Читать книгу: «Избранное»

Шрифт:

* * *

Об авторе

Александр Борисович Кердан родился 11 января 1957 года в городе Коркино Челябинской области. Окончил Курганское высшее военно-политическое авиационное училище (1978), военно-политическую академию (1990) и адъюнктуру Военного университета в Москве (1996). Более четверти века прослужил в Вооруженных Силах, пройдя путь от курсанта военного училища до полковника.

Был комсомольским работником, заместителем командира роты и мотострелкового полка по политической части, преподавал в высшем военном автомобильном училище. Службу закончил в должности старшего постоянного корреспондента журнала Министерства обороны РФ «Воин России» по Уральскому военному округу.

Стихи пишет со школьной скамьи. Первое стихотворение было опубликовано в газете «Горняцкая правда» в 1975 году. Автор тридцати книг стихов и прозы, вышедших в Москве и на Урале, двух монографий и нескольких десятков научных статей. Стихи и проза переводились на английский, итальянский, грузинский, азербайджанский, хантыйский и коми языки.

Лауреат многих литературных премий, среди которых всероссийские: имени П. П. Бажова (2000), «Традиция» (2001), имени генералиссимуса А. В. Суворова (2006), имени А. С. Грина (2007).

Член Союза писателей России с 1993 года. С 2000 года – координатор Ассоциации писателей Урала, с 2004-го – секретарь Правления Союза писателей России.

Кандидат философских наук (1996). В 2007 году защитил докторскую диссертацию по культурологии. Почетный профессор Уральского института бизнеса им. И. А. Ильина (2005).

Заслуженный работник культуры Российской Федерации (2002). Награжден 16 медалями. В 2008 году ему присвоено звание «Почетный гражданин города Коркино».

Слово о поэте

Александр Кердан – один из активно работающих в литературе авторов, утверждающий своим творчеством принципы мужской чести и дружбы, верности Отечеству и высоким идеалам патриотизма, уважения к родной истории, рыцарского отношения к женщине, и вообще защищающий своим художественным словом всё то доброе, чистое и светлое, что предаётся сегодня либеральными российскими СМИ постоянному осмеянию и поруганию. Литература для Кердана – это не средство достижения быстрой (и оттого – весьма сомнительной) славы, не способ разбогатеть, сочиняя вслед за преуспевающими литературными коммерсантами детективные или эротические поделки, но сфера высокого служения Слову, которое не прощает не только лжи, но даже и просто поверхностного к себе отношения. Опыт столь требовательных взаимоотношений со Словом и даёт Александру Кердану основание высказать некоторые мысли о понимании сути литературного творчества:

Пред белым листом опускаю глаза,
Чтоб чёрным его не марать…
Так часто молчал там, где нужно сказать,
Кричал, где не стоит орать.

Теперь обжигает мне взгляд белизна,
Как солнце в январском снегу.
Глаза опущу, и
царит тишина
В словах, что сказать не могу…

(«Пред белым листом…»)
Если говорить языком художественных образов, то творчество Александра Кердана можно сравнить с ярким метафорическим оборотом из той зажигательной песни, которую слушают на кипучем американском балу герои его романа «Берег отдаленный» лейтенант Завалишин и Мария Меркадо. Взгляды, выбрасываемые из глаз молодых красавиц, сердца которых объяты пылающим огнём любви, уподобляются в этой песне языкам пламени, вырывающимся из горящего дома. Вот такова же, на мой взгляд, и природа таланта самого Александра Кердана, сквозь все творчество которого, точно полыхающие языки огня, постоянно прорываются обжигающие душу читателя чувства любви к России, к её великой истории и сотворившим и эту историю, и саму Россию людям, отличавшимся беззаветным служением избранному ими делу и своей Родине.
Проза и поэзия Александра Кердана – явление отнюдь не региональное, выходящее за рамки одной только уральской культуры и непосредственно сегодняшнего времени. Это своего рода нравственный кодекс для молодых читателей всей России, в каком бы из её уголков и в какой бы из предстоящих эпох они ни жили. Потому что его стихи, поэмы, романы и повести способны напитать их духом честности и смелости, научить держать данное ими кому-то слово и нести за него ответ, да и вообще, как говорится, быть в этой жизни «не мальчиком, но мужем».
Николай Переяслов, критик, Москва

Прочла книгу Александра Кердана «Переход», осталось теплое и светлое впечатление от стремительной легкости и воздушности строк: «…дождь, как ножом,/ Это утро разрезал./ Пробежал босиком / По карнизам железным…»; «Надраит полночь таз луны,/ Его наполнит звездной пеной…» или «Золото березы, медь рябины/ Над железным отблеском пруда…»
От их простоты и глубины: «…И звенит промерзшая округа/ От крестов и звездочек до звезд…»; «…Чтобы дымом из трубы / Подпереть не мрак окрестный – Небосвод моей судьбы…»; «Звезды падали наискосок /Августа за окном…» – здорово!
Мягкая лиричность стихов, ностальгия по ушедшему (времени, эпохе) читателю близка и понятна, берет за душу – чего у многих современных поэтов уже нет, нет задушевности, ее боятся, стесняются, или, может быть, просто не могут.
Александра Саакян, журналист, Уфа

Жить в любви и согласии с самим собой – пожалуй, главное в творческой биографии моего друга поэта Александра Кердана. Впрочем, это раньше я считал, что Кердан – только поэт, у которого «Не все выходит так, как надо, Но в том-то и сокрыт резон, Чтоб был всегда открыт для взгляда Недостижимый горизонт». За тем, далеким горизонтом для него оказалась вдруг… Аляска. Наша, еще русская Аляска, еще не проданная американцам, еще застывшая, как невеста, перед выдачей на чужбину. Исторический роман «Берег отдаленный…», над которым Александр работал более десяти лет, сделал поэта историком, философом, исследователем. А нас – благодарными читателями…
По этому роману, по его военным повестям понятно: вырастает прозаик, который может оставить в некоей тени даже свои поэтические строки. Чего, честно говоря, не хотелось бы, ибо при всем уважении к Кердану-прозаику и драматургу его поэзия заявила о себе значительно громче, проникнув во все уголки России.
Николай Иванов, писатель, Москва

Год назад в мои руки случайно попала книга А. Кердана «Опыты». Тогда я впервые познакомилась с творчеством этого поэта и была приятно удивлена тем, что он наш земляк. Его стихи поразили меня своей легкостью, доступностью для восприятия, и, вместе с тем, мудростью и глубоким смыслом. Они не поучают и все же заставляют задуматься над самыми важными сторонами жизни.
Добро и потрясающая энергетика, которые исходят от этих стихов, говорят нам, что жизнь прекрасна, что мир на самом деле лучше, чем порою кажется. Может, поэтому стихи и оставляют в душе такой светлый след.
Я считаю, что Александр Кердан – поэт исключительный, заслуживающий всеобщего признания. Через какое-то время он из нашего современника обязательно перерастет в классика.
Евгения Молостова, студентка, Екатеринбург

Александр Кердан – представитель того поколения, которое появилось на свет через десятилетие после Великой Победы. Поколение это гордилось отцами и дедами, сражавшимися под Москвой, под Сталинградом, на Курской дуге, бравшими Берлин. И не случайно тогдашние мальчишки после школы стремились поступать в военные училища, конкурс на экзаменах в которые тогда был очень высоким. Так же, как они, надел офицерские погоны и Александр Кердан.
Только офицер мог написать так пронзительно о «необъявленных войнах», «интернациональном долге», «наведении конституционного порядка»: «Он привез с той войны/ Шрам от пули из бура,/ Орден дальней страны,/ Пару грамот Глав Пура…» или: «Недобрая ратная слава/ Неясная сердцу тоска…/ Насытилась кровью держава – / С Кавказа уходят войска».
Действительно, наше поколение стало свидетелем славы и позора отечественных Вооруженных Сил. Пытаясь осмыслить происходящее, поэт обращается к далёкому прошлому нашей страны. В нём ищет он истоки наших побед и поражений. При этом важнейшими понятиями для Кердана являются долг и честь – то, на чём всегда держались и будут держаться русская армия и флот.
Борис Орлов, поэт, Санкт-Петербург

«Век любви» – назвал одну из своих новых поэтических книг Александр Кердан. Как всякий образ, название многопланово. Споря с Надсоном, утверждавшим: «только утро любви хорошо», автор задаёт три временных координаты любви – и самого бытия: утро – свет рождающейся любви, полдень – её расцвет, ночь – то печальное время жизни, которое способна оправдать и согреть только любовь. Но в названии не только возрасты любви – есть, наверное, и прямой вызов веку, которому любви не хватает как света, как чистой воды, как самой истины.
Некое противоречие задано уже в первом стихотворении. «Пока мы живы, с нами праздник наш» – этими строчками оно начинается, и тут же – в следующем четверостишии: «Иллюзию не в силах превозмочь…» Дальше волей-неволей читаешь пристрастно, если не придирчиво: о чём стихи? Праздник любви – или иллюзия, мираж?
В книге объединены общей темой стихи, повествующие о чужих судьбах (отстраненно, на уровне некоего со-чувствия), о сюжетах собственной жизни, но проходит через всю книгу и тот самый луч, чистый свет – стихи-состояния, стихи-чувства. Именно здесь стирается грань между праздником и иллюзией: то, что пережито сердцем, становится реальностью и приобретает силу истины.
Странная вещь – поэтическая форма… Её сквозные созвучия завораживают и притягивают, но почти всегда остаётся чувство недовольства – что-то, что мерцало сквозь слова, неумолимо улетучивается с бумажного листа! На самом-то деле всё просто: стихи – форма не повествования, а переживания, они способны воспроизводить не сюжет, но само состояние, которое более мерцает за словами, чем отражается в них.
Нина Ягодинцева, поэт, Челябинск

Служить России – дело не прибыльное, любить Россию – чувство сегодня даже опасное, петь Россию – значит служить ей, любя беззаветно. А иногда и безответно…
Всё вышесказанное можно отнести к Александру Кердану – офицеру, поэту, ученому, а, по сути – солдату. Солдату погибающей и возрождающейся империи, который один из немногих, но самых верных, стоит на её духовных рубежах. Это не лестное преувеличение, лишь констатация факта. В поэзии Кердана Родина – главная лирическая героиня, рыцарское служение которой есть главный удел поэта. Любить её такой, какая она есть, и, по слову Пушкина, любить её историю такой, какой дал нам Господь Бог.
Поэзия Кердана многогранна и не имеет ровного дыхания. Дыхание её сбито, как во время рывка в атаке: то срез времени, то запечатленное единым мгновением движение, то привычная русская хандра на фоне узнаваемого пейзажа, то боевой клич, то смех, но чаще всего сквозь слезы, то, казалось бы, банальная бытовая сцена… И всё это пронизано глубоким пониманием окружающего мира, помноженным на ту самую любовь, о которой сказано выше. Поэтому каждый читатель может найти в сборниках поэта свои стихи и выстроить свои литературные параллели. Для меня собственный голос Александра Кердана перекликается и с окопной правдой Твардовского и Симонова, и с воспеванием Руси Есениным и Рубцовым, и с лирикой всех, когда-либо живших русских поэтов, а еще он пронизан бесконечным теплом, исходящим от Солнца русской поэзии – Александра Пушкина.
…Кердан совместил в себе несколько талантов. Помимо поэзии и прозы (достойной отдельного подробного разговора), он является прекрасным организатором, пытливым ученым, а главное – неутомимым борцом, хранителем и пропагандистом изящной русской словесности. Собственное творчество не мешает ему работать с талантливой молодой порослью. Он щедро делится со своими коллегами не только опытом, но и так нужными сейчас печатными листами. Редактируемый им альманах «Чаша круговая» действительно идет по кругу, как братина, и десятки авторов уже опубликованы в «Чаше», их голоса вплелись в сочную полифонию русской литературы. Ассоциация писателей Урала, Поволжья и Сибири, координатором которой он является, есть живой и действующий организм, в отличие от многих подобных образований на развалинах самой читающей страны в мире…
Принято утверждать, что поэты – небожители. В таком случае, русские поэты – призванные солдаты русского неба. Если бы можно было каждому из них присвоить воинское звание, совпадающее (или не совпадающее) со званием земным… Генералиссимус Пушкин, генерал армии Лермонтов…
Унтер-офицер Есенин… Унтер-офицер? Не мало ли? Не мало, если он стоит по правую руку от генералиссимуса и держит знамя русской поэзии. А еще есть Рубцов – с тремя нашивками – в машинном отделении эсминца… Есть в этом небесном воинстве и русский полковник Александр Кердан.
Сергей Козлов, писатель, Ханты-Мансийск

В Александре Кердане не могут не подкупать напряженная динамика саморазвития и постоянной рефлексии, отрицание духовного застоя, тупой забронзовелости самодовольного обывателя, готовность круто изменить жизнь, отказавшись от достигнутого во имя служения Литературе:

И пусть, как парус над кормой,
Несет нас вдаль воображенье:
Лишь бесконечное движенье
Есть суть и смысл души самой…

(«И берег тот, что за спиной…»)
…Размышляя над творчеством Александра Кердана – человека, пережившего немало испытаний и резких перемен судьбы: профессиональный офицер, командовавший большим воинским подразделением, военный журналист и педагог, ученый-философ, автор тридцати книг стихов и прозы, ныне возглавляющий одно из крупнейших писательских объединений страны, – понимаешь, насколько прав Александр Блок, давший определение пути настоящего художника. К судьбе и творчеству Александра Кердана это утверждение вполне приложимо: «Трилогия вочеловечивания» (от мгновения слишком яркого света – через необходимый болотистый лес – к отчаянию, проклятиям, «возмездию» и… – к рождению человека «общественного», художника, мужественно глядящего в лицо миру, получившего право изучать формы, сдержанно испытывать годный и негодный матерьял, вглядываться в контуры «добра и зла» – ценою утраты части души)».
Лола Звонарева, доктор исторических наук, академик РАЕН, Москва

Мне, прозаику, писать про поэзию трудно: ничего я не понимаю в стихах. И в силу этого непонимания оценки мои до предела просты: «не нравится» или «нравится». Стараюсь вообще не давать оценок, чтобы не сесть в лужу, но вот сейчас, собравшись с духом, я заявляю со всей категоричностью: СТИХИ АЛЕКСАНДРА КЕРДАНА МНЕ НРАВЯТСЯ.
Нравятся с давних пор своей четкостью, ясностью слога и мысли. И тем, что, как говорится, «берут за душу». Причем всякие стихи: про армейскую службу, испытанную, увиденную «изнутри» и лишенную парадного барабанного боя; про нашу Россию с ее нелегкой судьбой; про маму, чья судьба похожа на судьбу России; про забавную, мудрую и добрую бабу Ягу; про товарищей; про нелегкие размышления о смерти и жизни. И, конечно, про любовь. Вот, например:

Выдумывать изящные слова
И выпускать на лист бумаги белой
Мне б показалось непосильным делом,
Но в каждой букве ты, любовь, жива.

А она и вправду жива, значит, никуда не денешься, и поэт приговорен свершать свое непосильное дело.
Бывает, что замотанный писательскими (и неписательскими) трудами, валюсь на диван и беру с диванной спинки томик Саши Кердана. Саша умеет не только писать замечательные стихи, но и читать их умеет не хуже. И пробегая строчку за строчкой, я как бы слышу Сашин голос. Мне хочется, чтобы читатели этой книжки тоже услышали голос моего друга за строчками, которые заставляют человека то улыбнуться, то вдруг удивиться: надо же, как защемило сердце…
Владислав Крапивин, писатель, Тюмень

Стихотворения

Из книги «сибирский тракт»

«Доверившись зыбкой стихии…»

Доверившись зыбкой стихии
И клятвам недолгим твоим,
Пустился я в путь по России,
Речною волною гоним.

Не просто прощаться с причалом,
Но шаг уже сделан, и вот —
Волна, словно люльку, качает
Немодный давно пароход.

…Я плыл, и дыханье свободы
Витало над всем и везде.
И сосны, как в поисках брода,
Бродили по пояс в воде.

1988

«Справа – рыжие стога…»

Справа – рыжие стога,
Слева – лес березовый…
Едем прямо на закат,
Бирюзово-розовый.

Нас в «Икарусе» полно.
Все мы – очень разные.
Вот два парня пьют вино,
А стаканы грязные.

Справа – рыжие стога,
Слева – лес белеется.
Бабушка сидит – Яга,
Старичок к ней клеится.

Вот почтенная семья
С четырьмя детишками.
Вот военный – это я,
С интересной книжкою…

Все – под крышею одной,
Всем комфорта поровну.
Кто – из дома,
кто – домой,
Едем в одну сторону.

1984

Ледантю
Придите ко мне все труждающиеся
и обремененные, и Я успокою вас.
Надпись на могиле К. Ивашевой, урожденной Ледантю, супруги декабриста В. Ивашева

Есть одна приметная могила
В маленьком уральском городке.
Там лежит француженка Камила,
От своей отчизны вдалеке.

А над нею осыпают хвою
Два огромных кедра и сосна.
В край лесной заброшена судьбою
Декабриста юная жена.

За любимым!
– Нет преграды чувству —
Хоть в острог, хоть в ссылку – все равно —
Ледантю…
А на кладбище пусто.
Потускнели надписи давно.

Ледантю…
Звучит светло и нежно.
Я стою вдали от суеты…
– Есть любовь, – кивает мне подснежник,
Выросший у каменной плиты.

1983

Грустная сказочка

Знакомая с детства примета —
Под домиком курья нога.
Жила-была в домике этом —
Известно кто – Баба-Яга.

Считают: крива, косолапа…
Но только молва донесла,
Что с виду проклятая Баба
Прекрасней всех в мире была.

Немало парней приходило
За счастьем в лесное жилье…
Одних Яга впрок засолила,
Других заедала живьем.

В довольстве свой век коротала.
Вертелась изба на ноге…
И тропка не зарастала
К красавице Бабе-Яге.

Но знают лишь зайцы да лисы:
Зачахла одна от тоски
Добрейшая Василиса
С наружностью Бабы-Яги.

1987

«Вдоль дороги столбы, как распятья…»

Вдоль дороги столбы, как распятья.
Солнца глаз на небесном холсте.
Все живущие все-таки – братья.
Во Христе
или не во Христе.
А забудешь про братскую долю,
станешь жить, никого не любя, —
помни, совесть,
что есть в чистом поле —
есть! —
пустующий столб для тебя.

1986

В Александро-Невской лавре

Две побирушки, что сидят у церкви,
Благодарить готовы за гроши.
А на хорах поют, как в Ленконцерте.
И, что всего дороже, от души.

Бубнит архиерей, будто из ямы.
Не понял если – думай о своем…
Сияют электрические лампы,
И сладкий дух плывет над алтарем.

Кладут поклоны истово старушки,
О чем-то очень праведном молясь.
И зорко тянет руку побирушка
К монетке медной, что упала в грязь.

И я среди народа потолкаюсь,
Молитв не зная, все же – погляжу…
Своих врагов прощу, в грехах покаюсь,
И денежку в ладошку положу.

1984

«Горько плакалась морю река…»

Горько плакалась морю река,
Что дорога была нелегка.
Что пороги дробили струю
В неприветливом горном краю.
Что холмы и овраги мешали,
Люди русло мостами сшивали…
Изливалась у моря река.
Море слушало, пенясь слегка,
И соленые брызги роняло.
Расступилось, и…
речки не стало.
Горько плакалась морю река.

1983

«Говорят о море столько разного…»

Говорят о море столько разного…
Только я уверен все равно:
Море возле мола часто – грязное,
А подальше – чистое оно.

Там, где вдаль плывут
потомки Беринга,
За бортом чистейшая вода…
Осуждают море только с берега —
Те, кто в море не был никогда.

1986

Баллада о сыновьях

На завалинке старуха,
С нею – дед.
На двоих почти им
Двести лет.
У старухи на коленях —
Кот клубком.
И сидят старуха с дедом
Ря —
дыш —
ком.

А в избе герань
Алеет на окне,
Фотографии теснятся
На стене.
Все солдаты,
Все похожие с лица…
Восемь было их у мамы
И отца.
Три войны прошел старик —
И сам живой.
А вот дети не вернулися
домой —
С той последней,
Самой страшной, мировой.

У избушки – две березы,
Два ствола.
Облетела, поосыпалась
Листва.
Все глядит на них
Старуха,
Смотрит дед:
Два ствола стоят живые —
Листьев нет.

1983

«Пьют в России не от грубости…»

Пьют в России не от грубости
Нравов местных, не от глупости.
Пьют нередко от ума…
Озирая путь свой пройденный,
От тоски за нашу родину —
То святую, то уродину,
Не восставшую от сна!
Пьют в России, словно лечатся
Приобщеньем к человечеству.
Пьют, как трудятся, в запой.
Чтобы жизнь казалась ласковей,
Чтобы душу выполаскивал
Русской песни лад простой.
Пьют в России…
Усмехается
Шар земной, а мы – покаемся.
И вина нам, как вино.
Похмелимся. Горе-горькое
Одолеть легко,
поскольку мы
Сами – горькие давно…

1988

Славянки

Оркестры, а не тальянки
Гремят теперь в русском краю,
Славян провожают славянки —
Любовь и надежду свою.
Стоят поезда у перронов,
Минуты прощанья летят,
И смотрят славянки влюбленно
В глаза первогодков-солдат.
Цвет неба у нас на погонах,
И ты улыбаешься мне…
Раздался приказ:
– По вагонам! —
И вот замелькали в окне
Разъезды и полустанки…
А в сердце и удаль, и грусть.
Вернемся, нас встретят славянки —
Любимая,
мама и Русь!

1978

Муравей

Герой безвестный – муравей
Сквозь травяную чащу
Себя в три раза тяжелей
Соломинку он тащит.
Согнулся и, должно быть, взмок
От перегрузки адской…
Но тащит —
Выполняет долг,
Без жалоб, по-солдатски.

1984

Командировка

Я летел в командировку…
Вся моя экипировка:
Мыло, бритва и блокнот,
Томик Брюсова – в портфеле.
Мне казалось, еле-еле
Плыл по небу самолет.
А потом кряхтел «УАЗик»
Нас вытягивал из грязи,
И дорога вдаль вилась,
И роптал тисненый Брюсов,
Поводя бумажным усом,
С мылом
стал —
ки —
ваясь.
Не сердитесь, мэтр почтенный,
Уж таков удел военный.
Я, солдат обыкновенный,
Не хотел обидеть вас.
Мне и самому неловко,
Но моя командировка
Только-только началась.
И утих стесненный классик
Все вперед бежал «УАЗик»,
Догоняя горизонт.
Мыло, бритва и блокнот,
Томик Брюсова – в портфеле.
Офицер политотдела,
Еду в дальний гарнизон.

1984

Двое

Лейтенантик в фуражке с околышком
Голубым,
как с картинки сошел.
И девчонка с ним рядом – как солнышко,
Рассиялась – так ей хорошо!
А про то, что дороги военные
Дарят больше прощаний,
чем встреч,
С ней пока бесполезно, наверное,
Заводить просто-напросто речь.
Жизнь сама все разложит
по полочкам,
Все поможет постичь и понять…
Двое – рядом.
И солнца осколочки
На плечах лейтенанта горят.

1985

«Только день прошел…»

Только день прошел,
Не годы —
Белой стала голова.
Двадцати двух лет от роду —
Миши Птицына вдова.
Мы ее не утешаем,
Мы сейчас молчать должны…
Фотография большая —
Смотрит летчик со стены.
– Небо – трудная работа… —
Молвил кто-то из ребят.
– Не вернулся из полета… —
Так об этом говорят.
Ночь сиреневою шторой
Занавесила окно.
Как всегда, ревут стартеры,
И уходит ввысь звено.

1982

Тамада

В гостинице, сидя на кровати
железной,
Пили мы спирт, говорят, полезный.
Его называют у нас «гидрашкой»,
Выпьешь – и по спине мурашки!
Старлей молодой
Был у нас тамадой.
Он из Афгана
Вернулся недавно.
Мы все вопросы:
– Как там, за речкой?
Спирт разливает, в ответ – ни словечка.
Мы пристаем:
– Расскажи про войну! —
Скрипнул протез, разорвал тишину.
…В гостинице, сидя на кровати
железной,
Пили мы спирт, говорят, полезный.
Старлей молодой
Был у нас тамадой.

1983

Монолог лейтенанта в гостинице «Интурист»

Вы не сомневайтесь, деньги – честные!
Одолжила мне их впрок война…
За вино и баб плачу я чеками —
Кровью расплачусь потом сполна.
Отпуск мой подходит к завершению,
Деньги мне в Кабуле не нужны…
Завтра – самолет и возвращение
В жаркие объятия войны.

А пока – официанты крутятся:
Счет оплачен щедрою рукой…

Но опять в упор стреляет улица
В мой висок, подстриженный такой.
За дувалом, словно в бухгалтерии
Счетами грохочет счетовод —
Выдает зарплату инфантерии,
Не скупясь, душманский пулемет.

Я врагов тогда накрыл гранатою,
Потому сегодня ем и пью… —
Лейтенант склонил невиноватую
Буйную головушку свою:
– Вы не сомневайтесь, деньги – честные…

1982