Читать книгу: «Горошина, а впрочем, о делах земных, небесных и прочих. Истории из параллельных миров»

© Александр Гончарук, 2021

ISBN 978-5-0055-6979-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

SIC TRANSIT GLORIA MUNDI!

Горошина

Жила в наших не особенно-то и теплых краях одна принцесса, маленькая да миленькая такая, вот и звали ее Горошиной за такое ее мелкое и незначительное внешнее состояние.

Родители Горошины, король да королева все, бывало, ей нашептывали да наговаривали:

– Надыть тебе замуж, Горошина, непременно замуж. Засидишься в девках так и в люди сроду не вылезешь!

Да Горошине и самой-то замуж вроде хотелось, да где ж его взять мужа-то ежели мода такая пошла, что б не жениться?! Да и персоны тоже подходящей поблизости нет: или пролетарии-алкарии кругом или начальники-охальники, а нет такого, чтоб принц какой, хоть бы и нищий, но с приятными манерами случился!

Вот и сидела Горошина в девках и в основном, конечно, печаловалась.

Да только однажды вдруг из самой тридесятой заграницы принц самый, что ни на есть заморский явился. И все у него как полагается и волосы до плеч вьющиеся и джинсы голубые – просто не принц тебе биологический, а картинка плэйбойная!

И всех кругом так и завораживает, так и завораживает, будто он существо или вещество какое-то совсем волшебное доселе в земных краях невиданное и, видно, прямо с иных планет неведомо какими вольными ветрами занесенное.

Тут, конечно, и все принцессы и не принцессы местные вкруг него мухами завертелись, зажужжали, виданное ли дело – настоящий заморский принц явился! Такое-то и в сказках волшебных редко случается.

А тут – на тебе, прямо в живом виде, в единственном персональном количестве в страну вьехал, стало быть и не женат еще скорей всего и возможно, что спутницу для своего принцевского «элегантного» существованья изыскует.

И устроился тут само собой преизрядный бал-карнавал с выпивоном и закусоном куда и Горошина-принцесса, конечно, отправилась – вблизи на принца этого чудесного заморского взглянуть.

А как принц-то сей заморский Горошину увидал, так на прочих дамских особей уж и глядеть манкировал, хотя те и привлекательные движения телесные с выразительными мимиками и ужимками ликов своих применяли. И даже вовсе спиной к прочему женскому персоналу поворотился, но этак культурно этак по заморски совсем: «Не желаю-де никакого внимания на вас, стервы допотопные, расходовать».

И так возле Горошины целый вечер и проторчал и не ел, не пил и не курил даже, а только все вздыхал да нежные заморские непонятные выражения наглаголивал.

И от этаких-то нежных глаголов непривычных заморских разомлела совсем принцесса Горошина да и отдала не раздумывая и сердце свое да и всю к нему принадлежащую фигуру, то есть – душу и тело со всеми прилегающими к нему мелкими и крупными деталями и принадлежностями.

Какие там у них дальнейшие процедуры происходили никому они не сказывали, а подглядеть как-то вот никто не догадался, так что и думай и предполагай, как и чего, всяк на свой манер. Но только впоследствии, как следовало уже принцу назад в край свой заморский возвращаться, посадил он Горошину в свою портсигар-табакерку золоченую да и перевез тайным манером в свою рассвободную европейскую сторонку.

И прямо в самую расчудесную-распрекрасную страну Заморию, где все живут себе просто так и ничего не делают, потому что все там сплошные принцы и ничего и делать им сроду не надо. А ежели чего-то там и делают, то не сами принцы естественно, а разве кто-то для них старается. Разные модные татуировки, к примеру, или там серьги да кольца в уши или в нос вставляемые для украшенья благородных физиономий. Ну а сами-то принцы разве что едят да спят самостоятельно, а иных каких занятий у них просто никаких не имеется, поскольку всего уж в полнейшем избытке напроизводилось.

И оттого народ заморский весьма пышен и бочкообразен формами, вследствие стольких разнообразных заманчивых и вкусных питаний, а аппетит у них от природы несказанно отменный. А ежели случается и не больно отменный, то медицинскими витаминиями да гормониями – вскорости улучшается до отменного.

Стала Горошина в стране этой заморской с принцем сперва весьма превольготно поживать, но, однако, и думает:

– А когда же он меня замуж-то возьмет? Вроде как обещался?

А он все не берет и не берет и даже вроде и не собирается.

Тут Горошина и спрашивает как-то:

– Когда, мол, значит, того, сочетаться-то будем?

А он и усом не ведет, что и легко при усов-то полном отсутствии и ей тоже свои вопросительные возражения представляет:

– Ты, мол, меня любишь? – и всякое такое прочее любезное заморское выражение применяет.

– А как же, мол, конечно, люблю! – Горошина ответствует.

– А докажи, – говорит, – коли любишь. Тут вот один миллионер, например, арапский намеднись приехал и так в тебя втюрился в-амурился до последней возможной мочи, что вот и полмиллиона выложить за одну ночь в твоих нежных обществах обещался. А мне, как раз, эти-то полмиллиона и кстати бы пришлись, потому как долги-то у меня растут, а кредитов мне банки уже не дают. Вот и докажи свою любовь теперь, а то баить-то красиво все горазды!

– Да как же, – и дивится и сердится Горошина на такие речения, – разве ж такое возможно с чужим-то совсем мужиком в одной апартаменте ночевать!

– Очень даже возможно, – принц ответствует, – я бы для тебя и за меньшую сумму с любой миллионершей переночевал, будь она хоть жаба бородавчатая, хоть змеюка подколодная.

И все это в таких нежных заморских словесах изображает, дескать любовь это, конечно, чувствия весьма нежные, а бизнес это суровый, но жизненно необходимый труд и морали ни в коем разе не сопутствует. А измены тут никакой даже и не будет, потому как это – чистая купля продажа, ровно что на базаре: один свой продукт продает, а другой за известную плату берет.

И так поднапер на Горошину ловкими словесными подходами, чтоб сомненья ее нравственные сокрушить, что той уж и деваться некуда. Ну и думает тоже: «Может ему деньги-то для свадьбы надобны, только он не говорит, а вроде как подарок сделать хочет», – ну и согласилась.

И как там все было да случилось, про то, конечно, лучше всех принц-миллионер арапский в осведомленьях был. И стал он этим знаньем своим в арапских и иных заморских землях похваляться газетным и прочим пиарным широким образом:

«Есть, де в стране некой заморской европской особенная такая принцесса Горошина по имени, и он вот за одну с ней ночь – полмиллиона зеленых как капуста свежих долларов отвалил. Хотя, ежели по правде, он бы и на целый миллион не поскупился, потому как дева просто диво и еще значительно большего капиталовложенья стоит. И хотя он таким манером полмиллиона вроде и сэкономил, но по чести и по совести и два миллиона отдать бы хоть сейчас готов, лишь бы только еще на одну ночь в близком соседстве с этаким дивом оказаться».

И про такое дело прослышав и другие арапские и иные принцы, да и герцоги да графы европские и миллионеры различные тож, как старые – так и новые поспешили в страну ту заморскую, где Горошина находилась, что б ее хоть из отдаленности узреть, а буде возможно так и поближе познакомиться.

И все к принцу заморскому с просьбою почтительной обращаются:

– Сослужи-ка нам, братец, службу такую великатную и устрой-ка, пожалуй, рандеву ночное с Горошиной-принцессой, а уж мы-то за ценой ради такой диковинки небывалой не постоим и пару миллиончиков в долларах непременно за то отвалим!

И как стала Горошина-принцесса снова принца заморского однажды спрашивать: «Когда, мол пировать да свадьбу-то играть будем?»

А тот снова вопрос на вопрос выставляет:

– Ты, мол, меня любишь? А коли любишь так давай-ка, голубушка, послужи, поскольку финансы мои совсем поистощились, уж вот и в носках дырявых хожу, и тюрьма мне непременная вскорости угрожает, потому весь насквозь в долгах. А тут как раз вот 10 арапских и иных знатных принцев в очереди стоят и к тебе в постель просятся. По два миллиона, кровопивцы, обещают и как же бизнес-то такой невероятный упустить! Просто и невозможно упустить! А как мы урожай-то с арапов этих варварских пышный соберем, так и свадьбу широкую на все сто закатить можем. Весь Париж гулять будет! А так-то уж и жить-то даже совсем не на что. Да нищие-то и вообще нынче не женятся, а просто так промеж собой, как птицы – природным манером сожительствуют.

И опять некуда деваться горошине и снова дала она согласие принцев арапских и иных заморцев обслуживать.

Когда же деньги за услуги постельные в банк на счет принцев поступили, то и понакупил он акций разнообразных для капиталов увеличения, ну а про свадьбу, конечно, и упоминать совсем запамятовал.

Принцы же, которые арапские миллионщики нефтяные и далее похваляться да молву по свету распространять стали про Горошины телесную невозможную удивительность, больше может, конечно, чтоб миллионы свои оправдать, потому что хоть их и много у них было, но все равно отдавать-то их, как-то вроде и жалко; и напротив накоплять всякую имущественность все ж не в пример приятней.

И возбудился тут мужеский всеобщий интерес по всему белу свету, слышно даже и из космосов некие существа на тарелках залетывали на неведомость этакую редкую подивиться. И насовсем уж кажется Горошину в свои зазвездные галактики утащить собирались, подобно как во время оно троянцы Елену распрекрасную утащили. И тут почти что уж межзвездная война началась, да Бог миловал: поели эти пришельцы лопоухие вроде там грибочков что ли каких-то солененьких да и попреставились всей толпой, ровно как и динозавры в отдаленные добиблейские еще времена. А тарелочки-то их летательные туристы перехожие, слышно, по кусочкам на сувениры растащили.

Но между тем из Азии, Африки и прочих обширных земель земных, еще 100 принцев разновидных прикатили, ото всех нефтью да газом уже за целый километр несет, потому как всё принцы да короли-то нефтяные да газовые оказались. Иные правда в долг миллионы подзаняли, а иные и из касс семейных либо государственных поживиться умудрились, что б собственными средствами не тратиться. «После нас, мол, все хоть трынь-трава, пусть даже и потоп вемирный случится, да нас-то уж не коснется. Мы-то уж заблаговременно куда подальше в горы заграничные переселимся».

А тут уж и снова принцесса Горошина принца спрашивает:

– Когда сочетаться-то будем?

Потому как годы-то идут, а краса девичья вещество весьма увядательное.

И снова тот свое поет:

– Денег, мол, опять нет – акции все как есть провалились, упали и пропали. Придется теперь видно грабежом заняться, потому уж и обедывать нам вскорости нечем.

Но только тут вот, как раз, к счастью 100 принцев нефтяных понаехало и с ними можно было бы все дело и мигом поправить и свадьбу тогда сыграть самых наипышных форм.

Потому готовы аж по три миллиона теперь за ночевку отвалить, настолько, говорят, Горошина для всех теперь привлекательное явление. Она нынче как некий статус символический для миллионерского их сословия представляет.

– Ладно, – Горошина говорит, – только уж это в последний раз, потому что хоть это и бизнес, но с чужими мужиками ночевать – оно все равно все же аморально, да и телу и душе противно.

Но про себя, однако, думает:

– А возьму-ка я на сей раз все дело в свои белые рученьки. Из доверья-то шубы, как верно сказано, не сошьешь!

И принцу того не сообщивши, плату не как раньше переводами в банк, а вперед, наличными потребовала: «Отныне, мол, признаю только кеш!» И даже сундук специальный с ключиком хитрым завела и так постепенно совершенно весь доверху свежими миллионами и наполнила!

А принц-то только зря каждый день в банк все ходит да спрашивает – не пришли ли еще деньги, а они не приходят да не приходят и истомился принц совсем от такого разочаровательного ожиданья.

И давай он тогда принцам-королям нефтяным-газовым телеграммы давать да названивать:

– Вы чего, мол, сволочи-нехристи паршивые, денег не платите! Што ли вам это бесплатный концерт? Товаром-то дорогим – нежным, редкостным попользовались, а платить кто будет, может Пушкин с Гоголем?

А те ему:

– Зря, мол, шум разводите на пустом месте, мистер принц. Все давно уж уплачено самыми натуральными наличными средствами и прямо даже не отходя от кассы, от кровати то есть.

Освирипел тут принц, конечно, до внешнего покраснения физиономии, а может и прочей телесности и побежал скорей к Горошине:

– Ты, говорит, такая-сякая бессовестная, обманщица подколодная! Как смела, ты, говорит, доход от меня утаивать?!

А та ему в ответ возражает этаким хладнокровным манером:

– Бизнес, сударь, есть бизнес, а отнюдь не обман. Давай-ка лучше свадьбу сыграем покуда деньги есть.

А не хочешь так и не надо, за меня теперь любой принц заморский пойдет при моих-то капиталах.

Ну, а принц ей в ответ вдруг такие новости заявляет:

– Я и рад бы, конечно, жениться да только не хочу уж тебя обманывать и скажу просто честно и откровенно, что я женат и даже неоднократно. У меня уже 30 жен по разным городам и странам поразбросано, так что мне это дело не впервой. Ну, а если уж очень хочешь могу и еще раз жениться к тебе из уваженья, хотя лучше все же так просто, как и прежде жить безо всяких излишних гименейских цепей. Люди, известно, и по мусульмански и по европейски в брачные узы вступают, я по сему предмету предрассудков не держу. Но, однако, мне по значительному житейскому опыту давно уж ведомо, что семья это тюрьма и клетка, а я свободная заморская птица! Сказал, распустил пестрые крылышки да и улетел невесть в какие дали.

И не знала тут Горошина, плакать ей или смеяться и подумалось ей примерно такое же, как однажды заметил и Шекспир, де: «Жизнь это сказка, рассказанная идиотом».

На том эта сказка пока и кончилась.

Дон Жуан и жабка

У дона Жуана кроме прочих ценных вещей были еще и прекрасные усы, коими он весьма дорожил и неуставанно гордился. Бывало, как с утра расправит усы, да вскочит на коня, так и скачет и скачет по всей местности кругом – и гордится и гордится целый день напролет. Такова, видно, истинная испанская гордость.

Хотя, право слово, на кого уж какой стих нападет: кто в трудах праведных весь век свой неуклонно проводит, кто в неосуществимых высоких мечтаньях, а кто и в беспробудном бездумном разгуле, но, однако, всяк непременно почитает лишь свой путь за исконно истиннный, а всякий иной за ведомо ложный.

А как-то кабальеро сей так уж высоко задрал нос и восгордился, что и не заметил, как заехал в самое болото. И такое там кругом состояние, что даже и природы еще нормольной не возникло, а так, разве какая-то чепуха. Заругался, конечно, грубо, ровно как сапожник, который ежели ненароком шилом себе палец проткнет, ну да сколько не ругай собственное неразумие – оно на то только усмехается:

– Сам, мол, дурак, смотреть надо, а не дремать бессмысленно!

Стал тут дон Жуан глядеть по сторонам, как бы ему поскорей выбраться из этого болота, а там на кочке жабка зелененькая средь рыженькой травки сидит, такая с виду миленькая, но отчего-то и печальная.

Дон Жуан хотя и бывал, бывало, строг и груб со слабым полом, но, однако, и совсем по христиански жалел обойденных натурой физически слабых существ, а потому увидав грустную жабку приостановил коня.

– Что с тобой, милая жабка, – вопросил дон Жуан милостиво, не забыв для вящей представительности и подкрутить усы, – отчего такая печаль на всей твоей зеленой внешности?

– Да как же мне не печалиться, – отвечала жабка, – я на самом-то деле настоящая урожденная принцесса, а вот по воле какого-то подлого алхимического колдовства превратилась в жалкую гадкую жабку! И должна с той поры питаться только мухами да комариками и теперь вот так и останусь в таком недостойном виде, покуда меня, разумеется, не поцелует какой-нибудь проезжий добрый молодец. Но тут никто никогда не проезжает, а всегда только объезжает, потому что болото, а болот кроме комаров да мух никто не любит.

– Стоп, жабка, – воскликнул дон Жуан, в котором вдруг проснулось его высшее природное благородство истинного идальго, – в таком разе я очень даже пойду навстречу справедливости, дабы вызволить тебя из этакого незавидного и даже совсем жалкого состояния.

И соскочив с коня известный укротитель дамских сердец ловко чмокнул жабку в склизкую зеленую щечку.

Тут жабка, как это и заведено в сказках, тут же мгновенно и превратилась…

Но, конечно, она не открыла всей истины, что за принцесса, собственно, была она первоначально, а то бы дон Жуан, верно, вовсе и не стал бы ее целовать и тем изменять ее природное положение, поскольку была-то она прежде самая настоящая нильская крокодильская принцесса из Египта!

Потому и превратилась зеленая жабка против всех ожиданий дон Жуана, никогда не избегавшего возможности поухаживать и поволочиться за принцессами, а то и за их служанками, не в прекрасную принцессу, а в зеленую зубастую крокодилищу.

Жизнь всегда полна разочарований и никто от них никогда не защищен, но иные хитрецы умудряются не дарить им и толики вниманья, а просто отгоняют как назойливых мух.

Дон Жуан не успел даже хорошенько удивиться, как крокодильская принцесса – цап!.. и отхватила у него своим острым, как бритва клыком левый прекрасный ус.

– И это называется благодарность! – возмутился оскорбленный в самых благороднейших своих чувствах рыцарь.

– А не не целуй кого не знаешь, – почти виновато улыбнулась жабка, то есть уже крокодилиха, самой приветливой совсем уж американской широкозубой голливудской улыбкой – во всю пасть, – может еще разок попробуешь, дружок, я ведь не ведаю сколько у меня внутри еще всякого заколдованного накопилось. Тогда уж я непременно человечьей принцессой стать постараюсь.

– Нет уж, голубушка уволь, пусть тебя теперь крокодил поцелует. Кто знает какие у тебя там еще презенты имеются.

– Ну и радуйся, коварный изменщик, что я еще и тебя самого вместе со вторым усом и не зацепила! – Гляди, милок, попадешься мне в другорядь, так эдак-то легко не отделаешься.

– Ищи дурака, – только и сказал дон Жуан и покрутив разочарованно единственный оставшийся ус, вскочил на коня и поскакал прочь. Гордости у него, конечно, поубавилось, но ровно наполовину, поскольку впредь гордиться возможно было лишь одним усом.

И качаясь в седле дон Жуан принялся рассуждать о несправедливых свойствах бытия и неподдающихся ровно никакому разумению своевольных поворотах судьбы.

Открытие Америки

Вышел раз Христофор Иваныч Колумб прогуляться да вдруг нашел телефон. «Что за штука такая, думает, непонятная?» А там кнопочки разные, так и просятся – нажми, мол, приятель! Нажми! Ну он и нажал на одну, а оттуда голос некий властно-приказательный звучит:

– Открывай, падло, Америку!

Колумб Христофор Иваныч тут и присел где стоял, не от страху, конечно, а чтобы лучше слышать. И слышит снова такое неприятное выражение:

– Открывай скорей Америку, гад паршивый!

– А чего открывать-то сказываете не пойму? – Христофор Иваныч спрашивает.

А оттуда снова голос грозный рычащий:

– Америку, говорю, открывать пора. Открывай, мать твою за ногу! Чего не понимать-то? В школу что ли ни разу не хаживал?

– Да чего открывать-то, ежли непонятно чего? Что за штука-то такая, а? Мерика-то эта? Чего ею меряют-то? – Христофор Иваныч опять спрашивает.

– А ты не мудруй больно-то, а открывай. А то ишь мудрецов-то поразвелось, скоро уж и творцу указывать станут, чего да где да как творить! Иди прямо к королю и скажи, чтоб корабли давал для открытия, – голос из телефона приказывает.

– Да он меня и слушать не станет, еще и в дурдом попадешь! – Колумб ответствует.

– А ты не боись! Штуковина-то эта у тебя в руках на что? Включи да сунь ему под нос, он враз и размякнет, – голос убеждает, – Смелей, паря, иди и действуй!

А к какому королю податься? – задумался тут Христофор Иваныч в полной озадаченности, королей-то в Италии нет, а одни только герцоги. Не пойдешь ведь к герцогу ежли к королю идти приказано?

И решил Христофор Иваныч сперва к папе римскому отправиться, поскольку он слышно всем королям король, хотя и не все короли его слушаются.

Папа римский хотя и земного происхожденья существо, но держиал себя как истинный властитель небесный. Жил он в роскошном дворце высоком и пышном, а вкруг него кардиналы забором толпились, а прочий люд пред ним простыми насекомыми ползал. И там уже с самого утра целая очередь выстроилась короли да князья всякие и все наперегонки спешат туфли папские целовать, чтоб они всегда чистыми были и блестели бы, как новые, потому как папа святой человек и ему такие пиары просто соответствуют.

Тут и Колумб Христофор Иваныч промеж них встрял, чтобы весть высшую небесную в высшие земные инстанции передать. А у папы в ушах затычки из ваты, воском пропитанные, чтобы не раздражаться от вредных внешних влияний. Сунул Христофор Иваныч папе телефон под нос, а тот ему свою туфлю сует: «Целуй, мол, дурак!» И вокруг же все шипят, «целуй!», «целуй!», но и поцеловать даже не дали, оттеснили.

Загрустил тут совсем Христофор Иваныч и пошел по королям разным миссию приказанную исполнять. Но к королям-то тоже не больно и попадешь, иной в отпуске, иной воюет, а иной и просто не принимает, настроений, мол, нет. Всю Европу так-то исколесил и никакого значительного проку: никто высшего гласа слушать не желает. Наконец и до Испанских королевств доехал и прямо сходу к королю во дворец, шастает а его не пускают.

– Куда прешь, говорят, итальянская морда! Много тут вас воров бродит – мафиозников! – И выпнули его мячиком за ворота.

– Ладно, думает Христофор Иваныч, коли в двери не пускают попробуем в окошко.

И влез тут же через форточку, благо что фигурой не громоздок был, да попал прямо в кухню.

А там повара с ножиками бегают повязали его и уже на шашлык разрезать приготовились, но тут Колумб Христофор Иваныч им и говорит:

– Вы, дескать, робяты, не торопитесь меня произвольно резать, потому я здесь с заданием да и штука у меня такая имеется, что вы от изумления ахнете и просто в бесчувственные обмороки повалитесь.

А повара ему так скептически ответствуют:

– Ври больше, говорят, таких вещей и не бывает в мире, чтобы мы ахали. Мы не ахальники!

– А вот нате-ка вам, сволочи! – говорит Христофор Иваныч и сует им в самые морды телефон.

А те как услышали такие приказательные речи: «Езжайте, мол, разтуды вашу качалку в Америку!» так загрустили, оторопели да пошли скорей мешки, котомки да чемоданы собирать, чтобы в путь неизвестный отправиться. И такой шум вокруг произвелся, что и король, тут как тут, незамедлительно появился.

– Что за шум тут, говорит, а драки очевидной не происходит?

Колумб Христофор Иваныч сразу ему телефон под нос, под ухо то есть, а оттуда между прочим такие речи исходят:

– Давай скорей, охламон, корабли Колумбу Христофор Иванычу, пусть он Америку открывает! А не дашь погублю на корню, ханыга!

Король тут и осел совсем: сидит на полу и не пикает и не пукает и никаких сигналов жизненных не подает.

А тут и королева некий беспорядок почуяв стрекозою выпорхнула.

– В чем дело, говорит, жельмены, доны то есть? Отчего шумиха в помещении чрезмерная?

Христофор Иваныч тут же ей и телефон прямо в личность сует и слышит королева нечто для королевского уха непривычное и неприличное:

– Не жалей кораблей, стервя! Давай, давай не телись, Америку пора открывать!

– А кто говорит-то? – королева спрашивает.

– Высший небесный отдел межконтинентальных сношений! – отвечают, – мать твою под хвост язви!

– Ах, ну коли так, то чего-нибудь сообразим, – говорит, а сама в одну руку телефон взяла, а другой Христофора Ивановича за ухо ухватила:

– Кто таков, говорит, и где штуку эдакую взял? Может голос-то вовсе и не с небес высших, а из глубин подземных происходит?

И для проверки явления кликнула в сей же момент инквизицию. Ну, а там ребята смелые: никого не боятся, потому как сами и боги и бесы в одном теле. Телефон тут же на костер отправили, а Колумба Христофора Иваныча на 20 лет в самый темный подвал замуровали, забыв о нем совершенно, а вышел он оттуда совсем глубоким стариком, так что ничего прежнего уж и не помнил.

И Америка в тот раз, по сим вот причинам, так и не открылась.