшего на время разума избавило Гражданинова от появления каких-либо других вопросов в этот период его улыбающейся до ушей жизни.

Через десять дней полной мобилизации всех своих внутренних сил, многочисленных консультаций с другом детства Баклажаном Гражданинов после занятий подошёл к девушке и предательски вспотевшим голосом произнёс отрепетированную бессонными ночами фразу:

– Пошли в кино.

Кино

Она согласилась. Кино длилось два года. За это время мы объездили весь свет. Нам нравилось бродить по тихим улочкам Праги, разгадывать тайны острова Пасхи, по правде говоря, никаких фигур мы там не нашли, потому что не искали, а беспрерывно обнимались друг с другом. В Стамбуле ракеты-минареты зазывали нас посетить чужие небеса, мы радостно бежали к голубой стартовой площадке, но в последнюю минуту обнаруживалось отсутствие правильно оформленных билетов, и строгий янычар при входе был неумолим. В Африке нас чуть не съел тигр. Какое это счастье – не быть съеденным вместе с любимой девушкой голодным тигром! Часто в железной бочке мы сказочно-запретно падали в бушующую пучину Ниагарского водопада, и оставались живы, очевидно, наши смерти были маленькими и ходили еще в детский сад. Американские копы штрафовали нас за нарушение общепринятых норм. Если же бочку прибивало к канадскому берегу, то обходилось без штрафа, но в обоих случаях нас «Дельтой» депортировали домой. Весной сосед по Наро-Фоминской даче на крыше незалежного «запорожца» привозил из Арктики новую ржавую бочку и с радостью подвозил нас на красивое озеро Онтарио. Краснокожие индейцы боготворили Лингу. Чингачгук называл её Говорящая-с-журавлями. Наверное, потому что была осень, над нашим вигвамом курлыкали на юг дивные птицы, и Линга подолгу смотрела вверх и шептала им что-то…

В до-ре-ми-канской республике фиолетовый попугай скромно попросился сфотографироваться с самой красивой девушкой. Два улыбающихся счастья – птичье и человечье – застыли на мгновение, называемое «cheese». Через неделю их фото взорвало тиражи парижских журналов. Попугай разбогател, купил себе свободу и погрустнел.

Мы к этому времени любили друг друга в ледяной стране, полной неземных красот и вулканов с непроизносимыми названиями. Стоя на одном из них, мы увидели белые горы на линии горизонта и одновременно почувствовали глухой и мощный зов, исходящий от них.

– Туда нельзя, – тихо сказала Линга. – Это горы Хаконы, – она прижалась ко мне крепко и закрыла глаза, как будто вспоминая что-то.

Я обнял мою маленькую девочку.

– Ну хорошо, нельзя так нельзя. В конце концов, на Земле есть много мест, куда льзя, да еще как льзя!

Одним из таких мест была необычная галерея, в которой, если верить молве, среди множества картин, написанных талантливыми мастерами прошлого, можно найти свой собственный портрет. Лингу мы обнаружили уже в третьем зале. Художник изобразил ее разговаривающей с белым китом, случайно заплывшим во время наводнения на площадь Сан-Марко. Мой портрет никак не появлялся, и, изрядно проголодавшись, мы перенесли поиски на следующий раз.

Когда фильм закончился, и в зале зажегся свет, любовь попросила Гражданинова и Лингу больше не расставаться друг с другом более чем на пять минут.

Юноша согласился сразу же. Линга немного подумала и тоже согласилась. Больше всех радовалась любовь: когда молодые, наигравшись, засыпали, она бережно прикрывала их объятия своим крылом, до утра нежно смотрела на них и пела грустную песню. С этого дня Гражданинов расставался с любимой девочкой, только чтобы спуститься вниз, на второй этаж, проверить почтовый ящик – и бегом наверх! Ровно четыре минуты. Ещё минута в резерве – мало ли что.

Звезда в созвездии зайца

Однажды, слегка окутанная перелётной печалью, Линга вдруг тихо сказала:

– Гражданинов, милый мой Гражданинов, я не хочу, чтобы ты умирал.

Признаться, меньше всего в эти минуты я думал о смерти, умирать двадцатидвухлетним не входило в мои ближайшие планы, о чём я и сообщил после небольшой паузы.

– Я не хочу, чтобы ты умирал, – повторила она, мягкие капли-детишки осеннего дождя пришли ей на помощь и скрыли набежавшие слёзы.

Смысл этих странных слов я понял только через сорок лет, а пока капли плакали, слёзы капали.

– А еще я хочу, чтобы нас было четверо.

Гражданинов обнял её и не отпускал, пока не почувствовал, что незваная тревожная гостья не покинула сердце любимой девушки.

– А давай с тобой договоримся? – вытерла слезы Линга.

– Давай, – улыбнулся Гражданинов.

– Давай договоримся, что, если кто из нас умрёт первым, он в условленном месте будет ждать другого. Тогда смерть совсем не страшна будет, просто надо будет немного дольше подождать. Ну мог же ты сейчас, допустим, встретить соседа на третьем этаже, заговориться с ним, помочь ему дверь открыть, если сломался замок, в общем, задержаться. Я же всё равно знаю, что ты придёшь, и спокойно жду. Так и тут. Просто подождать.

Гражданинов даже представить себе не мог, чтоб какой-нибудь сосед, да ещё с третьего этажа, сумел бы задержать его восхождение. Если только гранатомётом… Но на такой случай и предусмотрена минута резервная…

– И где же будет это установленное место? – спросил он.

– Не знаю, – прелестные плечики дёрнулись вниз– вверх, – думаю, где-то на небе, среди звёзд. Души людей до воплощения обитают на звёздах, куда и возвращаются после смерти человека. Давай где-нибудь там, наверху.

– В созвездии влюблённых, – подыграл ей Гражданинов.

– Нет, только не там, хочу, чтобы мы были одни. Только мы и никого больше.

– Я знаю, где это, – сказал Гражданинов.

– Где?

– Видишь, справа от созвездия Зайца расплывчатое пятнышко?

– Вижу.

– Это и будет наша с тобой галактика, там мы с тобой и встретимся. А чтобы не потеряться, сигналом будет яркий фиолетовый мигающий свет. Договорились?

– Договорились.

Родившийся вдруг поцелуй прожил долгую полноценную поцелуйскую жизнь…

– А как называется эта галактика? – отдышавшись спросила она.

– Галактика Линги и Гражданинова, – серьёзно ответил он.

Учимся летать

Это было давно. Очень давно. Земля была еще плоской, и это было время борьбы восмериц и юного ещё Даждьбога. Радугу тогда ещё называли луком солнца, а люди умели летать. Крылья просто необходимы среди непроходимых сварогских лесов, коварных кровоклюквенных болот, бесчисленных озёр с гордыми островками, заросшими камышом. Зимой без крыльев вообще никуда. Забавно было смотреть, как красные, вспотевшие от усердия мужики, возвращаясь с удачной рыбалки, отчаянно хлопали крыльями, стараясь не зацепить верхушки сосен. Сойки, дятлы и прочие сороки покаркивались с хохота, наблюдая за бесплатными человеческими спектаклями. А детям, детям-то радость какая: летай – не хочу! Самое суровое наказание для них – «двадняпешком». Но так сурово в Селяне наказали только один раз – десятилетнюю Лингу, за то, что она улетела из Present Continuous за горы Хаконы, в прошлое. А туда нельзя.

Была ещё одна, более важная причина, по которой люди должны были уметь летать. Раз в год каждый житель Селяны – именно так назывался в то время наш городок – обязан был посетить Одинокого и услышать его Слово. Услышать Слово Одинокого твёрдо означало, что весь следующий год с тобой ничего не случится плохого. Традиция исправно соблюдалась всеми предыдущими поколениями селян. Ничего плохого действительно не случалось. А так как Башня, в которой жил Одинокий, находилась на высоком холме, плотно покрытом капюшоном колючего кустарника, то добраться к нему можно было только тем, у кого есть крылья. Когда подходил срок для очередного селянина, он долго и внимательно всматривался в смутные очертания Башни и, если видел свет, что означало: «Я жду тебя», – разбегался и возносился.

Лишь один из обитателей Селяны не был еще у Одинокого. Честно, не знаю, как и откуда появился этот мальчишка в Present Continuous.

Худощавый, весь в лохмотьях, постоянно голодный и не умеющий по-человечески говорить, – откуда ты? О чем твоя непонятная песня, грустящая каждый вечер на площади? Качающемуся от ветра пацану сразу же приклеилось прозвище Двабогатыря. Отсутствию крыльев никто не удивился: зачем дурачку крылья?

О том, что Боги иногда сами спускаются к дурачкам, селяне скоро узнали. Именно ему в этот раз Одинокий поручил раздавать доброту.

Повседневная реальность волшебства

Утром на площади стал собираться народ. Все с нетерпением ждали открытия необыкновенного праздника. Через всю площадь протянулась пестрая веселая очередь. Первым стоял Лусапек, сын Скарабея. Мальчик очень боялся, что ему не достанется доброты, и он прибежал сюда первым. Следом за ним пришел Поэт. Поэта в последнее время мучила вредная бессонница, ему никак не удавалось закончить поэму о Небореке, и он пришел за добротой в надежде найти недостающие рифмы и вдохновение. Вот часы пробили ю, и Двабогатыря торжественно протянул Лусапеку доброту. Мальчик очень волновался, он прижал доброту к груди и стал осторожно пробиваться на свободное место. Доброта была теплой и излучала тихий свет. Сотни глаз следили за маленьким свертком в руках Лусапека. Люди радовались за мальчика и желали ему счастья.

Тем временем гордый Двабогатыря продолжал выполнять свои почетные обязанности. После Поэта добро получили Мастер, Садовник, Жадинаговядина, Царь, Царевич, Король, Королевич, Сапожник, Портной и многие другие жители Селяны.

Не пришли за добротой по понятной причине местные охотники во главе с Имитатором и опасные преступники ввиду отсутствия таковых. Хотел подобреть доблестный селянский гарнизон, но прапорщик Скарабей предусмотрительно закрыл всех четверых в казарме на целый день.

Двадцатым доброту получил Скульптор. Пожалуй, именно ему в эти дни теплый сверток был необходим как никому другому. История эта загадочна и, несомненно, стоит того, чтобы поделиться с читателем. Но давайте немного попозже, не будем отвлекаться от радостного праздника в чудесном городе Селяна.

Почти половина жителей Селяны получила доброту, когда случилась беда. Зануда с улицы Сорняков уже протянул руки, чтобы получить свою доброту, как Двабогатыря, проведя рукой по полке, испуганно развел руками.

– Что, – не понял Зануда, – все? Я так и знал, я так и знал…

На какое-то время Двабогатыря неподвижно застыл, стараясь осмыслить случившееся, затем вскочил и стал отчаянно шарить по полкам, заглянул под стол, посмотрел в шкафу – доброты не было.

Страшная весть быстро облетела всю очередь. Люди заволновались, обступили палатку. Каждому было обидно, что именно ему не хватило доброты. Но когда жители города увидели, как горько переживает Двабогатыря, обида моментально исчезла из их сердец, уступив место жалости к этому юноше, который, непонятно почему, считал себя виновным.

– Ну кончилась. Ну и что? – стали успокаивать его люди. – Не пропадем, убогий…

Лусапек не сразу понял, что случилось. А когда понял, то не сразу поверил. И лишь пробравшись сквозь толпу к палатке, увидел печального Двабогатыря, растерянного Зануду, грустные лица людей. Ему стало страшно: «Как же так? Мне досталось, а им – нет? Почему? Только потому, что я пришел ночью? Потому, что я был первый?»

Все перепуталось в голове у Лусапека:

«Но так не должно быть! – эта простая мысль вызвала облегчение. – Это неправильно!» – возмутилось все внутри Лусапека. Он быстро вытащил сверток.

– Берите! Берите! У меня еще есть! – кричал Лусапек и, боясь пропустить кого-нибудь, метался в толпе, отрывал кусочки своей теплоты, раздавал их направо и налево. – Берите! – и невозможно было остановить этого мальчугана, искреннего в своем желании раздать людям свою доброту.

Но и сверток Лусапека скоро закончился. Последний он отдал Двабогатырю. Селяне до слез были растроганы поступком мальчика. Те, кому досталось хоть немного доброты, делились с остальными. Выходило по чуть-чуть.

– Все лучше, чем ничего, – улыбались люди и хотели уже расходиться, как вдруг все увидели летящего человека.

Человек этот летел так быстро, что сначала подумали, что это кто-то из Белого города. Но когда он приблизился, все узнали Жадинуговядину. В руках у него была доброта.

– Я… я… – задыхался от быстрого полета Жадинаговя– дина, – все знаю. Вот. Берите. Я еще не трогал.

Он протянул сверток Двабогатырю и быстро пошел обратно, теряя ненужные теперь уже буквы в своем имени и превращаясь в бескорыстного товарища Адинаго.

А к площади уже стекались те, кто успели получить доброту. Они смущенно доставали ее, поровну делили и раздавали. Все были счастливы. Люди улыбались, смеялись. Взявшись за руки, они до полуночи бродили по улицам своего славного города и пели песни.

К Поэту в эту ночь вернулось вдохновение с чемоданом, полным крепких и свежих рифм. А ко мне, как и обещала, пришла бабушка, присела на краешек кровати и продолжила рассказ о Бескрылом.