Читать книгу: «Белый тигр»
Глава I. Рождение княжеского сына. Пророчество лесной ведуньи
Промозглое осеннее утро тусклой серой дымкой лениво выползало из-за горизонта. Над поселением неровными волокнами стелился туман, оставляя на земле белесый налет инея. Голые ветви деревьев скорбно дрожали от пронизывающей сырости; темные бревенчатые избы напоминали печальных нахохлившихся воробьев.
Мрак не желал уступать рассвету, стараясь до последнего удержать свои позиции. Хмурое бессильное утро с равнодушным упорством пыталось вступить в свои права, словно больной, которого заставили исполнять свою службу.
Поселение просыпалось. Люди, привыкшие вставать засветло, готовились заниматься своими повседневными делами.
Внезапно тишину нарушил крик. Он был исполнен боли и страдания. Приглушенный бревенчатыми стенами, он доносился из терема, расположенного на холме. Так обычно кричат роженицы. Но в этом крике слышалась не просто мука рождающейся жизни. Нет; он леденил кровь тоской и безысходностью – казалось, мать уже заранее прощается и со своим дитем, и с этим миром. Кровь стыла в жилах у слышавших его, и люди принимались шевелить губами, вознося молитвы своему богу, чтобы унять беспокойство сердца и успокоить растревоженную душу.
– Мурава рожает… – шептались в домах.
– Ох, тяжко ей… Ведь немолода уже… тридцать четыре годочка минуло…
– Разродилась бы теперь… Носила-то тяжело… Исхудала, почернела, силушки-то все ребеночек повытянул…
– Может, и обойдется… Кто знает… Сие только Яхору ведомо…
– Ох, жалко княгинюшку нашу добрую…
Женщины, с глазами, полными тревоги и участия, качали головами, мужчины хмурились; судьба роженицы никого не оставляла равнодушным.
Крики то и дело оглашали поселок, сбиваясь в глухие стоны. И люди каждый раз вздрагивали и прислушивались, мысленно желая доброго исхода тому, что творилось за стенами княжеского терема.
Наконец наступила тишина. Люди остановили свои дела и замерли в ожидании вестей; каждый в душе надеялся, что все обошлось благополучно. Но что-то такое витало в самом воздухе, что навевало печаль, убивало надежду. Внезапно начался ветер. Он налетал какими-то злыми порывами, терзая деревья и вырывая из-под крыш пучки соломы. И где-то далеко, в поле, громко закаркала ворона, словно возвещая о том, что для кого-то настал конец жизненного пути…
– Умерла… Княгиня умерла… – горестным шепотом пронеслось по селу.
– Жаль добрую госпожу… Пусть упокоит ее великая Шана…
– А ребенок? Что с ребенком?
– Сказывают, жив. Мальчик…
– Благослови его Яхор… – неслись облегченные вздохи, – Имаш воспитает из него настоящего князя…
* * *
Князь Имаш держал на руках своего новорожденного сына, завернутого в льняные пеленки. Сердце отца наполнялось нежностью к маленькому существу, его родной кровиночке. Он рассматривал ребенка, и на глазах сурового воина выступали слезы счастья и умиления, и в то же время его душу разрывала горькая печаль, ведь там, в соседней комнате, лежало мертвое тело его супруги – горячо любимой, прошедшей вместе с ним все радости и горести совместной жизни. Мурава была ему хорошей женой. Она успела подарить мужу двух дочерей – сейчас им было семнадцать и пятнадцать лет – обе на выданье. Тридцативосьмилетний князь уж было думал, что не суждено ему больше иметь детей – и это печалило его душу, ведь он мечтал о сыне, которому мог бы передать свои знания и умения. С грустью и тайной завистью смотрел он, бывало, на других отцов, которым повезло учить своих сыновей всему, что должен уметь мужчина. И каждый день Имаш без устали возносил молитвы Роду, прося послать ему наследника. Он продолжал надеяться даже тогда, когда жена мягко просила его смириться с волею богов. «Стара я уж, – говорила она, – ты прости меня, мой князь, что сыном тебя не одарила. Но поздно уж мне, видать, бременем отягощаться…»
Но вот однажды в их краях появилась она – Вея, или Вейница. Она взялась невесть откуда и поселилась в лесу, в заброшенной избушке. Люди быстро протоптали тропку к ее уединенному жилищу, и очень скоро слава о ней разнеслась по округе, как о великой травнице, знахарке и ведунье. Многим оказала она добрую услугу в делах их и чаяниях, любые затруднения с легкостью она разрешала. И решил тогда князь тоже навестить отшельницу в надежде на помощь ее. Взял он с собой дары богатые, сел на коня и отправился в лес. Помнил он, что люди сказывали – являться к ведунье следует в одиночку, иначе даже в дом не пустит.
Дверь открыла худая старуха с пронзительно-голубыми, совсем молодыми глазами. Приняла она князя. Провела обряд свой – повеяла муку с крыльца с нашептываниями – и сказала, чтоб не волновался он боле, будет у него наследник, ребенок мужеского полу, что в эту же ночь понесет супруга его. «Да только с прибытком будет тебе и потеря, – загадочно добавила ведунья, – но уж не изменишь ты волю богов. Чему быть написано – то сбудется…»
Не обратил тогда обрадованный князь большого внимания на те слова. Одарил он старуху, поклонился ей в пояс со всей благодарностью и, окрыленный, лицом просветлевший, возвернулся в терем свой…
И теперь, глядя на младенца, припомнил князь вещие слова ведуньи о прибытке и потере. Понял он теперь, о чем говорила старуха – и с новой силой навалилась тоска о потерянной супруге. Никогда теперь не посмотрит он в ее глаза ясные, не увидит улыбку ее кроткую, не приласкает на ложе своем… Но разве мог он как-то предотвратить это? Ведь сказало тогда ведунья, что нельзя изменить то, чему быть предназначено…
С великою любовью и нежностью, с родительским трепетом смотрел князь на белокожего младенца, сладко посапывающего у него в руках. Бережно, едва касаясь, провел он пальцем по золотистым кудрям, что пышным ореолом обрамляли голову мальчика. Мысленно князь попросил прощения у сына за то, что не смог уберечь его мать от злого промысла судьбы. Но помнил он, что супруга его отошла в мир иной упокоенная, зная, что сполна исполнила долг свой перед мужем – родила ему замечательного, здорового ребенка, долгожданного сыночка. Она лишь успела прикоснуться холодеющими губами к светлой головушке новорожденного – и ушла с умиротворенной улыбкой на устах. И сейчас князь остро ощущал, что душа любимой жены здесь, рядом.
В соседней комнате суетились женщины, готовя тело умершей к огненному погребению. Теперь праху княгини суждено было покоиться в высокой домовине, что стала последним приютом для всех предков княжеского рода…
Имаш вздрогнул, когда кто-то прикоснулся к его плечу. Обернувшись, он узрел Вейницу. По обычаю, в тот дом, где случился покойник, можно было заходить без приглашения.
– Здравствуй, князь. Поговорить с тобой надо… – Старуха смотрела пристально, словно знала что-то важное.
Люди уважали и побаивались ведуний. Ведь им было открыто то, что являлось для остальных загадкой. Они вели уединенную, скрытую ото всех жизнь, и существование их было окружено мистическим ореолом. Как правило, никто никогда не знал их имен. Им давали прозвище, которое в дальнейшем и заменяло имя. Вейницу прозвали так за ее способ ворожбы. Она сеяла муку по ветру и, глядя на белые завихрения, изрекала свои пророчества.
– Здравствуй, Вейница, – поклонился князь, привставая с ребенком на руках. – Несмотря на скорбь мою о возлюбленной супруге, я готов выслушать тебя. Вижу, что правду ты мне сказала, когда пришел я к тебе с печалию своей. Да только не внял я словам твоим как след – и потерял Муравушку свою… Говори же сейчас – внимать буду всему, что речь ты изволишь…
Ведунья кивнула и, убедившись, что в горнице больше никого нет, стала говорить. Тихо звучал ее голос с певучим говором, и все больше и больше дивился князь словам старухи.
– С самого начала, с самого прихода твоего девять месяцев назад, знала я, что великая судьба ждет сына твоего еще не зачатого… И ныне открылось мне, что свершилось предначертание, и супруга твоя воссоединилась с предками, прежде дав жизнь тому, кто прославится делами великими, славными… И поспешила я к тебе, князь, предостеречь от поступков опрометчивых, от суждений неверных, что сына твоего коснуться могут. А ребенок этот, младенец, что сейчас прижимаешь ты к сердцу своему, уже обладает неким Даром, посланным ему богами… Сможет он слышать то, что другие не могут, и видеть то, чего другие не узреют. Дано ему будет проникать в тайны сущего и постигать законы неведомого… Но нельзя набрасывать узду на свободный разум его. Он будет расти, мужать, и дух его окрепнет, летая свободно. Пусть не смущают тебя речи его странные, поступки необъяснимые – все это будет проистекать оттого, что ведет его по жизни великое Предназначение, дающее ему способность заглянуть за грани нашего мира… Ждут его испытания, опасности, боль, потери – но окрепнет дух его и закалится; станет он твердым и несгибаемым, и никто не сможет сломить его… А еще вот что я скажу тебе, князь… – глаза старухи вспыхнули колдовским огнем, – суждено сыну твоему влить в жилы народа вашего чужую кровь… Как раз сейчас, в этот момент, где-то далеко отсюда, свершилось то, что определит выбор твоего сына, когда он достигнет зрелости…
Старуха замерла, словно к чему-то прислушиваясь. В этот момент ветер громко хлопнул ставней, и ребенок на руках князя беспокойно зашевелился.
– Слышишь? Ветер… – произнесла ведунья, подняв кверху сухой крючковатый палец. – Не мешай тем вольным ветрам, что когда-нибудь будут веять над жизненной дорогой твоего сына… Ты все равно не в силах будешь их преодолеть. Дай им дуть привольно…
Князь слушал эти речи с мистическим трепетом, прижимая к себе теплый родной комочек. А ребенок улыбался во сне и чмокал губами – он еще ничего не понимал, и не догадывался о том бремени ответственности, которое прочили ему слова ведуньи. Все, что ему нужно было сейчас – это ласка и забота, любовь, тепло и материнское молоко…
Когда Вейница наконец ушла, князь вздохнул и велел искать кормилицу.
* * *
По прошествии сорока дней для ребенка провели обряд наречения и нарекли его Чаяном, в честь оправдавшихся надежд отца. Через четырнадцать лет, став мужчиной, мальчику предстояло сменить имя, пройдя обряд нового рождения.
Глава II. Дочь степей
Далеко на востоке, там, где кончались леса и начинались бескрайние степи, жили племена гиуров – смуглых и раскосых воинственных кочевников. Жили они кланами, над каждым из которых предводительствовал архун – один из отпрысков главенствующего аристократического рода. Главой клана мог быть как мужчина, так и женщина – но только тогда, когда она являлась незамужней дочерью архуна, и в том случае, если родители ее умерли, не оставив сыновей-наследников. Как правило, в таких случаях клан совсем ненадолго оставался под управлением женщины, так как ее стремились поскорее выдать замуж, и тогда бразды правления полностью переходили в руки мужа. Когда истощались окрестные угодья, гиуры собирали свои шатры и отправлялись на поиски нового места для стойбища, гоня впереди свои многочисленные стада.
Плодородные земли светловолосых венедов, раскинувшиеся на западе, представляли лакомый кусочек для гиуров. О кочевниках ходили страшные истории, и эти рассказы имели под собой весомое основание. Обитатели степей отличались воинственностью и наглостью, время от времени нападая на поселения венедов, грабя и сжигая их, убивая всех, кто оказывал сопротивление. Белокурых и светлоглазых венедских женщин они угоняли в свои земли и часто делали из них своих наложниц. Этот разбойный промысел приносил гиурам существенную прибыль. Добытым добром и плененными женщинами они торговали с соседними кланами и племенами.
Чтобы защититься от набегов, венеды стали укреплять свои поселения и усиливать оборонительную мощь. Их воины были сильны и отважны, с детства в мальчиках воспитывалась сила духа, выдержка и чувство товарищества. Венедам была не свойственна подлость и кровожадность. Жили они меж собою мирно, возделывали свои жирные земли, занимались скотоводством. К гостям и торговцам из других племен относились со всей дружелюбностью и гостеприимством. Но если возникала опасность, стеной вставали они на защиту своих земель. Однако не всегда разрозненные поселения могли оказать степным воинам достойное сопротивление, так как нападали те, как правило, внезапно, и были многочисленны и свирепы.
* * *
В тот день, когда на свет появился княжеский сын, далеко-далеко от венедского поселения произошли следующие события. В одно из становищ прибыли гости из соседнего клана, чтобы засватать дочь архуна за единственного сына своего предводителя. Юной принцессе на тот момент было всего одиннадцать лет, но тем не менее договор о будущем браке был заключен – сваты разломили хлеб и закрепили свой уговор вознесением молитв Великому Оудэ. Через три года, когда невеста достигнет брачного возраста, ей предстояло выйти замуж за сына предводителя очень богатого западного клана и покинуть родительский дом.
Так все и произошло. А еще через год Муригун родила девочку – красивую и белокожую, здоровенькую и крепкую, которую нарекли нежным именем Альбизар – что означает «подобная солнечному лучу».
Девочка росла на степном приволье, заботливо пестуемая своими родителями. Все любили красивую и умненькую малышку, стараясь приласкать и побаловать. А она обладала крайне независимым характером, отчего старики цокали языком и неодобрительно качали головами. Альбизар испытывала мало интереса к традиционным женским занятиям – таким как прядение, ткачество, вышивание. Гораздо больше ее привлекали занятия мужские; ведь это так интересно – стрелять из лука, махать мечом и охотиться! Когда девочке исполнилось девять лет, родители подарили ей прекрасного белого коня. И с тех пор больше всего на свете полюбила Альбизар конные прогулки по степи – мчалась она, словно ветер, звонкими криками подзадоривая своего верного скакуна. И летели за спиной ее длинные черные косы, и свистел ветер в ушах, и копыта Аричака выбивали ритм, который будоражил душу маленькой принцессы, навевая мысли о том, как велики просторы матери-земли и как много интересного и неизведанного в подлунном мире… И замирало сердце от непонятного, ускользающего, радостно-тревожного предчувствия чего-то необычного, что обязательно произойдет с ней когда-нибудь и изменит привычный устоявшийся уклад… А может быть, даже разобьет все вдребезги – ведь так непредсказуема воля богов! – и откроет нечто неведомое доселе, но прекрасное и великое, ради которого и послал Пресветлый Оудэ душу ее в этот мир…
Но гиурский бог не позаботился о братьях и сестрах для Альбизар. Ни жена, и ни одна из наложниц не понесла больше от молодого архуна. Пришлось обратиться к шабину – тот потряс своим бубном, перебрал четки, пошептал что-то, вознеся глаза к нему – и сказал, что неугодно божествам Верхнего Мира увеличивать архунское семейство. Пришлось смириться… Но пуще прежнего стали лелеять и баловать родители свою единственную дочку.
А принцесса росла и красота ее расцветала. Говорили, что Великая Мадруми одарила девочку всеми божественными достоинствами. И наконец пришла пора подумать о ее будущем. Поскольку Альбизар была единственным ребенком правящего рода, жених ей требовался такой, чтобы мог остаться в ее становище, а это едва ли представлялось возможным – пришлых мужчин в кланах не особо признавали. Был и еще один вариант, более вероятный – найти достойную партию внутри клана.
Однажды отец Альбизар отправился вместе с воинами в далекий поход в венедские земли и не вернулся… Вскоре тяжко заболела Муригун, и холодным зимним днем, когда в степи завывала вьюга, она покинула этот бренный мир… В тринадцать лет Альбизар осталась сиротой, поклявшись себе, что никогда не выйдет замуж, а вместо того посвятит жизнь своему клану, стараясь упрочить его позиции и увеличить благосостояние.
Глава III. Отрочество Чаяна. Испытание в лесу. Пробуждение способностей. Нападение дикого зверя
Юный княжич подрастал. Отец не уставал возносить благодарственные молитвы богам, славя их за то, что на склоне лет послали ему такого прекрасного отпрыска – надежду, опору и утешение родительского сердца. О лучшем сыне он не мог и мечтать. Мальчик с самого раннего детства отличался храбростью и смекалкой, силой и ловкостью. Кроме того, был он добр и великодушен, его рассудительность порой приводила в замешательство даже стариков.
А еще наградили боги княжьего сына крепким здоровьем и необычайной красотой. Когда вступил он в период возмужания, то быстро стал расти, обогнав на полголовы всех своих сверстников, и окрепли мышцы его, и появилась в нем стать и осанка молодого мужчины, что привык закалять тело свое в игрищах и состязаниях. Его волосы, перехваченные начельем, крупными кудрями падали на плечи; казалось, в них запутались золотые солнечные лучи. Глаза его, в которых ясная небесная синь соперничала с теплым сиянием полевых васильков, смотрели на мир с доброжелательным интересом и задорной юношеской пытливостью. Лицо отрока только начало приобретать черты возмужания, и в нем сквозила как раз та юношеская чистота, что сродни одухотворенности, и которая потом, по достижении зрелости, сменяется у мальчиков выражением суровой и благородной мужественности.
Видимо, действительно был княжеский сын любимцем богов, и предначертали они для него особенную долю. Тем не менее не зазнавался юный княжич, не гордился перед соплеменниками красотой своей и удалью. Наоборот, всегда держался он скромно, был почтителен к старшим и смирен перед волею богов.
К четырнадцати годам он овладел всеми премудростями, что делают из мужчины воина и защитника. Легко побивал он соперников в честных поединках, лихо скакал на коне, метко стрелял из лука, и меч уже не был слишком тяжел для его руки… А это означало, что пришла пора для Посвящения. Таинству предстояло свершиться летом, когда небеса редко омрачаются тучами, вода в реке теплеет, а зеленые леса дышат прохладой.
Принять Посвящение готовились несколько юношей. Первый этап должен был состояться за месяц до главной церемонии. Он включал в себя разного рода состязания, где мальчикам предстояло показать свои навыки в искусстве боя, продемонстрировать смекалку и быстроту реакции. Как правило, большинство проходило эту ступень; тем же, кто не справлялся (как правило, это были один или два человека), на следующий год опять предоставлялся шанс преодолеть этот этап, чтобы перейти к следующему.
После состязаний начиналась подготовка к главному. На мальчиков накладывался «немовей» – в течение месяца им запрещалось разговаривать с кем бы то ни было, а также придерживаться строгого поста – запрещалось есть пищу животного происхождения. Каждый день предписывалось ходить к Храму, молиться Яхору и получать духовные наставления от эхта (священнослужителя). Все это должно было укрепить дух посвящаемых и подготовить его к заключительному этапу и последующему перерождению. И уже затем их ждало главное, самое тяжелое и опасное испытание. Юношей изгоняли из поселения в лес, где каждый должен был прожить в одиночестве три седмицы. Не просто прожить. Требовалось построить жилище и вступить в поединок с опасным зверем, чтобы шкуру его затем продемонстрировать всему поселению. Естественно, пропитание посвящаемый должен был добывать себе сам. Исполнение этого этапа контролировалось опытными охотниками-следопытами, которые, стараясь оставаться незамеченными, раз в несколько дней навещали те места, в которых нашли временное обиталище проходящие испытание отроки.
Начальные испытания состоялись в начале июня, в один из безоблачных теплых дней. Все селяне собрались на открытом месте, где, по традиции, уже множество поколений проводились подобные ристалища. Величественный эхт в красных одеждах, с развевающимися белыми космами, обошел поляну по кругу, вознося хвалу богам и прося их благословить это место, предстоящие состязания и их участников. Юноши, которые готовились принять Посвящение, были возбуждены. Румяные, с горящими щеками, они нетерпеливо переминались, словно застоявшиеся молодые жеребцы. Они перешучивались между собой, подзадоривая и приободряя друг друга.
Юный княжич старался не показывать своего волнения, но сердце его учащенно билось, и он чувствовал, как бежит по жилам горячая кровь, как клокочет и бурлит в нем удаль молодецкая в предвкушении предстоящего испытания. Плечом к плечу стоял он со своими сверстниками, и всего было их десять человек – тех, кому предстояло стать мужчинами. Чаян выделялся среди них своим могучим ростом и широкими плечами; хоть и тело его еще сохраняло свойственную юношам легкость, но все ж казался он чуть старше своих лет. И сердце отца-князя ликовало при взгляде на любимого отпрыска, украдкой улыбался он в бороду, пряча лучащийся гордостью взгляд. «Вот ведь вырос детинушка – и лицом пригож, и душою чист, настоящий Светлый Воин земли нашей… Такой славен будет непременно – и рать за собою поведет, и ворогов лютых разобьет… Храните, боги, сына моего! От соблазнов, от зависти черной, от кручины горькой, от предательства подлого… Свет вокруг чела его – быть ему великим героем, ибо для славы и подвигов рожден он…» – так думал князь, любуясь на светловолосого юного сына своего.
И еще одна пара глаз не сводила своего взгляда с молодого княжича. Смотрели эти глаза – серо-голубые, словно лесные озера – не мигая; и трепетало девичье сердечко в груди, и губы едва подрагивали, произнося никому не слышные, сокровенные слова. «Княжич синеокий, сокол ясный, ты ли сон мой сладкий, благостный, к тебе ли душа моя летит, устремляется, словно лебедь белая… Возвращайся мужчиной, и венок я надену на голову твою…»
Так грезила Беляна – только в прошлом году она прошла свой обряд Посвящения, с момента которого девицы уже могли присматривать себе пару. Давно уже сердце русоволосой красавицы принадлежало молодому княжичу. Да только не ведал он о том. Не засматривался он еще на девушек, все помыслы свои направляя на то, чтобы стать хорошим воином.
Но томные взгляды Беляны не остались незамеченными для брата ее, Малюты. Этот крепко сбитый, коренастый юноша стоял сейчас рядом с княжичем в числе посвящаемых. Он обладал полезным умением примечать разные мелочи, и сейчас мигом сообразил, что означают взгляды сестрицы. «И славно, – подумал он, слегка усмехнувшись, – вот бы сладилось у них…» Малюта с детства дружил с Чаяном. Часто вместе состязались они во владении оружием, устраивали кулачные поединки. Они росли словно два брата, и были так же по-братски привязаны друг к другу.
Первым испытанием был бег. В полном доспехе будущим воинам предстояло пробежать три версты, а потом так же бегом вернуться обратно. Тот, кто прибежал последним, до испытания не допускался, и оно для него переносилось на следующий год. Едва прибежав, юноши бросали в цель копья и метали стрелы; и тот, кто допускал один промах копьем и больше двух промахов из серии в пять стрел, опять же лишался возможности пройти испытание. Смысл этого заключался в том, что в бою воину могут не дать времени на то, чтобы перевести дух и приготовиться к борьбе, а вместо этого сражаться придется с ходу, сразу после длительного бега.
Третьим испытанием был кулачный бой. Помощники эхта делили отроков на две равные группы, и они должны были биться между собой на кулаках то время, пока у священнослужителя истекает каплями вода в привезенных от далекого народа ахай водяных часых-клепсидре. Задача отроков во время этого испытания – остаться на ногах, при этом не нарушив многочисленных запретов, говорящих о том, что испытание кулачным боем проводится честно.
Конечно же, юный княжич легко преодолел все предварительные испытания, как и его друг Малюта. Оба они прибежали в первой десятке, попали копьями почти в самой середине первой мишени и поразили вторую четырьмя стрелами из пяти, а потом, оказавшись по разные стороны боя, честно обменивались ударами с другими такими же претендентами на звание взрослого мужчины-воина. Однако победа на этом этапе значила лишь то, что возмужало тело отроков, а не их дух. Теперь юному княжичу и его прошедшим первичное сито товарищам предстояло, возможно, самое тяжелое испытание в их жизни.
И настала пора подготовки к самому главному – к символическому изгнанию и жизни в лесу. После месяца поста и молчания должен был наступить день, когда всем селением погонят юношей прочь, словно диких животных. Это был обычай, освященный веками. Как и другие, молодой княжич готовился к этому – после прохождения этого этапа он будет считаться взрослым мужчиной и воином, обретая такие же права и обязанности, как и остальные члены воинского сообщества. И каждое утро в течение четырех седмиц приходил он к храму Яхора и, стоя перед бревенчатой башней, общался со своим небесным покровителем, стараясь хоть немного постичь промысел солнечноликого бога. И снисходила на княжеского сына благодать – легкость охватывала его, и душа будто воспаряла к небесам, и вкрадчиво пели ему таинственные колокольчики, словно рассказывая на своем языке древние тайны…
* * *
В день Посвящения встал юноша засветло, вышел на порог, поклонился семи ветрам и отправился к святилищу Яхора, где ему и его товарищам предстояло получить благословение небесного покровителя. Тонкая розовая полоска зари едва осветила горизонт, когда княжич уже стоял перед храмом, в тишине, нарушаемой лишь птичьим щебетом. Десять мальчиков встали полукругом, обратив взоры к вершине храма. Погруженный в духовное созерцание, княжич не отводил глаз от символа блистающего бога, что сиял на самом верху узкой башни – круг с семью лучами, изогнутыми наподобие языков пламени. Из-за горизонта медленно поднималось солнце, подсвечивая изображение причудливыми бликами – казалось, что лучи на нем трепещут будто настоящий огонь, а сам круг неторопливо вращается.
Старый эхт нараспев произносил молитвы. Его голос был по-молодому чист, он разносился далеко окрест – звонкий и торжественный, славящий покровителя жизни. Ради сегодняшнего таинства священнослужитель обрядился в длинные белые одеяния, испещренные тонко вышитыми божественными символами. В руке он держал резной посох, совершая им величавые движения.
Юноши стояли спиной к восходу. Так предписывал обычай. Сегодня им предстояло стать изгнанниками, чтобы умереть, а затем родиться заново…
Когда солнце полностью взошло и диск засиял, отражая его лучи, юноши воздели руки вверх и тоже вознесли молитву Яхору. Они просили благословить их в предстоящем испытании, даровать силу и выносливость, укрепить дух. Затем эхт прикоснулся к голове каждого посохом и повел их вокруг святилища. Сделав три круга, юноши остановились, только теперь повернувшись к взошедшему светилу лицом.
Теперь никто не произносил ни звука. Все застыли в ожидании чего-то особенного, что должно было снизойти на них. Желтый шар поднимался все выше, возвещая о торжестве жизни. Все вокруг пробудилось и теперь готовилось к новому дню – с его заботами, радостями и горестями. Высыхала утренняя роса, превращаясь в пар, уносимый ветерком. Раскрывались цветы, поднимая свои головки и отряхивая с листьев остатки влаги. Захрустели ветки деревьев – это птицы и мелкие лесные зверьки приступили к своей обычной суете.
Пресветлый бог любящим взглядом озирал свои владения… Все было устроено хорошо в этом мире.
Юноши стояли неподвижно. Внутренним взором они старались проникнуть вглубь сущего, приблизиться к пониманию божественной воли. Сегодня закончилась их прежняя беспечная жизнь в неге и беззаботности. Таков закон – мальчики превращаются в мужчин. Что ждет их впереди? Что уготовил для них солнечноликий бог? Какими им предстоит вернуться из леса, пройдя последнее испытание?
В момент мистического откровения княжич ощутил связь, что возникла между ним и солнцем – это Яхор отметил его своей благодатью перед грядущим перерождением. Юноша чувствовал, как разливается по его телу свет – он струился по венам, все меняя, все обновляя. Свет этот был божественной энергией, которой делились боги со смертными, благословляя избранных своих. Его называли «Олан» – «высший». Несомненно, отмеченному богами предстояло прожить непростую жизнь…
Видения проносились перед взором молодого княжича. Широкая дорога, плавно изгибаясь, лентой уходила за горизонт. По обе стороны от нее расстилались бескрайние просторы. Колыхались травы под ветром, волны пробегали по золотисто-зеленой ниве. И взирал юноша на все это будто бы с высоты. Люди в белых сияющих одеждах стояли у дороги; они смотрели вверх, и правая рука каждого из них была воздета в приветственно-благословляющем жесте. И вдруг осознал княжич, что люди эти – его предки, те, что ушли в Валох – край вечного покоя. Его душа опустилась с небесных высот, обретя под ногами твердь – и теперь он шел вдоль полей, вглядываясь в лица стоящих у дороги. Они были благожелательны к нему и смотрели с надеждой. Не мог он знать своих умерших родичей, но принимал он их благословения, склоняя голову перед ними. И неким озарением узнал он в одной из женщин свою мать – ее длинные золотые волосы развевались на ветру, трепетал подол длинной рубахи, и кротко улыбалась она, глядя на сына; безмерная любовь светилась в ее синих глазах…
Эхт с силой три раза ударил посохом в железный щит, что висел на стене святилище – гулкий торжественный звук разнесся далеко окрест, долго звеня в воздухе последними отзвуками. Видение пропало. Но отпечаталось в сознании княжича лицо матери – навсегда, на всю жизнь запомнил он его.
К храму стал стекаться народ. Вскоре селяне заполонили пологие склоны холма, на котором располагалось святилище. Они были нарядны. В руках они держали палки или хворостины.
Священнослужитель надел на шею каждого юноши по амулету, призванному защищать от темных сил. Родители, сестры, братья тоже подходили к ним и крепили к их поясам амулеты и обереги, благословляли.
Затем под песнопения юношей стали обряжать в звериные шкуры.
Кто рыщет по селу по нашему?
То волки, медведи, лисы, вепри —
Звери дикие ходят вокруг домов,
Рыщут средь людей они, зубами щелкают.
Из лесу пришли они темного, покой наш нарушили,
Не место зверям здесь, у очагов наших.
Изгоним тварей в лес, где жилище их,
Палками побьем их, чтоб не вернулись боле,
Пусть знают они, что там обитать должно им,
Сред своих сородичей, под деревами высокими…
Так пели селяне, и, когда одевание в шкуры было закончило, они принялись громко кричать, свистеть и улюлюкать, потрясая своими орудиями. Юноши побежали через толпу. Люди норовили ударить кого-нибудь из них палкой или прутом. Били не сильно, но чувствительно. Каждый из отроков должен был направиться в свою часть Синего Леса, предназначенного для проведения заключительного этапа Посвящения. Испытуемые не имели права пересекать незримые границы и общаться друг с другом – как дикие звери, каждый из которых имеет свою территорию.
