Читать книгу: «Касание»

– Вы можете сказать, что это было или на что похоже?

– На что похоже? Даже не знаю, как точнее дать определение. Может, невозможное воспоминание из будущего? Да, с того дня, как я увидел её, меня стала преследовать навязчивая мысль, словно дежавю, словно невозможное воспоминание откуда-то. Словно это было когда-то давно… в будущем.

– Что значит, «было в будущем»? Вам не кажется не уместным соединение двух взаимоисключающих временных величин – «было» и «в будущем»?

– Согласен, выглядит странно. Только я пока не знаю, как точнее ответить на ваш вопрос. Я и сам хочу понять, что же произошло. Как вообще можно об этом рассказать? Сейчас я понимаю, что всё это выглядит так, будто я сошёл с ума, но тогда мне так не казалось. Вернее, я осознавал, что происходит нечто нереальное, но в то же время видел всё совершенно отчётливо, так же, как вижу сейчас вас. Поэтому это вопрос спорный, что более реально. Откуда мне знать, что вы реально существуете? Может быть, именно то будущее и является моим настоящим, а вы – моё жуткое воспоминание?

– Интересная мысль. Хотите в этом разобраться?

– Думаю, что это требует понимания, но можно ли будет разобраться в этом – большой вопрос. С чего бы начать?

– Начните с начала.

– Хм, теперь я и сам не знаю, где действительно это началось, то ли там, то ли здесь.

– Раз уж мы здесь, то начните отсюда.

– Не уверен, что это правильно. Но, видимо, так будет лучше проследить всю хронологию событий… так, чисто для себя. Начну с того самого дня…

Это была прошлая суббота. В тот день у меня всё, в прямом смысле, валилось из рук. А всё потому, что накануне шеф попросил меня выйти завтра на пару часов принять картину. Его неожиданно известили, что экспонат привезут не на следующей неделе, как планировалось, а именно в эту субботу. Я чувствовал, что происходит какая-то нелепость, но вникать особо не было времени. А мы по субботам не работаем, и у меня уже были планы на неё. Я хотел наконец-то как следует выспаться, чтобы после обеда встретиться с Полиной. Но когда шеф просит, то лучше пойти ему навстречу. Сам он, видите ли, не мог принять тот эксклюзив, хотя и очень этого хотел. У него образовалась, понимаете ли, очень важная деловая встреча. Вы же в курсе, чем занимается наша студия? Хотя, как вы можете это знать. Зайдите как-нибудь в «Вернисаж-сэйл», в салон «Симбирская живопись» или, на худой конец, в выставочную галерею на Гончарова, и тогда поймёте, что мы ничего общего с этим ширпотребом не имеем. У нас уникальный материал. Наши клиенты с тонким эстетическим вкусом. Вот шефу и понадобилось именно в эту субботу встретиться с нашими уважаемыми эстетами. А ничего, что у меня законный выходной? И, в конце концов, Полина. А она не любит, когда её планы кто-то или что-то нарушает. Но разве шефу есть дело, что у меня из-за него назревает скандал с этой женщиной.

– Полина – ваша девушка?

– Вы с ума сошли? Скажете тоже – «девушка». Какая в моём возрасте может быть девушка? Это гораздо сложнее.

– Что же может быть сложнее девушки?

– Страшнее нет на свете зверя, чем заключённый в брачных узах. Когда мы поженились, она сказала: «Жданов, ты не подарок для семейных отношений, да и я для тебя не сокровище, поэтому, когда у нас появится ребёнок, я уйду, чтобы мы не мешали друг другу жить». Сильная женщина, скажу я вам. Разве можно такую не любить? Хотя любить ещё труднее. И с тех пор, как родилась Катюша, мы в любви и согласии продолжили наши семейные отношения на разных метрах жилой площади. Я – в своей старенькой однушке, она с дочкой – у своих родителей, дом которых позволял иметь личное пространство. И знаете, в стратегическом плане она оказалась права, мы до сих пор не утратили друг к другу уважение и интерес. И на ту субботу я как раз и запланировал как следует выспаться. У меня хроническое недосыпание. Знаете, что это такое? Это когда ты можешь заснуть в любом положении. И здесь снова вопрос времени. А время обычно назначает Полина. Она сказала тогда: «Жданов, если в три часа ты не придёшь, то лишишься семейного обеда и общения с ребёнком». Теперь вы понимаете, что я испытал, когда шеф устроил со мной такой анекдот! Вернувшись в пятницу домой после работы, я немедленно позвонил жене и рассказал ей о случившемся. Она тут же разъединила связь, но уже через минуту позвонила сама и настояла на том, что обязательно придёт посмотреть на этот чудо-экспонат, из-за которого начальство разрушает мою семью. Я, конечно же, полностью поддержал её гениальную инициативу. На следующий день в девять утра я был в нашей студии. Заметьте, что далось мне это мероприятие совсем не легко. В семь я не услышал будильник, в восемь я осознал, что на мою голову обрушивается горящее здание. За минуту я пытался одеться и выскочить из дома, но эта минута почему-то растянулась аж на целых двадцать. В итоге вместо трамвая мне пришлось ехать на маршрутке. Когда я подошёл к закрытым дверям студии, знаете, кого я увидел? Нет, она ничего не сказала, она просто посмотрела мне в глаза. А знаете, что я прочитал в её глазах? Вот ни за что не угадаете.

– Что же можно подумать о человеке, который не может справиться со своими слабостями? Право, говорить такое слово вслух не очень приятно.

– А знаете, это не сложно. Каждое утро я говорил себе: «Жданов, ты полное ничтожество, ты не имеешь права жить среди людей».

– Помогает?

– Помогало. Какое-то время. Потом вошло в привычку, и я перестал обращать на это внимание, потому что всё это было бесполезно. Но вы оказались не совсем правы. Полина коснулась своей ладонью моей щеки и не сказала ни единого слова упрёка.

– Выходит, она вас жалела?

– Хуже. Я был для неё всего лишь ребёнком, который не готов ко взрослой жизни ответственного человека. Целых пять минут после её взгляда и прикосновения я не мог вставить ключ в замок, чтобы открыть дверь. Ключ постоянно выпадал у меня из рук, я поднимал его, пытался снова вставить, и он снова падал. Наконец, Полина забрала ключ и открыла дверь. Я отключил сигнализацию, и мы стали ждать. Я долго возился с приготовлением чая, пока она бродила по залу, рассматривая картины. Говорю же, день не задался с самого утра. Меня мучило странное предчувствие. Мысли никак не могли успокоиться. Она что-то рассказывала про Катю, а я всё думал, почему это со мной случилось? Как так вышло, что мы вообще поженились и даже сумели быть счастливыми? Ведь это парадокс! Наша с ней встреча – это типичное противоречие здравому смыслу! Этого вообще не должно было случиться! Весь единственный год нашей совместной жизни в моей квартире после росписи я задавал себе вопрос: «Почему это произошло?»

– Нашли ответ?

– Теперь да. Но тогда… В общем, ближе к одиннадцати приехал фургон. Двое в синих комбинезонах с трудом внесли в зал огромный деревянный контейнер. Я расписался в получении, и мы с женой остались наедине с экспонатом. Она предложила взглянуть, что там внутри. Я сказал, что не получал от шефа никаких инструкций насчёт вскрытия. Полина заявила: «Я что, по-твоему, из глупой ревности притащилась сегодня?» А потом добавила: «Учти, Жданов, ты лишишься пожизненного семейного обеда и общения с ребёнком, если сейчас же не покажешь, что там привезли». Вследствие подобного шантажа я был вынужден пойти на должностное преступление, и без разрешения шефа распаковал контейнер.

– Что вы чувствовали, когда совершали это? Ваша должность в салоне даёт вам такие полномочия?

– Да, всё, что касается непосредственно работы с экспонатами, входит в мои обязанности. Про должностное преступление – это, конечно же, преувеличение. И у нас не салон, а эксклюзивная студия. Просто я думал, что шефу будет приятно самому первому увидеть доставленный экспонат, из-за которого возникли такие сложности. Но решительность Полины не оставила мне ни малейшего шанса порадовать шефа. Впрочем, как потом оказалось, он ничуть не обиделся на мою, как он думал, инициативу, и даже наоборот похвалил, что я всё сделал как надо. Но знаете, в жизни бывают моменты, которые становятся ключевыми для всего последующего, а все предшествующие этому моменту события наоборот уже не имеют особого значения, потому что происходили ради него. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Похоже на точку бифуркации.

– Нет, я говорю не о раздвоении. Это как точка во времени и пространстве, и всё, что было до неё – это называется «до нашей эры», а всё, что случилось после – уже новое время в истории. Я бы назвал их временными точками невозврата, своеобразные хроно-фатумы. Проще говоря, двери судьбы. Когда ты входишь в такую дверь, обратной дороги уже нет. Впрочем, так можно сказать практически про любое знаковое историческое событие. Но момент появления нового экспоната в нашей студии имел значение, как потом выяснилось, только для меня. У каждого человека есть свои точки невозврата. И когда я вскрывал контейнер, у меня было чувство, что я совершаю некое безумство. Знаете, что это такое? Это когда ты находишься в изменённом состоянии сознания, когда ты руководствуешься не разумом, а двигающей тобою сверхразумной силой, словно происходит нечто, от тебя независящее. Какой-то частью сознания ты вдруг понимаешь, что не можешь поступить иначе, хотя и осознаёшь, что происходит что-то нерациональное. Это как действие магнита. Металлические опилки просто притягиваются к нему под воздействием его силы, и поступить иначе они не в состоянии. Как бы вы назвали это действие?

– Как можно назвать действие, когда приближается стихия, как только не инстинктом самосохранения? Уже нет выбора, и остаётся только подчиниться ему.

– Да, вы верно сравнили мой случай с инстинктивным проявлением бессознательного. Но я бы назвал это судьбой, иначе – проявлением сверхсознания. Инстинкт – это страх перед чем-то, а безумство – это отсутствие страха. Теперь вы понимаете, что если бы не было Полины, разве вскрыл бы я этот контейнер? Выходит, что всё, что было до него – и наша с ней встреча, и женитьба – всё это случилось ради этого контейнера. Инстинктом это вряд ли можно назвать. Скорее, судьбой.

– Но Полина надавила на вас, пригрозив прекращением дальнейших общений и встреч с ребёнком. Разве это не проявление инстинкта? Если бы не страх перед её угрозой, пусть даже и сказанной, якобы, всерьёз, вы бы вскрыли при ней контейнер?

– Не совсем так. Я понимал, что её шантаж не принципиален, потому что не раз слышал его и прежде. Но её слова словно придали мне уверенность, чтобы открыть контейнер в тот момент, потому что я сам уже в душе желал это сделать.

– Это было любопытство или что-то другое?

– Нет, это было не просто любопытство. Я не собирался изначально даже и прикасаться в тот день к привезённому экспонату. Думал, вот, наконец, груз доставили, теперь можно спокойно идти по домам, хотя и было интересно, ради чего весь сыр-бор. Но когда Полина выдала своё требование, что-то вдруг вспыхнуло в моём сознании. У меня даже мурашки пошли по спине. Я понял, что это знак. Знаете, что это такое? Это когда понимаешь – сейчас или никогда. Именно в эту минуту как раз и совершается что-то грандиозное, которое не укладывается у тебя в голове. А рабочие поставили контейнер вертикально, потому что на нём так и было указано: «Вскрывать в вертикальном положении». Ящик в два метра высоты был замурован на совесть, поэтому пришлось изрядно с ним повозиться. Полина всё время находилась поблизости и наблюдала, как я покрывался потом. Напоследок осталось освободиться от чехла из какой-то странной ткани, похожей на фиолетовую бархатную гардину. Я прислонил экспонат к свободной стене и принялся искать способ снять чехол. Но как я ни старался, не смог найти ни молнии, ни петель, ни пуговиц, ни единого шва. Полина тоже заметила эту особенность сплошной ткани. Пришлось посмотреть сзади, сверху, снизу, но всё было бесполезно. Бархат был абсолютно непроницаем. Тогда Полина достала из своей сумочки скальпель и уверенным движение провела им по всему прямоугольному периметру по бокам чехла. Полина по специальности хирург, и этим объясняется не только наличие медицинского инструмента в её сумке. Лицевая часть чехла упала так же быстро, как была проведена несложная операция. Я увидел скептическое искривление губ Полины, после чего она сказала: «Жданов, если я что-то понимаю в искусстве, то передай своему плешивому начальнику, что он зря потратил твоё время. Хорошо, что оплату за выходные дни никто пока не отменял. Приходи в три. Катя часто спрашивала про тебя». С этим она и ушла, оставив меня наедине с мусором и разочаровавшим её произведением искусства. Меня это немного огорчило, и я решил не смотреть на экспонат, пока не сделаю уборку. Когда остатки контейнера оказались за пределами студии, я заварил крепкого чая и набрался-таки смелости взглянуть. Это была декорированная дверь из красного дерева в сплошном прямоугольном косяке, как я уже говорил, около двух метров высоты. Зачем шефу нужно было обзаводиться дверной коробкой, мне в тот момент было непонятно. Но когда я подошёл ближе, то понял, что меня кто-то жестоко и профессионально разыграл. Дверь была нарисована настолько естественно, что её трудно было отличить от настоящей. А что, разве чёрный и красный квадрат Малевича не являются шедеврами мировой живописи? Почему бы в этот ряд произведений искусства не поставить дверной косяк вместе с дверью, или какое-нибудь окно? Наверняка, и смысл можно найти – дверь, открывающая вход куда-то. Образ хоть порядком и банальный, но тут уже всё зависит от воображения смотрящего на эту дверь. Мало ли, что можно себе нафантазировать. По крайней мере, тонкий ценитель уж точно не пройдёт мимо нарисованной двери, не выразив восхищения тайной создателя сего шедевра. Кто знает, сколько ещё дверей может оказаться за первой. Я, конечно, понял, что подобный трюк с нарисованной дверью не для слабонервных, и хотел было уже покинуть студию, но тут до меня дошло, что я потерял счёт времени, пока глядел на дверь. Взглянув на часы, я пришёл в ужас – было без четверти три пополудни. Мне же надо уже в три быть у Полины. Вот что бывает, когда вместо семи утра встаёшь в восемь и сломя голову мчишься на работу. Оказалось, что я, сам того не замечая, простоял напротив картины целых три часа. Как такое возможно?

– А вы совсем не помните, как прошли эти три часа?

– Помилуйте, какие три часа?! Я думал, что пробыл возле неё всего каких-то минут десять, не больше. Но когда я понял, что уже явно не успеваю на запланированный обед и встречу с дочкой, мне почудился со стороны двери какой-то шум. Я подошёл ближе и почувствовал еле уловимый сквозняк из дверной щели. Приглядевшись, вдруг осознал, что дверь не нарисована. Я взялся за ручку и потянул её на себя. Ещё большим ужасом, чем мгновенно пролетевшие три часа, для меня стала по-настоящему открывшаяся дверь.

– И что же вы увидели за дверью?

– Ничего.

– В каком смысле «ничего»?

– Обычно подразумевается, что за дверью следует какое-нибудь продолжение – коридор, комната, выход из дома или вход куда-то, так ведь? Ничего такого там не было.

– Что же вы там обнаружили?

– За дверью, которую я принял как нарисованную, оказался обычный холст.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду обычный льняной холст двойного плетения. Любой специалист вам легко сможет отличить холст двойного от холста одиночного плетения. Так вот передо мной как раз и оказался такой.

– И на нём было что-то изображено?

– Что за странный вопрос? Конечно же, было! Вопрос в том, что же было изображено? Это трудно назвать детальным рисунком. Человек же привык воспринимать объекты: стол, дом, дерево, машина. Поэтому всё, что не подходит под определение – вещь, предмет, – вызывает у него смазанное восприятие. То же самое касается и цвета. Человеку привычно, удобно и проще обращать внимание на чёткую и определённую цветовую гамму: белый, чёрный, красный, синий, зелёный и так далее. Труднее всего воспринимать оттенки. Как предметы, так и цвета внешним, привычным восприятием строго фиксированы. Оттенки же, о-о-о! Вот то самое невидимое, из чего и образуется видимое, фиксированное. Все предметы и цвета – это совокупность невидимого. Проблема человека в том, что он не видит сути предмета, а видит только предмет. Видимое – это естественное восприятие, невидимое же – сверхъестественно. Поэтому как я могу вам сказать, что было изображено на холсте? Если я скажу, что там было изображено сверхъестественное, вам станет понятнее?

– Вы хотите сказать, что на картине за дверью было изображено невидимое? Оттенки?

– Я бы очень хотел так сказать, но будет ли это правильно? Может быть, правильнее и понятнее было бы назвать это волнами, или вибрацией? Вы можете описать предметно звук или воздух? Вот и это, примерно, из той же оперы. Хотя… знаете, есть одно слово, которое очень близко по смыслу с тем, что было изображено на холсте.

– И вы можете назвать это слово?

– Касание.

– Касание? Вам так проще выражаться загадками? Можете объяснить, что вы подразумеваете под этим словом?

– Ну, разумеется! Вам тоже, видимо, проще задавать нелепые вопросы. Впрочем, дело ваше. Хорошо, представьте себе, что вы почувствовали дуновение ветра. Не шквальный, или ураган, который бьёт в лицо, а именно лёгкое дуновение. Представили? Что вы чувствуете при этом?

– Лёгкое дуновение.

– Вот! Они точно так же сказали! Слово в слово.

– Кто они?

– Да так… люди. Ну, хорошо. Возьмите пух из подушки и дотроньтесь им до своего лица, что тогда вы почувствуете?

– Щекотку, раздражение.

– Касание! Вы почувствуете касание ветра, касание пуха.

– Значит, на холсте за дверью вы увидели касание? Можете объяснить, как выглядит это касание?

– Похоже, что не могу, раз уж вам даже так не понятно.

– Вы сказали про сквозняк. Это его вы услышали из дверной щели?

– Да, у меня хороший слух. Именно тонкий, очень тонкий звук сквозняка и привлёк моё внимание, словно за дверью было что-то, что может давать сквозняк в щель. Но ведь дверь была нарисована! Это и насторожило меня! Как из нарисованной на холсте двери может идти сквозняк? И когда я увидел, что дверь настоящая, то не сразу понял, каким образом случилось замещение нарисованной двери настоящей.

– Может, вы изначально ошиблись, приняв настоящую дверь за нарисованную?

– Вы считаете мою жену дурой, которая не в состоянии отличить картину от настоящей двери? Посмотрел бы я на вас, если бы она сейчас была здесь.

– Всякое бывает. Помните эффект миража? Не всё то реально, что видишь. Значит, получается, что за все три часа, проведённые вами перед дверью-картиной, которые вы приняли за десять минут, только в конце этого времени почувствовали сквозняк?

– Получается, что так. И объяснить это я вам не смогу иначе, как только воздействием на меня картины.

– Хотите сказать, что всё то время, проведённое перед картиной-дверью, вы находились в изменённом сознании?

– Именно вы и хотите это сказать, а я вам объяснить по-другому и не смогу. Как десять минут превратились в три часа, а картина в дверь – это уже что-то за гранью обычной реальности.

– Некоторые вещи могут создавать гипнотическое воздействие. Возможно, вы просто подверглись гипнозу картины, и в состоянии гипноза у вас возникли ассоциации, или галлюцинации настоящей двери, которую вы и открыли.

– Наверное, так проще было бы объяснить всё. Полина не подверглась гипнозу картины, потому что пробыла перед ней не больше минуты. Я же, наоборот, попал под её воздействие, и дальше всё становится понятным. Да, так проще, и не надо глубоко копать, искать истину. Повесил ярлык под названием «Гипноз» и успокоился. Так по-вашему? Но возникает вопрос – кто же создал такую вещь? Кем надо быть, чтобы нарисовать картину, способную ввести в изменённое состояние сознания? Как вы думаете, обычному человеку это под силу? А сплошной бархатный чехол откуда? Вам не кажется, что и гипнотизирующая картина, и чехол – это уже выходит за рамки человеческого понимания?

– Да, объяснить это будет непросто. Но ведь для чего-то же вы пришли ко мне?

– Вы прекрасно знаете, почему я здесь. На моё требование насчёт автора картины, шеф дал мне вашу визитку. На ней ваш адрес. И теперь я хочу знать, что всё это означает. Но мне почему-то вместо этого приходится рассказывать вам свою историю с картиной неизвестного автора.

– Тогда продолжайте. Вы ведь тоже этого хотите.

– Спасибо. У меня, однако ж, было сомнение насчёт визита к вам, но и выбора не оказалось. Я понимал, что придётся рассказать вам мою историю, и думал, что вы примите её за психическое расстройство. Кстати, вы мне чем-то напоминаете психолога. Сейчас так модно иметь личного психолога.

– К сожалению, психическая насыщенность городской среды, ежедневные стрессы породили такой институт как «Личный психолог». Но я не психолог.

– Это, как раз, и удручает, что я не знаю, кто вы, тем не менее, рассказываю про себя неизвестно кому. Я думал, что увижу автора картины, но вы явно не имеете никакого отношения к живописи. Видимо, придётся рассказать всё до конца хоть кому-то. Всё равно никто не поверит. Но раз уж пришлось прийти к вам, значит, так и должно было случиться. Ладно, продолжим. Я понял, что увидел на холсте нечто нереальное. Я почувствовал касание. Изображённый на холсте, как бы это проще выразиться, фон оттенков, его вибрация коснулась моего сознания, и я ощутил, как меня что-то тянет дальше, туда, в эту волну, в это касание. Но внезапно всё прекратилось, и до меня снова дошло, что Полина меня теперь точно убьёт.

– Что значит, «внезапно всё прекратилось»? Как будто выключили свет?

– Можно и так сказать, не суть. Да, словно что-то где-то щёлкнуло и эффект притяжения перестал на меня действовать. Картина была живой. Она общалась со мной дозированно. Это я уже потом понял. И пока ехал к своему семейству, всё думал, – откуда взялась картина, кто её сделал? Решил, что общение с картиной следует продолжить. Ведь что-то же должно означать её появление. Было уже три часа, я ужасно опаздывал и чувствовал себя абсолютной скотиной. Но знаете, увидев меня, Катя так обрадовалась, что повисла на моей шее, а Полина только сказала: «Значит, она тебе понравилась». Когда меня усадили за стол, я увидел торт со свечами. Их было ровно семь. Я понял, что не просто скотина, а самый настоящий осёл. Как можно было забыть, что у твоего ребёнка сегодня день рождения?! Какого же было моё изумление и облегчение, когда я увидел смеющихся надо мной жену и дочку! Видимо, в тот момент я выглядел полным идиотом, и это, надо понимать, их сильно позабавило. И чтобы загладить свою вину, я предложил им поехать в парк на аттракционы, лошадей и мороженое. Катюша завизжала от радости и захлопала в ладоши. Полина же посмотрела на меня с какой-то грустной улыбкой, и я понял, что меня простили. Дальше про субботний день рассказывать не буду, и так всё понятно. Когда я проводил своих женщин обратно домой, дочка была счастлива, а жена сказала напоследок: «Жданов, надеюсь, ты понимаешь, почему я так поступила семь лет назад. И тут без вариантов».

– И вы поняли?

– Что ж тут непонятного. Без вариантов. И я благодарен ей за отсутствие выбора.

– А он у вас был?

– Зачем спрашивать, если и так понимаете. Когда я возвращался домой, знаете, о чём думал? Есть жизнь в семье со всеми её маленькими и большими радостями, сложностями, со всем этим ежедневным рутинным однообразием и внезапными неожиданностями. И есть другая, внутренняя, и она не менее сложная, а может, даже ещё сложнее. Есть люди, которые могут соединять в себе обе эти жизни, при этом первая всегда стоит на первом месте, а со второй каждый сам с собой, или совместно, разбирается по ходу. Но есть те, у кого вторая, та самая, другая всю жизнь была на первом месте. И это не эгоизм. Это именно – другое, иное состояние, которое гораздо больше всего вместе взятого, потому что вмещает в себя нечто большее. И с этим иным трудно уживаться не только в семье. Полина понимала это ещё тогда, давно. За это я ей и благодарен, хотя и чувствую себя перед ними обеими последней сволочью. Проблема в том, что как-то исправить это невозможно. Это не поддаётся исправлению, потому что – это другое. Я чувствую, что вы прекрасно понимаете, о чём я говорю, хотя упорно пытаетесь дурачить меня. Хотя нет, вы не дурачите. Вы проверяете меня. Вопрос – зачем вам это нужно?

– Любой вопрос – это где-то уже существующий ответ. Любой ответ – это когда-то возникшая мысль. Любая мысль – это ещё не заданный вопрос. И чтобы его не было, надо выйти из круга повторений. Если мы сейчас зациклимся, то никогда не найдём ответа. Поэтому продолжайте.

– Интересное уравнение. Но, пожалуй, вы правы. Так вот, я тогда подумал, что жить с этим иным, не получая ответы на свои внутренние вопросы, всё равно, что постоянно идти по краю пропасти или по лезвию бритвы, то есть очень опасно для жизни, особенно если рядом с тобой живут те, кого ты любишь. Я понял, что никто не может помочь мне справиться с моим иным, никто не ответит на мои вопросы, кроме меня самого. Может, картина как раз и появилась, чтобы что-то мне объяснить? Может, этого момента я и ждал всю свою жизнь? Вернувшись домой, я решил, что, несмотря на воскресный день, завтра обязательно пойду в студию. Я словно был в эйфории, только не понятно от чего: то ли от проведённого с семьёй времени, то ли от воздействия картины, или от того и другого вместе. Меня тянуло к картине, как железные опилки к магниту. Я долго не мог уснуть, впрочем, как и всегда, но понимал, что надо как-то выспаться, чтобы завтра не быть квашнёй, поэтому наелся на ночь какой-то серьёзной еды, включил релаксирующую музыку и через полчаса отключился, поставив будильник на восемь. На удивление, проснулся бодрым. Наверное, сработало желание поскорее встретиться с дверью. Позавтракав бутербродом с кофе, поймал себя на мысли, что думаю о картине, будто о девушке, в которую только вчера влюбился. А ведь Полина так и сказала: «Значит, она тебе понравилась». Бред. Влюбиться в картину, которая тебя загипнотизировала. Подумал ещё – какие же всё-таки люди становятся глупыми, когда влюбляются и лишаются рассудка. Их тянет к объекту чувства, и они начинают делать глупости. И так было всегда. Почему это происходит? Видимо, это тоже состояние изменённого сознания. Любая форма сумасшествия – это паразит для сознания. Неужели нельзя быть в ясном сознании и при этом не от мира сего?

– Разве любая влюблённость не от мира сего?

– Разумеется, не любая. Это я уже перешёл к другой теме размышления. Влюблённость не от мира сего не бывает без ясного сознания, и даже более того. А которая же от этого мира – это вирус, своеобразное психическое заражение сознания. Я как раз и хочу продолжить про другую влюблённость. Пока ехал в студию – пришло осознание, что я первый, кому картина открылась. Полина её не восприняла, потому что она не для неё. Тут же возник вопрос – так же ли картина откроется другим, кто её увидит? Но что, собственно, произошло по сути? Пока я глядел на нарисованную дверь – прошло три часа, после чего она превратилась в настоящую. Превратилась. Слово-то какое не подходящее. Может, у меня действительно случилась галлюцинация? Я ехал в воскресенье в студию, чтобы это проверить. Но и не только из-за этого. Меня тянуло к ней. Это было похоже на наваждение, но в тот день я испытывал сильный интерес к этому предмету. Обычно у меня такое случалось, когда я начинал писать новую вещь. Ну да, иногда со мной случаются подобные аномалии. Вернее, случались. По молодости я много занимался рисованием. С годами прыти поубавилось, потому что всё это было не то. Понимаете, не то всё! Что толку переводить краску и бумагу, если внутри всё закрыто. Я могу воспроизвести отличный пейзаж, портрет, но это всё не то. Это рутина. Прекрасная, но рутина. И людям это нравится. Людям нравились мои пейзажи. Им нравилось, когда я рисовал их портреты. Понимаете? Людям это нравится. Им нравится рутина. А я искал другое. С Полиной мы знакомы давно, но только восемь лет назад решили обзавестись печатями. Она знает меня, как облупленного. И уж подавно собаку съела на моих тараканах. Спрашивается, зачем я ей вообще понадобился, если она прекрасно всё понимала и всё знала про меня? Не могла найти себе более достойного? Нет, вы просто не знаете Полину. Хотя теперь я начинаю понимать, в чём весь фокус. Я слишком часто отвлекаюсь? Да, это моя слабость. Мне трудно сосредоточиться на одном моменте. Он тут же обрастает подробностями, оттенками. Я – художник? Нет, я не художник. Я всего лишь рисовальщик. Настоящий художник живёт своим творчеством, а я так, всего лишь существую. Так вот, когда я увидел её во второй раз, мой сердечный орган вознамерился разорвать грудную клетку и показать мне своё животрепещущее. Я долго стоял у порога, пытаясь успокоиться. Она же смотрела на меня с того самого места, где вчера её и оставил. Когда я, наконец, сумел убедить себя, что это всего лишь нарисованная дверь, то смог сдвинуться с мёртвой точки. Подойдя почти вплотную, я не нашёл признаков нарисованности. Передо мной находился тот же дверной косяк и дверь с ручкой. Мираж не исчез. Наваждение не оставило меня. Помню, как подумал в тот момент, что нужно будет поинтересоваться у шефа – зачем ему понадобилась дверь в нашей студии. Это такое новое слово в искусстве? По-моему, однажды мы уже проходили подобный модерн. Честно говоря, даже испытал тогда некоторую робость перед тем, как взяться за ручку. Но тут же подумал, что если не открою, то ничего и не будет, а я так и останусь с кучей своих вопросов и убитым вдохновением. Дверь никогда не откроется сама, если не пытаться её открыть, или если тебе её кто-нибудь не откроет. Чего бояться – что за ней ничего не окажется? Или страшит сама неизвестность? Смерть чем-то похожа на такую же дверь. Вы никогда не думали, что смерть – это такая же дверь в неизвестность. Но только её уже не ты открываешь, а это тебе её открывают, хочешь ты этого или нет. И никто толком не скажет тебе, что за той дверью. И только ты сам это сможешь однажды узнать.

– Вы хотите это узнать?

– А знаете, я не вижу особой разницы между этим миром и тем, что там. Всё дело в тех же самых оттенках, вибрациях. Только там они более ярко выражены, а здесь они скованы плотной материей. В общем, всё то же самое, отличие лишь в форме существования. Наличие творчества в нашем мире является прямым доказательством взаимосвязи этих двух миров. К примеру, рисует художник на холсте город с людьми, то есть создаёт гиперреальность, а писатель делает книгу с целым миром своих симулякров. Вот вам уже и два мира в наличие: этот и тот. А таких книг и картин великое множество, и нет ни одной похожей почему-то. Хотя, да, есть ещё повторяющийся мусор, но это уже неважно. По отношению к персонажам книги – художник их видит, а они его нет, но оба мира существуют, и в каждом жизнь идёт своим чередом. Теперь взгляните с другой стороны – аналогично, автор этого мира нас видит, а мы его не видим почему-то. В чём причина подобной разницы? В разных вибрациях. Наш мир вибрирует на одной частоте, а тот мир на другой. Вот и вся разница. И если б не было дверей, была бы сплошная стена. А так есть и огромная стена, разделяющая наши миры, и есть дверь, через которую можно проходить отсюда туда и обратно. Вопрос в том, как работает такая дверь. Но я снова отвлёкся. Любая мысль порождает другую, как в бесконечном множестве Мандельброта. Почему я снова увидел вместо картины настоящую дверь, вместо того, чтобы, как все нормальные люди, увидеть картину? Ведь Полина увидела картину, или что-то своё. А после того, как она в моём приближении стала дверью, почему дверью же она и осталась? Почему она не стала, как прежде, картиной?