Читать книгу: «Дорога в Рай»

© Александр Черемных, 2023

ISBN 978-5-0060-0474-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Любимой жене с благодарностью

за проявленное терпение…

Любимой доченьке Ренате в назидание…

Моему товарищу по творчеству

Николаю Варнаве с благодарностью за

помощь в создании образа главного героя

Все совпадения случайны. Но это и есть наша

жизнь, а значит всё написанное – правда.

Автор

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЗАСНЕЖЕННОЕ ОДИНОЧЕСТВО

Глава первая

 
«Это было плаванье сквозь туман.
Я сидел в пустом корабельном баре,
пил свой кофе, листал роман;
было тихо, как на воздушном шаре,
и бутылок мерцал неподвижный ряд,
не привлекая взгляд…
 
 
Моря не было видно. В белесой мгле,
спеленавшей со всех нас сторон,
абсурдным
было думать, что судно идёт к земле —
если вообще это было судном,
а не сгустком тумана, как будто влил
кто в молоко белил».
 
 
«Это было плаванье…»      Иосиф Бродский
 

Роман Викторович Одуванчиков смотрел на медленно летящий за окном больничной палаты снег и улыбался, что случалось с ним в последнее время крайне редко. С каждым прожитым годом жизнь медленно, но верно превращалась из захватывающего боевика про любовь и приключения в скучную мелодраму про трудности и разочарования. Иногда Роман Викторович представлял свою жизнь в виде школьного дневника. Шесть дней с понедельника по субботу с заранее кем-то за тебя составленным расписанием.

На первых страницах самые обычные школьные предметы – чтение, математика, история. Потом уже и не уроки совсем, а дела житейские – свадьбы, роды, разводы, похороны и работа, работа, работа. А на полях дневника, как и положено, замечания. Вначале тоже простые: не готов к уроку географии, забыл дома сменную обувь, не сдал деньги на обеды. Потом всё сложнее и сложнее – женился без любви, работать пошёл не по призванию, пить начал не в меру, денег зарабатывал для семьи мало или, наоборот, много, да спускал всё на приятелей, да на водку, или того хуже – на автоматы игровые.

Ну и ближе к концу дневника замечания совсем уж безнадёжные. И не замечания даже, а вопросы в пустоту: зачем жил, что после тебя останется, в чём у жизни твоей был смысл? Одно спасение от всего этого – седьмой день недели, который так и называется – Воскресение. Его специально из дневника убрали, чтобы никто к человеку в этот день с делами и замечаниями не лез, чтобы человек мог хотя бы в этот день в одиночестве побыть, отдышаться немного, сил накопить, подумать спокойно. Вот как он сейчас в этой своей палате. Где и когда еще будет возможность и время поразмышлять немного о смысле жизни?

Здесь в больнице всё к таким размышлениям, как раз располагает – тихо, только приборы медицинские гудят над головой, опрятно, светло. Посетителей к нему не пускают, а значит, и отвлекать его ненужными разговорами и передачами никто не будет. Роман Викторович Одуванчиков смотрел на медленно летящий за окном палаты снег и улыбался.

С момента своего рождения и лет до двадцати пяти улыбался он часто, очень часто, можно сказать с перебором, хотя не всегда это шло ему на пользу. В то счастливое время в нём самым удивительным образом сочетались две противоположности: приветливая открытая улыбка и болезненная – до помутнения рассудка – застенчивость. В молодости, разговаривая даже со знакомым человеком, Роман Викторович в приступе неожиданно накатившего стеснения, нередко вдруг краснел и замолкал, не в силах произнести больше ни слова. Причиной могло стать всё что угодно: неловкое замечание о его внешности, невинный намёк на отношения с противоположным полом, в общем, любая, ничего не значащая ерунда. Беда не большая, если бы Роман Викторович в такие минуты просто молчал.

Охваченный внезапным приступом застенчивости нормальный человек так себя, как правило, и ведёт: краснеет, превращается в камень, теряет дар речи. Ситуация не из приятных, но понятная, чаще всего вызывающая у собеседника сочувствие, даже жалость. Но у Романа Викторовича в такой момент обязательно проявлялось и другое его качество. Потеряв дар речи в приступе застенчивости, он начинал совершенно беспричинно улыбаться, и это уже совсем другая история. К вам человек с просьбой обращается или вопрос задаёт, может быть, даже в любви признаётся, а вы молчите и улыбаетесь, то ли, издеваетесь, то ли, умнее других себя считаете, кому такое понравится?! Тут скорее ждите раздражения или даже злости, а вовсе не сочувствия.

Поэтому из-за постоянной этой улыбки на лице, жилось Роману Викторовичу нелегко. С самого детства так было. Даже отец, который его любил, очень временами сердился на маленького Ромку. Заприметив на лице любимого чада беспричинную улыбку, бить не бил, не в его это было правилах, но кричал зло, в полный голос, не сдерживаясь: Что брылы развесил, хватит лыбиться. Нехорошо так кричал, опасно, до сих пор от слова брылы холодок идёт по коже.

Но, отец, положим, просто злился, а вот все остальные всерьёз пытались Романа Викторовича отучить улыбаться. В начале воспитательницы в детском саду, потом учителя в школе, заместитель декана в институте. Воспитательницы в садике, правда, сами были молодые и веселые, сильно его не доставали. А вот Антонина Степановна, его первая учительница, даже ходила к директору школы и просила перевести странного ученика в другой класс, так ей не нравилась его постоянная улыбка. Слава богу, учился он прилежно, мамой был хорошо воспитан, и вскоре всё встало на свои места. Антонина Степановна к нему привыкла, относилась хорошо, по её предложению Романа Викторовича даже выбрали старостой класса. Хотя ему старостой быть не хотелось. Во-первых, слово обидное, так в кино про войну полицаев называли, а во-вторых, совсем о другом он мечтал.

В первом классе, когда их принимали в октябрята, весь класс разделили на три звёздочки по десять человек. В каждой звёздочке обязательно был санитар. Полезное для всех дело – с утра идёшь и у каждого проверяешь чистоту ногтей, ушей, воротничков на рубашках. У мальчиков проверяешь, у девочек, даже у Ани Уткиной – самой красивой в классе – тоже можешь проверить. А если вдруг война, то в армии санитары очень нужны – надо будет раненых с поля боя выносить, может быть, даже орденом наградят. Поэтому очень он хотел быть санитаром, а не старостой. Но не сбылось. В общем, в садике и в школе как-то продержался, а дальше чуть легче стало. В университете учился на одни пятерки, был комсоргом, там от него с претензиями по поводу улыбки быстро отстали. Ну, есть такой Одуванчиков из второй группы на третьем курсе, молчит всё время, улыбается, да и бог с ним.

После университета пришлось идти в армию, а там всякий солдат должен быть опрятен, молодцеват и серьезен. А потому командир роты – молдаванин майор Гуцу не раз пытался вести с молодым лейтенантом Одуванчиковым отеческие беседы по поводу неуставной смешливости новоиспеченного командира взвода. Хотя к этому времени Роман Викторович почти научился себя контролировать. Конечно, улыбка, даже в присутствии старших по званию, ещё появлялась на юной лейтенантской мордахе, но он уже умел быстро её прятать. Поэтому и с майором Гуцу особых проблем всё-таки не было. Тем более, что, по общему мнению, сам ротный был человеком суровым, но справедливым. В семьдесят девятом попал одним из первых в Афганистан, отслужил больше года около Герата, был тяжело ранен и отправлен на Урал в мотострелковую дивизию воспитывать молодое поколение защитников Родины.

Отслужив положенные два года, Роман Викторович вернулся домой и пошёл работать вместе с друзьями-приятелями. Время было уже перестроечное и можно было выбирать занятие по душе, поэтому они решили осваивать промышленный альпинизм. Летом висели на веревках, ремонтировали пятиэтажки и заводские цеха, зимой снег с крыш убирали. Особенно летом хорошо было – висишь целый день на стене, стучишь молотком, старый цемент из шва межпанельного выбиваешь, а кругом красота, свежий воздух, друзья – улыбайся на здоровье. Вот когда он бригадиром стать решил и свой отдельный бизнес замутить, тут, конечно, всё по другому пошло – начались споры с друзьями из-за денег, отвечать пришлось уже самому за всё: за технику безопасности, за материалы, за сроки, взятки пришлось учиться давать – быстро стало от всего этого не смешно.

Так жизнь постепенно и укатала. Сначала всем улыбался без причины, потом улыбку прятать научился, а потом без лишней необходимости вовсе улыбаться перестал. Но сегодня Роман Викторович Одуванчиков смотрел на медленно летящий за окном больничной палаты снег и улыбался. Еще бы, такой счастливый случай ему выпал. Вечером двадцать девятого декабря, всего за два дня до Нового года, загремел он в больницу с подозрением на инфаркт. И теперь – вместо праздничной суеты его окружали тишина и одиночество палаты интенсивной терапии. Зато жив и даже почти здоров – ирония жизни, каприз богини судьбы Клото, прядущей нить жизни каждого человека. Как тут не улыбнуться! В такой ситуации и повода искать не нужно, можно просто радоваться вот этой густой белой пелене за окном, внезапно спрятавшей его от всех остальных людей и открывшей путь в тайный мир заснеженного одиночества…

Глава вторая

Снегопад продолжался уже три дня подряд. Такую погоду Роман Викторович любил. В такую погоду хорошо одному гулять в пустынном парке. Медленно, долго идти по асфальтовой дорожке, покрытой тонким слоем свежего снега, а потом на самом крутом повороте оглянуться и увидеть две чёрные цепочки следов, уходящих в бесконечность. Но ходить ему сейчас нельзя, можно только лежать в окружении хитрых медицинских приборов и наблюдать, как с каплями раствора из капельницы утекают мгновения его жизни. Кап, кап, кап…

Если совсем честно, Роман Викторович давно уже мечтал побыть совершенно один. Конечно, не в больничной палате, а где-нибудь на пустынном морском берегу или на горном склоне, как тогда – много лет назад – на Северном Тянь-Шане. Там они тёплой дружеской компанией две недели бродили по горам, и в тот день им оставалось только спуститься по простому и безопасному пути со знаменитого Талгарского перевала, поэтому каждый шёл в своём темпе. Повернув за очередной поворот извилистой тропинки, Роман Викторович увидел удивительную по красоте картину. Прямо под его ногами лежала огромная горная котловина, затянутая сплошными белыми облаками.

Всего в нескольких метрах ниже того места, где он стоял, плотно клубился туман и моросил мелкий дождь, на камнях вдоль тропы влажно блестели капли воды. А у него тут ярко светило солнце, дул легкий ветерок и открывался такой захватывающий вид на торчащие из облаков горные пики, что он решил плюнуть на всё и оставаться здесь, как можно дольше. Сбросил рюкзак, уселся на огромный нагретый солнцем камень. Смотрел на горы, на облака внизу, думал о возвращении домой, о том, как дальше строить свою жизнь, про любовь думал, которая по всем расчётам должна была уже быть где-то на подходе, о друзьях, которые готовят внизу ужин и ждут его. Пошёл дальше Роман Викторович только, когда солнце стало совсем уж садиться за горную гряду. Сделал с десяток шагов по тропинке и нырнул во влажный белый комок туманной ваты. Стало темно, холодно, пошёл дождь, пришлось ускорять шаг, почти бежать туда вниз к палаткам, гитарам и горячему чаю в большом закопчённом котле, который наверняка уже кипятился на уютно пофыркивающем примусе.

На том большом и тёплом камне над облаками тоже было ощущение одиночества, но какого-то светлого. Перед ним одним был открыт целый волшебный мир, он мог выбирать любую дорогу. А здесь в больничной палате от него ничего не зависит, он не хозяин своей судьбы, вся надежда только на врачей и дорогие лекарства. Хотя всего три дня назад его жизнь была совсем другой – размеренной и предсказуемой. В ней можно было не опасаться глупых сюрпризов судьбы. Будущее было продумано и спланировано, все окружающие Романа Викторовича персонажи расставлены по нужным полочкам – жена, дочь, партнёры по бизнесу, работники. Все роли были чётко расписаны. Он – добытчик, жена – хранительница очага. Он зарабатывает, она тратит. Любимая дочь постигает азы маркетинга в Лондоне. Партнеры надёжны, работники преданы. Гармония. Маленький персональный Рай, построенный его собственными руками.

В этом раю можно никуда не спешить. Вставать поздно, завтракать в любимом кафе, где все знают его вкусы и встречают чашкой горячего эспрессо. Потом заезжать в фитнесс центр и на пару часов в офис – для создания нужного настроения у подчинённых. А часам к шести неторопливо возвращаться домой ужинать и отдыхать в любимом кресле у телевизора с бокалом вина или с одной из книг любовно собранной библиотеки.

Часть этой библиотеки досталась ему от мамы, которая страстно любила книги и чтение. Она и Романа Викторовича приучила читать много и со вкусом. Книги были самые разные – полное собрание сочинений Ленина в красном бархатном переплёте 1936 года издания, неизвестно как к ним в дом попавшая собственность городской библиотеки города Молотова, знаменитые шесть серых томов Александра Грина, потрепанное издание «Похитители бриллиантов», заклеенное по переплёту липкой лентой. И где-то в самой глубине шкафа, предусмотрительно спрятанная мамой тоненькая зелёная книжка «Основы половой гигиены» – единственный источник знаний для подрастающего Романа о противоположном поле и о вреде онанизма для советского человека.

Собранную вместе с мамой библиотеку Роман Викторович очень любил, а вот младшая сестренка никогда собирательству книг значения не придавала. Поэтому, когда семейная библиотека, по воле случая, попала в её распоряжение вместе с родительской квартирой, она быстро и решительно от всех старых потрёпанных книг избавилась. Жалко очень, среди них были те, которые мама читала еще в свои молодые годы, и не только читала, а делала на полях пометки, честно отражавшие её отношения к главным героям, особенно отрицательным.

Если память не подводила Романа Викторовича, то самое сильное отвращение вызывал у мамы Ромашов – главный злодей их обоюдно любимого романа Каверина «Два капитана». Все поля книги в местах его появления по ходу повествования были исчёрканы мамиными надписями – негодяй, мерзавец, подлец. Ну, и поделом ему, человеком он был и впрямь отвратительным, потому и судьба ему досталась плохая. Хотя подробности сюжета Роман Викторович помнил уже плохо – давно не открывал любимой когда-то книги. Теперь, если после ужина хотелось подремать, он доставал с полки не Каверина, а красный томик Дрюона. Интриги французского королевского двора действовали лучше любого снотворного. А если не спалось – в сотый раз начинал перебирать фотографии в старом альбоме с обложкой из толстого коричневого картона.

Альбом этот достался Роману Викторовичу случайно. Три года назад на выставке в Питере, мучаясь от безделья, он бродил между стендами и в самом дальнем углу огромного зала столкнулся с Олегом Кунициным – школьным другом и человеком во всех отношениях выдающимся. После школы прошло уже больше тридцати лет, но внешне Олег почти не изменился – такой же высокий, сутуловатый, длинноволосый. Только если в те давние годы от него частенько пахло сыростью и дымом – жили они вдвоём с мамой в бараке около центрального рынка, и отапливался барак обычными дровяными печками, то сейчас пахло от школьного друга современным мужским парфюмом, и одет он был в деловой костюм буржуя средней руки.

В школе Куница, так его звали в компании, был капитаном баскетбольной команды, главным школьным философом и поэтом. Они больше всего, конечно, ценили баскетбол. Философия никого из них тогда не увлекала, а написанная Куницей поэма о тяжелой судьбе негра Билли в Америке была правильной, но ужасно скучной. Хотя, вот ведь парадокс, Роман Викторович, получивший в десятом классе похвальную грамоту по литературе, ни одного стихотворения из школьной программы не помнил, зато в любое время дня и ночи мог легко продекламировать пару строчек из поэмы, которые Олег читал когда-то на школьном митинге солидарности с угнетёнными народами Африки и борцами за свободу Чили.

За что ж Вы, гады, Билли убили? – страстно декламировал в микрофон свой вопрос к убийцам молодого и прогрессивного негра по имени Билли горячий и политически грамотный Куница, а ученики старших классов не менее горячо и не менее политически грамотно ему аплодировали. Потом их любимый завуч Ольга, сверкнув толстенными линзами очков, взмахивала рукой, и все дружно запевали «Венсеремос» – гимн чилийских коммунистов. El pueblo unido jamás será vencido. Пока мы едины, мы не победимы. Смешные они тогда были. Правильные, горячие и смешные.

После школы Куница поступил на философский факультет в Питере, тогда ещё Ленинграде, встретился там с интересными людьми и вкусил столичной свободы: начал читать «Государственность и анархия» Бакунина и прочую, не нужную молодому организму, литературу, ставившую под сомнение незыблемость советского строя и моральный авторитет руководителей партии и правительства.

Если взять самого пламенного революционера и дать ему абсолютную власть, то через год он будет хуже, чем сам Царь – начитавшийся такой крамолы Куница, через год был отчислен из университета за вольнодумство и отправлен служить срочную в стройбат под Красноярском. Столкновение с суровой армейской реальностью его быстро образумило, он отслужил положенные два года и безропотно вернулся в Питер доучиваться на советского философа. Успешно окончив университет, сам стал преподавать студентам на том же самом факультете историю философских учений, а потом призывно загорелся прожектор перестройки, и Куница с головой бросился в омут дикого капитализма.

Торговал сигаретами, продуктами, хотел даже открыть ларёк на рынке, но, к счастью или к несчастью, в один миг потерял все заработанные деньги. Увидел объявление о наборе желающих убирать в Испании виноград. Оплату обещали сказочную и в немецких марках, а аванс для организации поездки нужно было заплатить местной фирме хоть и большой, но в рублях. Мысленно уже представляя себя на родине Сервантеса в окружении знойных испанок, Олег собрал всё, что у него было, попросил помощи у мамы и аванс заплатил. Только вот, явившись к месту сбора, оказался в компании десятка обманутых дураков без денег и без Испании. Организаторов никто никогда больше не видел. Юношеская любовь к Ильфу и Петрову Кунице не помогла, а ведь Остап Бендер предупреждал подпольного миллионера Корейко – Все крупные современные состояния нажиты самым бесчестным путём. Внимательнее надо было читать классиков.

Неудача с Испанией Куницу, правда, не остановила, а скорее даже раззадорила, он бесстрашно продолжил погружение в мир чистогана, а для экономии на расходах, согласился попутно возглавить никому не нужный детский журнал и переселился жить в помещение редакции, располагавшееся в старой и ветхой коммуналке на Невском. Там Роман Викторович удостоился чести однажды ночевать вместе с господином главным редактором, когда сам приехал в Питер за очередной партией сигарет. Был грех, что сейчас скрывать, он тогда тоже вместе с Куницей решил разбогатеть на мелких спекуляциях.

Они были молоды, и им, если честно, нравилась наступившая новая жизнь со всеми её причудами и криминально-революционными зигзагами. Хорошее было время. Они бродили вдвоём вдоль ленинградских каналов, ели мороженое и строили грандиозные планы личного обогащения в кафе около Эрмитажа. В кинотеатре на Невском смотрели «Девять с половиной недель», представляя себя на месте брутального Микки Рурка, а потом, вдоволь намечтавшись и нагулявшись по северной столице, шли на рынок закупать сигареты.

Хорошее было время, но странное, а для кого-то и просто страшное. В ста метрах от обветшавшего, но всё еще благородного Невского проспекта бурлила торговая вольница, честный дикий капитализм без всяких правил и моральных ограничений. Тесными рядами там стояли рядом советские интеллигенты-очкарики с книгами на продажу, ветхие пенсионерки с вязаными носками и редиской, разложенной на накрытых газетами деревянных ящиках, и начинающие бандиты с неясными намерениями в спортивных костюмах «Адидас» из Белоруссии. Продавали всё, что можно было себе представить. И то, что нельзя – тоже продавали. Роману Викторовичу с Куницей пару раз предлагали, например, купить по пистолету – надо было соглашаться, сейчас попробуй, достань такую нужную в хозяйстве вещь…