Читать книгу: «Невыполнимая задача, Из цикла Старая фотография», страница 3

***

Проявив плёнку, Алёшка убедился, что его старенький фотоаппарат «Любитель», совершенно непригоден для цветной фотосъёмки. В центре кадра изображение было почти нормальным, а к краям, оно темнело и становилось фиолетовым. Углы кадра вообще были нерезкими. Вероятно, дешёвенький объектив примитивной камеры, которую когда-то купили за 4 рубля, не был рассчитан для фотографирования на цвет. Такой подлости Алёшка не ожидал. Он только и занимался бесконечными проверками и экспериментами, в борьбе за качество проверял всё подряд. Но ему и в голову не приходило, что плохим может быт сам фотоаппарат. Если бы он снимал не на слайд, где изображение видно сразу, а как обычно, на цветную негативную плёнку, он бы даже не заметил этого кошмара. Сразу стало понятно, почему издательство требует именно слайды.

Сама плёнка, тоже оказалось полной дрянью. Мало того, что она скручивалась в трубочку, цвета на ней были неестественными. Голубое небо стало холодным, а зелень ядовито-синюшной. Получалось, что заказ он всё же провалил. И самым страшным было то, что переделать работу, не было никакой возможности. Нет ни фотоаппарата, ни плёнки нормальной, а на ту крышу лезть во второй раз, мог только сумасшедший.

Раздумья прервал звонок из издательства. Спрашивали фотографию театра…. На сей раз Алёшка надел свои самые лучшие штаны, вырезал из всей плёнки самый лучший кадр, засунул его в полиэтиленовый пакет, и на полусогнутых ногах, пополз в издательство, сдаваться.

– А что это он так скручивается? – длинноволосый, седой человек, как выяснилось, художественный редактор книги про театр, пытался через лупу рассмотреть слайд, не вынимая его из полиэтиленового пакета. Смотрел на лампочку, затем подошёл к окну, продолжая разглядывать слайд на просвет, – интересненько, интересненько…. Почему все отказались, говорили «невыполнимая задача»? А Вы что, с фильтрами работаете? Решение необычное. Театр старый, фотография, как старинная, но цветная. Интересное решение….

У Алёшки, язык не поворачивался рассказать, как всё было. Он принёс слайд лишь для того, чтобы показать, что он честно пытался. Что он там был, и ни от чего не увиливал. Он боялся, что начнут расспрашивать про письмо, про ветерана с палкой и ножом, но об этом никто не вспомнил, как будто ничего и не было. Художественный редактор, передал лупу и слайд женщине сидевшей за соседним столом. Она смотрела то на слайд, то на Алёшку и довольно улыбалась. Как выяснилось, она была литературным редактором книги про театр.

– Да, думаю, пойдёт….

– Хорошо, – художественный редактор что-то писал, положив какой-то бланк на угол стола, заваленного огромной кучей, высотой не меньше метра, какими-то книгами, обрезками бумаги, пластмассы, картона и прочего, что обычно называют мусором, – проверьте, я Ваши данные правильно написал? Заведующий редакцией подпишет, его сейчас нет. Приходите 15-го числа в бухгалтерию, получите Ваш гонорар. Сумма, как договорились, согласны?

– Согласен…, – промямлил Алёшка, удивившись, что у него вообще что-то спрашивают, попрощался и вышел из комнаты.

Что это было? Он не мог поверить собственным ушам. Снимок взяли? Обещали заплатить? 15-го числа….

– Дурак ты! – с уважением сказал мастер из полиграфкомбината, выслушав Алёшкин рассказ, – надо было, в два раза больше спросить! Если книжка горит, они сколько хочешь заплатят. У них же денег, куры не клюют….

При чём тут деньги? Мастер совершенно не понимал Алёшкиных переживаний. Однако, насладиться ими, Алёшке не дали. Из издательства снова позвонили и просили срочно зайти. Ну вот, разобрались. Никаких гонораров не будет. Хорошо, что не успел ещё нахвастаться.

8 кадров

– Не могли бы Вы выполнить для нас ещё одно срочное задание? – на сей раз говорил другой художественный редактор, – не можем сдать книгу в производство, точнее, это буклет, но важный. Всё подготовили, а цветной вкладки нет. Представляете, Музей Отечественной Войны заказал. Целый музей построили, посетители со всей страны, хотят с собой что-нибудь увезти, а ничего нет. Представляете, как это важно?

Раз говорят, наверное важно. Но как же так, куда же все фотографы подевались, если его, случайно с улицы забежавшего, просят сфотографировать такие важные вещи, и ещё деньги платят. Да я бы, бесплатно сделал, вот только, плёнки нормальной нет, – подумал Алёшка.

– Плёнки хорошей, нет.

– Да, фотоплёнка это проблема. Но Вы возьмётесь, если плёнка будет?

– Я попробую…, – если плёнка есть, то что же мешает другим фотографам? Подумал про себя Алёшка, – а что нужно снимать?

Ему показали готовый макет многостраничного буклета, скорее даже книги, сплошь состоящей из прекрасных, но чёрно-белых фотографий залов музея, экспонатов и исторических документов. Алёшка понял, что с ним разговаривают, как с равным, как с участником процесса. Никто никогда до сих пор, так с ним не разговаривал. Его, восемнадцатилетнего, уважали убелённые сединой, опытные специалисты крупнейшего издательства, всего за один, очень сомнительного качества, фотоснимок. Дело, которым занимались эти люди, казалось важным и нужным. Алёшка раздулся от ответственности, было приятно и страшно. Он понимал, что нужно разбиться в лепёшку, но дело сделать.

– Снимай там, что хочешь, – перешёл на «ты» художественный редактор, что Алёшка понял, как знак доверия, он уже был своим. По крайне мере ему хотелось так думать, – в цвете, лучше будут общие виды залов музея. Там есть витраж, красивый, между этажами. Но главное, Зал Героев и Зал Победы. Они там рядом. Из-за них весь сыр-бор. Красные флаги победы, должны быть красными, а не черными и не серыми. И везде должны быть люди, посетители. Музей не должен выглядеть мёртвым.

По дороге домой Алёшка осознал, что у него нет фотоаппарата. «Любитель» не годился. Был фотоаппарат у мамы, но она его никому не даёт. Он был старым уже тогда, когда Алёшка ногами под стол ходил. Если не даст, утащу, – подумал Алёшка. Она давно уже ничего не снимает. А вдруг он такая же дрянь, как и «Любитель»? Нужно проверить.

Мама взять фотоаппарат разрешила, но десять раз предупредила, что это её любимый фотоаппарат, и что с ним нужно обращаться очень осторожно. Алёшка знал, что этот мамин фотоаппарат у неё, не «любимый», а единственный, и никакого другого нет. И вообще, это был редкий фотоаппарат, который снимал на широкую плёнку, так, как этого требовало издательство. На одной катушке плёнки, умещалось всего 8 кадров, зато больших 6х9см. Говорили, что объектив у фотоаппарата немецкий. Якобы после войны из Германии, с цейсовских заводов вывезли, чуть ли не целый вагон объективов, и устанавливали их на первые фотоаппараты «Москва». Они давно стали редкостью, их просто перестали делать. Новые фотоаппараты позволяли снимать не 8, а целых 36 кадров на одной катушке. Такой аппарат у Алёшки был, но что толку, маленькие кадрики для издательства не годились.

***

– С тебя 4 рубля, – звонил художественный редактор, – я договорился с одним фотографом, он продаст тебе плёнку, немецкую. Справишься?

Алёшка знал о такой плёнке, читал про неё, слышал, что капризная, но не плохая.

– А сколько катушек? – Алёшка прикидывал, хватит ли на пробы и съёмку.

– Одна катушка.

– Одна катушка? – всего одна катушка за 4 рубля? Алёшкин фотоаппарат «Любитель», которым он только что снимал театр, тоже стоил 4 рубля.

– Как же я с одной катушкой управлюсь, там ведь всего 8 кадров?

– Этого я не знаю, больше у него плёнки нет.

– А что это за цена такая?

– Цена спекулянтская. В магазине плёнки нет, только у спекулянтов, и то не найдёшь. Ну что, будешь брать? Договариваться?

– Буду. Большое Вам спасибо!

– То-то же, радуйся что хоть это есть.

В общем, проверять мамин фотоаппарат пришлось снова с той же ужасной, скручивающейся плёнкой. К великой Алёшкиной радости, сразу было видно, что аппарат не имеет никаких скрытых недостатков, объектив несравненно лучше, и на хорошей плёнке цвет должен получиться, натуральным.

Однако почему тот фотограф, у которого была плёнка, предпочёл её продать, вместо того, чтобы сделать самому? Ведь обещали хорошо заплатить. Почему буклет уже второй год подряд, не могут сдать в производство, и уже даже обозначился конфликт с музеем. В этом крылся какой-то подвох.

В музее, появлению Алёшки не обрадовались. Пришёл какой-то пацан. Понятно, что в музее снимали многие фотографы, издание было почти завершено. Запор возник лишь с цветными фотографиями. Эту работу, они сделать не смогли. И вот зачем-то прислали неопытного мальчишку. Что он сможет сделать такого, что не смогли другие? А Алёшка был в восторге уже от того, что в музей можно ходить, совершенно бесплатно.

Один из самых больших в Европе музеев Второй Мировой Войны, его посещали туристы со всего мира. Экскурсии шли непрерывным потоком. Слоняясь по залам, разглядывая экспонаты и успев надоесть смотрителям музея, Алёшка понял, почему никто не захотел делать цветные фотографии. Дело было в обязательном присутствии посетителей в кадре. В огромных залах темно, однако дополнительно осветить их невозможно, для этого потребовалась бы целая киностудия. Яркий свет исказил бы специальное освещение музейных экспозиций. А без него, выдержка при съёмке на малочувствительный слайд, достигала нескольких секунд. Посетители музея, на фотографиях превратились бы размытые призраки. Осветить нельзя, исправить в лаборатории ничего нельзя. И обязательно нужен Зал Героев, где на стенах серого цвета, только списки. Это же, просто огромная, пустая, серая комната. Как сделать цветным, серое? Стало понятно, почему уже больше года, почти готовое издание зависает в издательстве. Это – невыполнимая задача.

А у Алёшки, на всё про всё есть только 8 кадров плёнки, которую он до этого никогда не пробовал.

Шли дни, из издательства больше не звонили. Судя по всему, там и не рассчитывали ни на какие цветные фотографии. Просто спокойно ждали, когда терпение музея лопнет, и они согласятся на чёрно-белые иллюстрации. Алёшка понимал, что его никто не ждёт, и даже было стыдно идти за гонораром. Однако позвонили из бухгалтерии издательства и попросили получить, а если автор не может прийти, то они вышлют по почте. Стало тоскливо и стыдно вдвойне.

Наконец план у Алёшки созрел, но чтобы его осуществить, нужно было решиться. Теперь уже по-серьёзному придётся побеспокоить музей. Его точно там запомнят, и конечно расскажут издательству. Если, при этом ничего не получится, он будет выглядеть полным идиотом. Размышления привели его к выводу, что если не получиться, то и напревать. Просто будет ещё один эксперимент. Ни в музей, ни в издательство, он больше никогда не пойдёт.

План заключался в том, чтобы снимать только по одному кадру на сюжет, без всяких дублей. Из-за навороченных световых эффектов, можно лишь догадываться, как будет выглядеть конечный результат на плёнке, и какой из залов окажется более фотогеничным. В случае малейшего просчёта с выдержкой, получится технический брак. Алёшка решил, что выдержку нужно определять по затемнённым местам музейных экспозиций, а лампы направленные на объекты, освещённые слишком ярко, нужно в процессе съёмки просто выключить. Уверенность придавали те самые сотни «жопа-часов», которые он провёл в бесчисленных экспериментах. Но если фотоаппарат стоит неподвижно, на треноге, то как заставить посетителей музея, не шевелиться в течение 6 секунд?

Алёшка развил бурную деятельность. Для начала он убедил старушек-смотрительниц нужных ему залов, в огромной важности поставленной задачи, наврав им, что всё согласовано с дирекцией. Смотрительницы верили потому, что уже видели Алёшку бродившего по залам, в том числе вместе с работниками музея. В момент фотосъёмки, по его команде, одна из смотрительниц должна была отключить лишние источники света на предохранительном электро щитке. Другая смотрительница должна была грудью перекрыть вход в зал, чтобы случайный посетитель не вскочил в кадр.

Отрепетировав этот момент несколько раз, и установив камеру в нужное место, Алёшка выступал перед посетителями музея с пламенной речью, о важности музейного дела и о героях войны, предлагая поучаствовать в фотосъёмке, в качестве массовки. Большинство посетителей соглашалось. Предвидя «капризы» издательства, Алёшка выбирал для съёмки фотогеничных «моделей», тех, которые не выглядели неопрятно или вызывающе, объясняя остальным, чтобы их не обидеть, что их одежда не подходит по цвету. Одна, очень толстая женщина, заподозрила, что её не выбрали вовсе не из-за цвета платья, и пообещала пожаловаться администрации на несправедливость. Другой посетитель, неожиданно возмутился тем, что его не пригласили фотографироваться в книжку из-за еврейской внешности, и что это очевидный антисемитизм, недостойный в стенах Музея Отечественной Войны. Алёшку это расстроило, он вообще об этом не думал. Но обиженный посетитель извинения не принял, и теперь сниматься наотрез отказался. Других проблем с посетителями-моделями, не было, и дело двигалось.

Однако, Алёшка успел нажить себе врагов. Особенно, его невзлюбили экскурсоводы, которые вели организованные группы посетителей. По ходу экскурсии они читали заученный наизусть, рассчитанный по минутам текст. Чтобы не толкаться и не перекрикивать друг друга, экскурсоводы вели свои группы в соответствии с заранее согласованным расписанием. Алёшкина активность, уже несколько дней нарушала привычный ритм их работы. Их совершенно не интересовало, что и зачем тут происходит. Экскурсоводами подрабатывали приходящие историки, к штату музея они не относились, и администрации не подчинялись. Их даже невозможно было собрать вместе, чтобы объяснить важность происходящего фотографирования. Попытка привлечь экскурсоводов к съёмкам, не увенчались успехом. Организованные группы не могли, и не хотели ждать. В основном это были приезжие, и у них всё было расписано заранее. Среди экскурсоводов вызревала оппозиция. К концу съёмок, их раздражение стало приобретать всё более открытые формы.

Организационная возня, жалобы экскурсоводов, уговоры участников процесса, многократные репетиции, а главное страх что-нибудь упустить, выматывали. За целый день Алёшка снимал всего один кадр, не делая никаких вариантов или дублей, потому, что просто не было плёнки. Так прошла неделя, дирекция музея уже не скрывала раздражения. Уже открыто говорили, что «пацан валяет дурака»! Настоящий фотограф пришёл бы, да и щёлкнул. А этот, парализовал работу музея. О нём, посетители говорят больше, чем о музейных экспонатах! Но бросить работу, Алёшка уже не мог.

Серый, пустой, мрачный зал Героев, широким проходом примыкал к залу Победы, состоящему из сплошных цветных витражей, сияющих за счёт огромного количества люминесцентных ламп. Алёшка заметил, что под определённым углом, на серых стенах Зала Героев отражаются разноцветные блики этих витражей. Он решил этим воспользоваться и снять оба зала в одном кадре. Посчитав выдержку, получалось, что для витражей нужно всего 3 секунды, а для зала Героев, целых 15 секунд. То есть, подсветку витражей нужно выключить после трёх секунд, а вся массовка, замерев, должна продолжать неподвижно стоять ещё 12 секунд. При этом, выключатели витражей находились в другом зале. Никоим образом не получалось показать, когда нужно выключить витражи. В этих залах не было экспонатов и за ненадобностью, там не было смотрителей, потенциальных Алёшкиных помощников, так хорошо справлявшихся в предыдущих залах. Единственным выходом, было организовать помощников из числа посетителей.

Алёшке повезло, в музей забрела группа учащихся старшеклассников балетного училища. Все они были стройными и красивыми. Лучших моделей невозможно придумать. Тут же оказалась группа рабочих какого-то завода. Им не пришлось долго объяснять, в чём состоит задача. Главное было перекрыть вход в зал, что было непросто, потому что другого выхода из музея не было, и обойти зал стороной посетители не могли. Понятно было, что образуется пробка, и наверняка будут недовольные. Чтобы вовремя выключить свет витражей, но при этом дать знать всем, что съёмка ещё продолжается и нужно продолжать стоять неподвижно, договорились, что Алёшка будет громко считать секунды вслух.

Каждого статиста Алёшка поставил в правильное место, и все «модели» приняли одухотворённые позы. В нужный момент, рабочие завода замкнули «оцепление», и началась репетиция. Оказалось, что тот, кто должен был выключать свет, находясь в другом зале, плохо слышал команды, и поэтому Алёшка вынужден был орать, во всё горло. Вроде всё складывалось удачно. Начали съёмку на последний оставшийся кадр плёнки. Алёшка снова, что есть силы начал считать.

– Один! Два! Три! – орал Алёшка.

Витраж погас. В Зале Победы стало темно. В этот момент за спиной он услышал какую-то возню и возмущённые возгласы. Но он так орал, что массовка, предупреждённая, что во время съёмки в сторону камеры смотреть нельзя, этого не замечала.

– Четыре! Пять! Шесть! Семь! – он спиной понял, что какая-то женщина пытается прорвать оцепление, но мужики её не пускают, – восемь! Девять! Десять! Одиннадцать! Двенадцать! Тринадцать! Четырнадцать! Пятнадцать! Снято! – Алёшка радостно перевёл дух.

– Здесь музей! Кто позволил вам орать, в музее?! – завизжала в ухо, возмущённая женщина, как позже оказалась экскурсовод, наконец, прорвавшаяся через оцепление, – в музее нужно шёпотом разговаривать! – продолжала она вопить, – Вы слышите? Шёпотом! Шёпотом!

Довольный Алёшка, смотрел на неё, и улыбался. Это совершенно её взбесило, ей показалась, что он издевается над ней, и она толкнула его. Алёшка, инстинктивно отступил, зацепившись ногой за ножку штатива, с установленным на нём маминым, любимым и единственным фотоаппаратом. Штатив опрокинулся, и фотоаппарат грохнулся на пол, прямо перед Алёшкой. От неожиданности, он даже не попытался его подхватить. В ужасе, что от удара крышка аппарата откроется и драгоценная плёнка засветиться, и всё что он снимал целую неделю погибнет, Алёшка упал на него, пытаясь закрыть от света своим телом и курткой. Со стороны это выглядело, как будто он накрыл собой гранату, как рассказывалось на одном из стендов музея.

– Посмотрите! – кричала экскурсовод, – он же ненормальный!

Алёшку обступили посетители. Ничего не понимая, они пытались его поднять, а он рычал и вырывался. Экскурсовод билась в истерике, требуя вызвать милицию….

Она написала Докладную записку директору музея, о хулиганском поведении молодого наглеца, попиравшего память погибших героев, во время посещения музея группой товарищей из Ташкента, которую она сопровождала. Громкими криками, хулиган мешал посетителям слушать лекцию, утверждённую Министерством Культуры. Не пускал посетителей в Зал Героев, и демонстративно отключал свет в Зале Победы. А на замечания экскурсовода, устроил истерику, имитируя приступ эпилепсии….

Докладную записку подписали ещё два экскурсовода, подтвердившие, что крики хулигана были слышны в параллельных залах, и даже на другом этаже. Заместитель директора музея заявил, что о недопустимом поведении Алексея, он вынужден сообщить в издательство!

Однако, уныние вызывало не это, а безнадёжно сломанный мамин фотоаппарат. Ничего плохого Алёшка не делал и не сделал. Если этого не понимает дирекция музея, или какая-то взбалмошная баба, то это их проблемы. Он, со своей стороны сделал то, что должен был сделать. Сейчас важно убедится, удалось ли правильно всё рассчитать. Он, и только он, здесь главный судья. Он несёт ответственность перед самим собой. Он делал это не за деньги. О них он вообще не думал. Сможет ли он смотреть в глаза тем людям, которые разговаривали с ним на равных, дали ему возможность попробовать, испытать себя. Он помнил глаза мужиков из «оцепления» и студентов хореографического училища. Они верили ему. Он не может их подвести.

***

Проявив плёнку, Алёшка с ужасом обнаружил, что жёлтый слой многослойной цветной плёнки, расплавился и пятнами слез с неё. Под ним просвечивалось изображение сине-фиолетового цвета. Настроение упало. Алёшка читал про такой эффект, но никогда до сих пор не сталкивался. Он мог возникать из-за того, что водопроводная вода была слишком мягкой, в ней не хватало кальция. Немецкая плёнка оказалось ещё более капризной, чем он ожидал. Новая плёнка – новая проблема. Вот, теперь ещё и кальцием нужно заниматься. Откуда было знать, сколько кальция в воде?