Читать книгу: «Изгоняя дьявола», страница 3

Красный цветок

После ухода Никона, для Маргарет начались долгие, глухие ночи одиночества. Они, сливались в глухую цепочку, она их не помнила. Он был как воздух, как вода, радость и беда. Без него Маргарет становилась безразличной ко всему.

И вот на грани этого бреда и апатии, она взяла в руки красный цветок (тот самый из книги странствий), все что осталось от Никона. Он просил Маргарет сохранить этот цветок.

Цветок в руках Маргарет начал излучать какой-то странный свет, вокруг него начала образовываться прозрачная сфера, наполняясь феерическим сиянием… В центре сферы Маргарет увидела Никона, в демонической страсти с соблазнительной улыбкой, склонившегося над молодой девушкой… И тогда, ее сердце от боли превратилось в лед, ей стало легче, наверное от потерянных надежд.

Сфера становилось все прозрачнее и больше. Скоро она стала занимать размер половины комнаты, до самого потолка. Она увидела Никона, который что-то говорил симпатичной брюнетке. Можно было разобрать, только некоторые слова. Он что-то говорил о музыке и просил её спеть, аккомпанируя ей на скрипке. Она согласилась. Песня оказалась действительно хорошей и голос певицы был отменный, но Маргарет ревновала и ничего не могла сделать. Проникнуть сквозь сферу у неё не получалось. Тем временем певица закончила петь, и они вместе с Никоном удалились в тёмную спальню.

Все, что произошло дальше, было ужасно для Маргарет. Она видела, как Никон соблазняет эту девицу и затаскивает в постель. Ревность бушевала…

Она взяла бутылку рома и недолго думая, отхлебнула почти половину стакана, горячительного напитка. Это придало ей уверенности, и она швырнула эту бутылку в прозрачную сферу.

Сфера лопнула, как мыльный пузырь из неё вылетел большой, огромный орёл. Он был ростом с Маргарет. Изогнутый клюв его был огромен, глаза с яростью смотрели на Мaргарет.

– Зачем ты разбила сферу, я хранитель цветка… Я изнасилую, а потом разорву тебя, – вне себя, проговорил по-человечески орёл

– Во истину, человеческие пути неисповедимы, –  думала Маргарет. Терять ей было нечего.

– Ну хорошо. Давай тогда сделаем так. Я станцую для тебя, а потом ублажу. А ты меня на своих больших, могучих крыльях, унесёшь к моему возлюбленному мужчине. Устраивает такой вариант?

Орёл видел, что женщина прекрасно сложена, его накал потихоньку начал спадать

– Ну хорошо, давай посмотрим, что ты умеешь, – проговорил он, снисходительно.

– Подожди, я переоденусь, – сказала Маргарет. Переодевшись, она снова вошла в комнату. Ее тело сверкало в серебристо – фиолетовых блёстках. Её танцевальный костюм, плотно облегал всю её красивую фигуру. Вся одежда переливалась, как рыбья чешуя. Все её движения были грациозны и великолепны. Она включила медленную музыку и начала танцевать. Орёл смотрел и наслаждался танцем. Она возбуждала его своими движениями, вызывающими в нем откровенные желания и музыка, все сильнее завораживала своей мягкой, волшебной мелодией. Ей ничего не оставалось, как начинать, медленно раздеваться. Она, во что бы то ни стало, пыталась "продраться" к его желанию, вызвать у него интерес к себе. У нее было нежное, матовое тело, губы – крупные, полные и круто изогнутые, какие встречаются у женщин на картинах Рубенса; большие глаза, казавшиеся вечером совсем черными, благодаря расширившимся зрачкам; пышные, немного жесткие волосы, вьющиеся мелкими завитками на висках…

– Ты мной доволен? – спросила она, нежно притрагиваясь пальцами к его страшным когтям

– Знаешь, – сказал орел, любуясь ею, – мне начинает казаться, что мы с тобой договоримся.

Она покраснела. Ей было дурно и в тоже время ее охватывало, какое-то странное возбуждение, от его горячего дыхания и запаха, как ни странно, человеческого пота. Ей казалось, что он еще заплатит за эту трогательную сцену, а у него вдруг появилось неудержимое желание, обнять крыльями, ее стройные ноги.

– Сведи меня с ума, чтобы я на одном лишь дыхании, прожил с тобою минуту, как век,  я много отдал бы за это, – сказал он.

Маргарет сразу переменилась. У неё появилась надежда на спасение. То ли притворяясь, играя свою, может быть, последнюю роль, то ли на самом деле, она начала возбуждаться, сердце забилось, а тело, словно замерло…сняв с себя всю одежду, она сделала шаг вперёд…

Орёл нежно завернул ее своими крыльями. Его дыхание по шее, доводило её до мурашек, с ее влажных губ вдруг раздался стон, сам воздух, казалось, замер и раскалился. Они начинали дышать в унисон, пересекая все мыслимые земные запреты, пульс учащенно бил по вискам. В объятиях орла, горизонталь и вертикаль теряли свою земное значение для Маргарет, пол качался, но страх вдруг пропал, ею овладело чувство, которое она никогда не испытывала, скорее всего, она сама превратилась в дикую, страстную орлицу…

…Дальше все было, как в тумане, прошел час или два в этом неописуемом наслаждении, на самом деле они полностью выбились из сил от бешенного темпа, который задавала она, в какой-то момент, орел закричал от сильного оргазма. У людей от счастья вырастают крылья, а у него выросли ноги и руки. Маргарет от увиденного потеряла сознание…

Придя в себя, она поняла одно, что у неё нашёлся друг, она обрела родственную ей, близкую одинокую душу; большего она и не хотела.

Орел превратился в получеловека, ей было ясно, что он кем-то заколдован, но кем, это предстояло узнать. Он сказал, что его настоящее имя Даймонд, он подпал под обаяние цельного характера Марго и захотел, чтобы она посвятила его в тайны своей жизни, сложившейся неудачно, скорее по воле случая, нежели из-за ошибки. Когда он спросил, отчего она сегодня так печальна, – а печаль придавала её красоте особую прелесть, – она взглянула на своего друга, и этот глубокий взгляд явился как бы печатью, скрепляющей торжественное соглашение.

– Сегодня я потеряла последнюю надежду, что дождусь своего любимого, – промолвила она

– Я любила его всей душой, это было роковое, неповторимое чувство. У меня наверное ничего не осталось в жизни.

Она не заплакала, говоря это, а только потупилась и чуть сжала пальцы, переплетая их по привычке. Она говорила сдержанно, но в её голосе звучала глубокая тоска, – такой глубокой, вероятно, была любовь её, – и у Даймонда дрогнуло сердце. Вся её жизнь, полная терзаний, о которых она рассказала в нескольких словах, выразительно сжимая руки, неутолимая скорбь этой хрупкой женщины, бездна мысли в хорошенькой головке, наконец, печаль, пленили Даймонда; он сидел молча рядом с этой благородной, величавой женщиной; он уже не думал о том, как хороша её внешность, такая восхитительная, такая совершенная, а видел её возвышенную душу. Наконец-то он встретил идеальное существо, которое видят в мечтах, которое страстно призывают все те, для кого жизнь – это любовь, они пламенно ищут ее…

Он не мог найти нужных, значительных слов, которые были бы под стать этой простой и в то же время торжественной сцене, и говорил лишь избитые фразы: – Сударыня, надобно или забывать свои утраты, или же отказаться от жизни.

Но рассудок всегда мелок в сравнении с чувством; он по природе своей ограничен, как и вообще всё позитивное, чувство же бесконечно. Поэтому Даймонд умолк и долгим взглядом посмотрел на Марго. Он был в мире новых представлений, возвышавших в его глазах эту женщину, и походил на живописца, который вдруг встретил музейную Мнемозину – самую прекрасную античную статую. Даймонд страстно влюбился. Он полюбил Маргарет пылко, со всей искренностью, а это сообщает любви ту невыразимую прелесть, ту чистоту, от которых позже, если мужчина полюбит ещё раз, уже останутся одни осколки; это страсть, которой с упоением наслаждаются женщины, вкусившие её, на поэтической вершине своей жизни. Женщины знают тогда цену любви и дорожат ею, боясь утратить её; в ту пору душу их ещё красит уходящая молодость, и любовь их делается всё сильнее от страха перед будущим.

– Я люблю, – твердил Даймонд

– Но, на свою беду, я встретил женщину, влюбленную в воспоминания. Как мне развеять прелесть ее воспоминаний и утраченных надежд?

У любви есть свой инстинкт, она умеет найти путь к сердцу. Поэтому, когда чувство настоящее, в судьбе его можно не сомневаться. Как не испытывать женщине ужаса при мысли о том, что вся жизнь её зависит от того, с какою искренностью, силою и настойчивостью влюблённый будет добиваться взаимности? Женщинам некрасивым любовь льстит, она превращает их в красавиц; для молодых же и обворожительных искуситель должен быть так же молод и обворожителен; добродетельных женщин прекрасное, но такое земное чувство заставляет искать некое оправдание греха в тех жертвах, которые они приносят любовнику, но перед силою соблазна всё бессильно.

Итак, Марго поняла, что жизнь её тесно связана с его жизнью; её изумило, но не повергло в смущение, а даже доставило некоторое удовольствие сходство их вкусов и мыслей. Переняла ли она образ мыслей Даймонда? Она не рассуждала об этом.

Паскаль сказал: “Сомневаться в боге – значит верить в него”. Так и женщины начинают противиться, только когда они уже увлечены. Марго призналась себе, что она любима, ей пришлось лавировать между тысячью противоречивых чувств. Заговорил здравый смысл, порождённый жизненным опытом. До сих пор жизнь её была отравлена горечью. Можно ли надеяться на счастливую развязку. С другой стороны, чего не отдашь за счастье? А может быть, она в конце концов найдёт счастье, которого так пламенно желала, – ведь искать его так естественно! Любопытство всегда выступает в защиту влюблённых. Если так последовательно меняется пусть даже их мимолётное чувство, то наступит миг, когда все оттенки смешаются.

Даймонд, увидев, что Марго глубоко задумалась, спросил её тем проникновенным тоном, которому колдовская сила любви придает трогательность:

– Что с вами?

Но она из осторожности промолчала. Ласковый вопрос этот говорил о полном созвучии душ; и она, благодаря удивительному женскому чутью поняла, если каждое их слово и без того было полно значения, понятного только им, то какая же сила любви открывалась перед ней?

– Мне нездоровится, – произнесла она наконец, испугавшись той торжественной тишины, когда язык взглядов бывает красноречивее слов.

– Сударыня, –  нежно и взволнованно ответил Даймонд

– Душа и тело связаны между собой. Почему вы не позволяете себе просить у любви того, чего любовь лишила вас? Вы считаете, что жизнь ваша кончена, а она для вас только начинается. Доверьтесь заботам друга. Ведь так сладостно быть любимой!

– Вы говорите, что надо любить? – никто не нравится мне, кроме вас, – а дружба ваша вносит радость в мою жизнь,  Да и благородно ли взамен своего увядшего сердца принять в дар сердце, полное иллюзий, которых уже не можешь разделять, когда уже не можешь дать счастье, потому что сама не веришь в счастье, или же будешь бояться потерять его? Да и кто согласится завоевать моё сердце такой ценой?

Молвила она с тем тонким, еле уловимым кокетством, секрет которого известен лишь немногим женщинам.

Слова эти, в которых чувствовался страшный вызов, были последним усилием разума.

Даймонд, услышав свой приговор, невольно вздрогнул, и это тронуло ее сильнее, нежели все те знаки внимания, которые он проявлял к ней. Женщин более всего умиляет в мужчинах, та ласковая утонченность, та изысканность чувств, какие свойственны им самим; ибо для них нежность и утончённость служат верными признаками “истинности”. Он вздрогнул, и это говорило о настоящей любви. Заметив, что ему тяжело Марго поняла, как велико его чувство. Даймонд холодно ответил:

– Пожалуй, вы и правы. Новая любовь – новое горе.

И он заговорил о другом, о вещах безразличных, но было заметно, что он взволнован; он смотрел на нее с сосредоточенным вниманием, будто видел её в последний раз.

Страсть с особой силой разгорается в душе женщины, когда она думает, что поступила невеликодушно, оскорбила благородное сердце. Женщины падают под ударами добродетели. “Благими намерениями ад вымощен” – эти слова не парадокс проповедника.

Даймонд затаил душевную боль и схоронил любовь свою в глубине сердца, как гроб в море. Мысли его нельзя было выразить словами; они были неуловимы, как те кислоты, которые, испаряясь, убивают. Но лицо его омрачилось, и Марго с женской чуткостью разделяла его грусть. Он заговорил о своём душевном состоянии, как часто говорят влюблённые. Марго всё угадала и была так взволнована, что не могла сдержать слёз. И с этого мгновения они перенеслись в рай. Рай и ад – это две великих поэмы, они выражают два начала, вокруг которых вращается наше существование: радость и страдание. Не будет ли рай вечным образом бесконечности наших чувств, в котором меняются лишь частности, ибо само счастье едино; и не символизирует ли собою ад бесконечные пытки, терзания наши, из которых мы можем создать поэтическое произведение, ибо все они различны?

Они сидели, влюблённые, друг подле друга, вечером созерцая из окна небосклон в тот час, когда он всего прекраснее – когда последние солнечные лучи расцвечивают небо блеклыми золотистыми и багряными тонами. В эту пору дня свет их тихо меркнет и будто пробуждает нежные чувства; вокруг царит покой, наши страсти смягчаются, и мы вкушаем какое-то приятное волнение. Сама природа в смутных образах рисует перед нами счастье и призывает нас наслаждаться им, если оно рядом с нами, или сожалеть о нём, если оно ушло. В эти мгновения, преисполненные очарования, под пологом из лучей, нежные сочетания которых словно вторят тайному искушению, трудно устоять против велений сердца: в этот час они всесильны! Горе тогда притупляется, радость опьяняет, а грусть тяготит. Торжественная вечерняя пора побуждает к признаниям. Молчание становится опаснее слов, сообщая глазам беспредельную глубину неба, которое в них отражается. А стоит сказать слово – в нём звучит волшебная сила. Не свет ли пламенеет тогда в голосе, не пурпуром ли горит тогда взгляд? Не в нас ли самих тогда рай, не в небесах ли мы сами?

– Итак, они сидели у окна и разговаривали. Но оба были очень далеки от обыденной темы беседы и, не понимая смысла своих речей, с восхищением внимали тайным мыслям, скрытым за словами. Ее рука лежала в его руке.

Они одновременно повернулись, чтобы взглянуть на возникший в небе фантастический пейзаж, одну из тех неподражаемых и мимолётных поэтических картин с резкими переходами от багряно-пламенных до чёрных тонов, украшающих небо; тот великолепный полог, за которым возрождается солнце, прекрасный саван, облекаясь в который оно уходит. Волосы Марго касались его руки; Она почувствовала это лёгкое прикосновение и вздрогнула, он вздрогнул ещё сильнее, ибо они мало-помалу подошли к одному из тех необъяснимых душевных переломов, когда тишина так обостряет чувства, что малейший пустяк наполняет печалью, если сердце погружено в тоску, или же доставляет несказанную радость, если оно трепещет от любви. Она почти невольно сжала руку своему другу… в надежде на будущее.

От мощной энергетики любовных ласк, заклятие орла спало наполовину. Он превратился в получеловека. Дьявол заколдовал его за непокорность, помогать ему в согрешениях девственниц.

 Чтобы полностью расколдовать орла, одной любви Маргарет было мало. Как сказал Даймонд, нужно было попросить у ангела, который покинул Даймонда в результате колдовства и жил обособленно в северных широтах, хрустальный талисман, который Маргарет должна была приложить к своему любящему сердцу, и тогда, чары дьявола окончательно спали бы и Даймонд снова превратился бы, в того самого юношу, которым был раньше. Но, ангел стал таким фанфароном и не захотел отдавать хрустальный талисман, он вступил в сговор с самим дьяволом. Владения и власть дьявола Вуэльзивула стали безграничными. Маргарет оставалось встретиться с самим дьяволом, чтобы: либо покорить его своей любовью, либо остаться у него навсегда…

Дьявол расставляет точки

Глядя на эту влюбленную парочку Вуэльзивул диву давался, до чего хороша эта женщина и как ему, ею завладеть, чтобы всё было чинно и красиво. Вуэльзивул просто превратил Даймонда в известь. Страшно даже подумать, но это случилось наяву. В один миг, Даймонд превратился в кучку небольшой белой извести, лежавшую под водосточной трубой, во время дождя. Известь была смыта дождевым потоком в ближайший колодец… Для Маргарет, была уготована тоже незавидная участь, он заставил забыть все ее прошлое и внушил ей что именно он Вуэльзивул, спас её во время кораблекрушения и отправил её в одинокий дом, в край северных сияний, и сказал, что будеть ждать её через две недели на шабаше, там они смогут увидеться вновь. Маргарет ничего не оставалось, как согласиться.

Прошло две недели. Чтобы попасть на шабаш к Вуэльзивулу, Маргарет одела платье, обрезала его, тем самым показывая их красоту, а потом и вовсе сняла с себя все и ногая, также, как и ведьмы, она растерла своё тело, специальной мазью, которая вызывает летучее состояние тела. Это была смесь из поручейника (растение сем. зонтичных), касатика, дикого винограда, крови летучей мыши, волчьих ягод и деревянного масла. Прежде чем натереться мазью, она сначала крепко растерла, насухо, все тело, сжатое от холода, чтобы оно разгорелось и покраснело, а потом уже нанесла мазь.

…Итак, она ночью, при свете луны, вылетев через печную трубу, полетела верхом на козле, на бал, на музыку и танцы и попала на дьявольское собрание.

По прибытии на место гостью встретил хозяин пиршества – сам дьявол в образе пса. Сатанинский бал освещался огнями, испускающими густые клубы черного дыма. Слетающиеся со всех сторон ведьмы воздавали поклонение дьяволу; знаками этого поклонения были особые позиции тела. Ведьмы приседали на корточки и вместо того, чтобы склонить голову пред демоном, закидывали ее назад или становились с ним, спина к спине. Иные усердные поклонницы преподнося себя в жертву дьяволу, принимали от него, всякого рода посрамления и надругательства над ними, наиболее угодные дьяволу. Маргарет, наотрез отказалась совершить гнусное обрядовое лобзание зада дьявола, тогда дьявол покинул вид пса и принял вид человека. Он заставил ее приложиться к его ноге, которая была холодна, как лед, и в то же время притронулся пальцем к ее лбу… Некоторые ведьмы во время шабаша делали себе уколы на пальцах и вытекшей кровью подписывали договор с дьяволом, который вслед за тем совершал над ними крещение, разумеется, уже во имя свое, причем давал им медные стружки, которые получаются при обтачивании колоколов. Ведьмы бросали эти стружки в воду, произнося при этом заклинания на собственную душу: «Как эти опилки никогда не вернутся к колоколу, с которого они содраны, так пусть и душа моя никогда не увидит Царствия Небесного". Потом были танцы. Танцевали обязательно, держась спина к спине. Танцевали на Балу под музыку скрипки и гобоя, в некоторых танцах без музыки, все танцующие пели и плясали под свое пение. Гости маскировали свои лица. Эта предосторожность считалась не лишней среди ведьм, потому что на шабаше могли быть самые неожиданные и неприятные встречи близких соседок или даже родственниц.

После танцев сели за стол, щедро уставленный всякими блюдами, чрезвычайно вкусными и лакомыми, но была и разная гниль и гадость, – это уже, смотря по достоинству гостей. За столом около каждой ведьмы сел ее визави-кавалер – колдун; так и сидели парами. Перед едой произносили нечто вроде благословения яства и пития, но, конечно, в богохульном смысле. И закончилась трапеза тоже провозглашениями подобного же рода.

После застольного пира, ведьмы принялись для развлечения драться между собою. Хозяин бала, дьявол Вуэльзивул, был в добром расположении духа, и принял участие в этих забавах и собственноручно хлестал ведьм прутьями и при этом во все горло хохотал. Он услаждал своих гостей игрою на арфе. От браков колдунов с ведьмами, нарождались на свет жабы. Своим верным приверженцам дьявол давал верных рабов, в виде разных животных – кому ворона, а кому кота. Этих зверей можно было посылать куда угодно и с каким угодно поручением, и они все аккуратно исполняли. Любвеобильный Вуэльзивул, принимал вид либо мужчины, либо женщины, и в таком виде вступал в плотскую связь с людьми, соблазняя простых смертных. Лукавый был очень разборчив и ненасытен. Связь с дьяволом не всегда оставалась бесплодной, женщины рождали от него каких-то чудищ с получеловечьим обличьем, случалось, что женщины, зачавшие от дьявола, разрешались дымом и бурными ветрами, которые внезапно вырывались у них из тела. А один мужчина жил с дьяволом Вуэльзивулом – женщиной, но видеть мог ее, только он, за что был прозван сумасшедшим, разговаривающим с пустотой. Но вернемся к пиршеству.

Пиршество закончилось тем, что каждая ведьма отдала хозяину пиршества, подробный отчет о всех пакостях, которые ей удалось совершить со времени последнего их собрания, удостаиваясь либо похвалы и награды за рвение, либо нагоняя за нерадивость; нерадивых тут же жестоко били. В эти последние минуты пиршества все ведьмы запасались каким-то порошком, который брали с собою. Что это был за порошок и из чего он состоял: Вуэльзивул, присутствовавший на пиршестве в разных образах, из громадного черного козла, вдруг мгновенно вспыхнул адским огнем, сгорел весь без остатка и превратился в кучу золы. Вот эта самая зола и представляла собою тот таинственный порошок, который ведьмы уносили с собою на память с шабаша, также они брали с собой разные яды, которые им всегда были полезны при их злодействах. Сборище расходилось, наконец, восвояси, причем те, кто жил поблизости, уходили пешком, а те, кто жил подальше, – тем же способом, каким совершили путь на шабаш, который проходил в ночь с пятницы на субботу. Одна из участниц шабаша, ведьма Магдалина, рассказывала Маргарет, что она работала в заведении у швеи. Она и несколько других работниц этой швеи были обольщены каким-то колдуном. Всех этих своих жертв колдун водил на шабаши. Там он служил мессу, причем одевал грязнейшую рубаху, которую, очевидно, нарочно держал для той цели. Всем своим обольщенным жертвам он показывал книгу, сшитую из двадцати листов бумаги и заставлял их в этой книге расписываться. Магдалина прибавляла к этому, что когда она уходила с первого шабаша домой, то обольститель заставил ее надеть на себя ту самую рубаху, в которой он был на шабаше, и все время, пока эта адова одежда была на ней, она чувствовала себя истязуемой самыми скверными запахами. Магдалина после первого шабаша посещала эти собрания, еще много раз, почти каждую неделю, увлекаемая туда своим искусителем. Во время одного из шабашей соблазнитель, отслужив свою адскую мессу, торжественно сочетал ее браком с одним из присутствовавших на шабаше колдунов. Этот любопытный жених принял вид обольстительного молодого человека. Он надел ей на палец кольцо. Вслед за обручением новобрачные расстались, но молодой сказал своей супруге, что они скоро увидятся, и действительно, он явился к ней на другой же день и после того сожительствовал с ней: его любовный пыл, был так неуемен, что доставлял супруге гораздо больше муки, нежели наслаждения. Также она рассказывала Маргарет, про новорожденных малышей от ведьм. Их обычно клали на алтарь, перед которым совершалась адская месса, когда же месса кончалась, все присутствовавшие ведьмы, а в том числе и матери, кидались на малышей, душили и разрывали на части, а потом разносили эти части по домам, потому что этот материал считался необходимою принадлежностью колдовства. Впрочем, от трупов брали только некоторые части, как, например, сердце. Маргарет не могла поверить во все это, и чтобы не сойти с ума, посчитала все, обманом чувств, нечто вроде сновидения, вызванного искусственно, той самой мазью, которой она натиралась, желая вызвать к себе злых духов, и от этого впав в глубокий сон. И вот, в то время, когда она находилась в этом непробудном сне, ей являлись черти, бал, пиршество, танцы и всякого рода развлечения. Но в конце концов она понимала – дьявол так могущественен, что посредством отвода глаз и обмана чувств, мог представить ей какое угодно зрелище. Дьявол мог в образе кошки или собаки входить в дома и там убивать маленьких детей или утаскивать их. Его ненависть к человеку не имела пределов. Хочется отделить чародейство от дьявольщины. Обе эти вещи, могут быть независимы одна от другой. И так, Маргарет поближе познакомившись с дьяволом, решила на свой страх и риск продолжить общение, с целью, разузнать его слабые точки, если они вообще существуют.