Читать книгу: «Варшавский мост»

Пролог

Марик и Димка.

Я играл на рояле «Полет шмеля» Римского Корсакова,  иногда бросая взгляд со сцены Минской консерватории в полутемный зал, а именно туда, где сидели моя мама и мой друг Марик со своей старшей сестрой Анжеллой. Марик провалил конкурс, так как со страху перед таким высоким жюри, забыл перевернуть страницу  нот и сыграл дважды вступление отрывка 2-го концерта Рахманинова для фортепиано с оркестром, потом вдруг залип от растройства, и закрыв лицо обеими руками громко заревел, как девчонка. Со мной было все по-другому, мои пальцы летали  словно маленькие колибри от клавиши к клавише, сменяя черные белыми и наоборот, а листы нот мне и не нужно было переворачивать. Это была моя любимая интермедия, и я знал ее наизусть, каждый раз погружаясь в нее, как в транс. Едва я закончил исполнение, как весь зал, включая жюри, зааплодировал и встал. Не нужно было догадываться, кто получит грандпри, это был мой триумф. Домой мы решили идти пешком, так как на улице был конец мая, и погода стояла отличная.

Самая красивая пора года, когда вокруг все нежно-салатовое и когда ты  понимаешь, что у тебя впереди огромное лето, а это – каникулы, долгожданное время каждого школяра.

– Ну что, в Пингвин? – предложила мама:– Я угощаю, Димка заслужил, а Марику нужен утешительный приз!

Мы с другом радостно завопили "Ура!" и все четверо ускорили шаг, так как кафе-мороженое Пингвин за универсамом Центральный закрывалось в 21.00, а на часах было 20.15, нам же не хотелось есть мороженое впопыхах, а хотелось растянуть удовольствие, черпая лакомство из пластиковых креманок кончиком ложечки, чтоб как можно на дольше продлить неслыханное удовольствие.

Еще несколько дней было до конца последней четверти нашего пятого с Мариком класса. Они всегда были самыми мучительными. Еще и эта музыкальная школа, в которую мы с моим другом ходили трижды в неделю. Все эти сальфеджио, музыкальная грамота, бесконечные репетиции и так далее. Не то чтобы мне не нравилось, напротив, я очень любил фортепиано, но все вокруг предвещало три беззаботных месяца летних каникул и даже любимое занятие музыкой отходило на второй план.

И вот мы с Марком Плякиным идем увешанные папками с нотными тетрадями с очередных занятий в музыкалке, как вдруг не доходя до нашего двора дорогу нам перегородили незнакомые ребята на год -два старше нас. Мне не было страшно, я парень был крупный и крепкий, папа даже паказал мне пару приемчиков для такой ситуации, но все пошло как-то не по плану. Один из парней с гладко обритой головой подошел к нам и громко сказал:

– Ух ты, с какой вы бухты?– потом повернулся к Марику, отгородив меня собой от друга, и продолжил гадко ухмыляясь:– Ты че, порхатый, не уполз в свой поганый Израиль? А ну давай попрыгай, морда жидовская, может золото в карманах есть? -и отвесил моему другу увесистого леща, от чего с головы Марика слетела и упала под ноги трем другим пацанам его белая кепка с парусником.

Те загоготали в голос, а один, самый толстый из ребят прыгнул на кепку и развернулся на ней став на каблуки своих пыльных некогда молельных туфлей на 360 градусов.

– Давай, курчавый, прыгай давай!– не унимался лысый негодяй. Я остался стоять за их спинами и нечего не мог сделать, а Марик вдруг заплакал, и глядя на меня сквозь обступивших его ребят стал подрыгивать на месте. Едва послышался звон мелочи, как еще один из квартета хулиганов резко ударил моего друга кулаком в живот, от чего Марк перегнулся пополам, тогда лысый обшарил его  карманы, и достав все копейки развернул мальчика к себе спиной и со всей дури пнул его ногой под зад, от чего тот упал на асфальт разбросав тетради и ноты из папки. Хулиганы попинали их ногами, потом развернулись, по-очереди дали мне саечку за испуг по подбородку, и заметив выходящих из остановившегося напротив автобуса взрослых поспешили удалиться с места преступления. Я стоял не в силах вымолвить слово от волнения и стыда за свою нерешительность, а Марик поднялся на ноги, собрал все листки и клочки нот в папку, туда же запихал изувеченную кепку и глядя на меня снизу вверх полными глазами слез вдруг громко закричал, от чего на нас все взрослые вышедшие из автобуса обратили внимание:

– Почему ты не заступился за меня? Ты же такой большой и сильный, ты струсил, струсил, да Димка? Ты тоже считаешь меня жидом?– кричал картавя ставший еще на голову ниже Марик:

– Разве это дружба, дружба-это когда нужно отдать последнее за друга, даже жизнь, Димка, даже жизнь! Баба меня убьет за шапку, а Анжелле не будет на обед, баба дала нам рубль на двоих. Если б мой папа не погиб с мамой, в той аварии, он бы научил меня драться, как твой папа тебя, и я бы их убил, а ты стоял и смотрел, гад ты Димка, уходи! Не буду с тобой больше дружить!

Я обхватил голову руками от дикого стыда, слезы брызнули из моих глаз и я побежал домой, не оборачиваясь, так как боялся увидеть сзади себя маленькую фигуру своего друга Марика, которого я получается только что предал. Произошедшее так сильно повлияло на меня, что я собравшись с духом объявил вечером родителям о том, что больше не буду ходить в музыкалку и они могут продавать пианино. Мама очень огорчилась сперва, так как я воплотил ее детскую мечту научиться играть на фортепиано и даже стал подавать серьезные надежды, но поговорив с отцом и рассказав ему о том, что произошло, он пообещал отвести меня в секцию бокса к тренеру, у которого тренировался сам в юности.

Так началась моя спортивная карьера.

– Поземкин четче левой, что ты ей машешь, как манящий краб. Сунул в голову и обратно к бороде, сколько тебя учить, и подбородок прижми к корпусу, а то нарвешься ! Все, следующие на ринг, Берко и Славин!– скомандовал когда-то папин, а теперь уже пять лет как мой тренер Олег Францевич Козик.

– Нормально, Дима, чуть левую дополируй и будет гуд. Петрович, поработай с Поземкиным на лапах, я его на республику вместо Римши отправлю, вместо предателя этого. Ишь ты на Динамо талоны на обед дают, ничего, я тоже пробью в Трудовых резервах обеды, а обратно Иуду этого не возьму. Але, Славин, я не давал команды Бокс еще, чего скачешь перед ним, как козлик, а теперь…Бокс!

– Республика, это не городские соревнования, где всех уже знаешь и в твоем весе пять шесть человек, и где все предсказуемо, а тут глядишь и в сборную юношескую можно попасть, а там во взрослую,– подумалось мне, но мои грезы о грядущей славе вдруг нарушил второй тренер Анатолий Петрович, который со всей дури зарядил мне тренировочной лапой по виску:

– Не спи, Поземкин, руки вверх подтяни, стал соплю жуешь, нырнул, ударил, нырнул ударил, сильнее лупи в лапу, моя бабуля сильнее бьет, давай раз два, раз два!

Как-то незаметно подкрались экзамены за 10 классов, мама очень переживала по поводу того, смогу ли я совмещать бокс и подготовку к сдаче на аттестат. Хотя моим родителям импонировала привитая тренерами собранность, закалка и сила. Чего стоил мой иконостас на старом бабушкином трюмо, где по бокам зеркал висели грозди медалей, а на столике под ними стояли кубки в три ряда. На месте некогда стоявшего пианино, рядом с трюмо гордо белым пятном возвышался морозильник Атлант. Незаменимая вещь в хозяйстве конца 80-х начала 90-х годов. С продуктами вот уже лет как пять была напряженка, так, что в морозильник складывалось и мясо, привезенное от родственников из деревни и сырокопченая колбаса из заказа с папиной работы к праздникам, а так же ягоды и зелень с нашей дачи. Я в принципе рос без особых претензий к родакам в части шмоток и разных вкусностей, мы с натяжечкой жили в общем-то неплохо, а вот мой друг Марик с сестрой жили очень бедно. Бабушка Неля два года, как умерла, а сестра Анжела бросила Нархоз и села в кассу в овощном рядом с домом за 60р в месяц, чтобы хоть как-то им с братом существовать. Мы с Мариком помирились только через два года после нашей ссоры. Как не упрашивал я его простить меня, он ни за что не соглашался. Я даже бабу Нелю его просил поговорить с ним, но все было тщетно. Настолько глубоко в нем поселилась обида на меня. Но ссора прекратилась в один прекрасный день. Это было в седьмом классе. Мы шли домой после школы, не вместе, как раньше, а на приличном расстоянии. Причем Марк видя мое приближение или ускорял шаг или останавливался и отворачивался ко мне спиной, давая мне его обогнать. В этот раз он как обычно бодро шагал домой, как на встречу ему вышли все те же обидчики, как и той злополучной весной, только их было двое, лысый и толстяк которые тут же вспомнили его и схватив его за шиворот приготовились чинить экзекуцию низкорослому Марку Плякину. Он слабо отбивался от более старших и на голову рослых парней, но это лишь еще больше их расзадоривало. Один из обидчиков, который был пожирнее обхватил его голову своей рукой, а лысый уже приготовился дать ему сочного пендаля под зад, как я поравнявшись с ними громко скомандовал:

– Отставить, уроды! Отпустите моего друга, или я вас побью!

–Что, ты там прокнявал?– опустив занесенную для поджопника ногу, проговорил скривившийся лысый.

– Жирный, отпусти его, тебя это тоже касается!– продолжал я.

Такая наглость с моей стороны не на шутку разгневала распоясовшихся хулиганов, и они, оставив Марка в покое, двинулись вдвоем на меня.

–Ты че за жиденка этого впрягаешься, это ж ты с ним тогда был, да, Сало?

–Ну-да, он был- подтвердил жирный парень.

–Чего тогда стоял, язык в жопу засунув?– спросил уже вплотную подошедший ко мне лысый.

–Я тогда еще на фортепиано играл.

–А сейчас?

– А сейчас боксом занимаюсь,– ответил я и не дожидаясь от лысого следующего тупого вопроса от души ввалил ему кулаком в подбородок. Его ноги взлетели вверх и парень глухо упал задницей на землю. Не глядя на него я сделал шаг в сторону толстяка и вернув правый кулак на место снова отправил его в дорогу, но уже в сторону удивленного щекастого лица, которое, как в замедленной съемке сперва колыхнулось как студень, а потом тоже стало быстро приближаться к земле рядом с лежащим в отключке лысым.

–Марик, за мной, побежали скорее!– заорал я и он перекинув ремень тяжелой сумки с учебниками через голову рванул за мной между домами. Мы бежали где-то с полкилометра не оглядываясь, вдоль пяти и девяти-этажек, минуя один двор за другим, и только у нашего дома остановились и долго не могли отдышаться. Какое-то время Марик стоял поодаль от меня, а потом вдруг подошел и протянув мне свою тоненькую ладошку сильно картавя сказал:

–Спасибо, друг Димка, выручил меня.

У меня аж уши покраснели и мурашки побежали по спине от неожиданности:

– Ты простил меня?

–Да, давно, еще, когда вы с мамой на похороны бабы приходили, хотел подойти и сказать, но не решился.

–Спасибо, Марик! Я так рад, мы снова вместе?

–Да, Димка, вместе, только не предавай меня больше.

–Нет, никогда!– проговорил я и слезы брызнули из моих глаз от нахлынувшего счастья. Ведь я так и не нашел себе за эти два с половиной года друга лучше, чем был мой маленький Марик Плякин.

–Здорово ты их отделал, прям как Рокки Больбоа.

–Да ладно, просто они открытые стояли.

–Ты фано из-за меня бросил тогда и на бокс пошел?

–Да, из-за тебя,– все еще размазывая кулаками слезы, которые предательски все капали и капали из глаз закивал я.

– Спасибо, Димка, приходи сегодня вечером к нам, Анжелкин хахаль принесет видак с кассетами, будем смотреть.

–Конечно, приду!

К моменту поступления в Физкультурный институт мой друг Плякин перешел на последний курс музыкального училища при филармонии. Анжелка вышла замуж за своего гинеколога и смоталась с ним в штаты. Оставшемуся одному, но уже совершеннолетнему Марку не хватало стиппендии и он был вынужден подрабатывать лабухом в кабаке при гостинице Спутник на Чкалова, там его и подкармливали сердобольные поварихи, ну и чаевые от так называемых на их «лабухском» жаргоне «больных» были даже побольше, присылаемых Анжелкой денег раз в месяц, а все потому, что Марик играл как Моцарт на казенном синтезаторе Roland. Отсюда и вещи и такси по вечерам после работы. Мне даже иногда завидно было, как раскрутился мой маленький друг, ведь даже при живых родителях я не мог себе позволить вареный джут на меху или высокие кросы adidas torshen, а уж про длинную турецкую кожаную куртку и норковую шапку я и думать не мог. У него появились серьезные знакомые и он теперь уже не звал меня, чтоб погасить какой- нибудь дешевый рамс, а сам смело бросался в драку или словесную перепалку. Одиночество и желание выжить в этом мире любой ценой превратили этого низкорослого еврейского мальчика в жесткого и резкого на слово молодого человека. Но мне это нравилось, хоть не приходилось больше впрягаться за него.

–Слышь, Димка, помнишь моя Анжелка в «Лимонти» работала?– спросил как-то Марик.

–В нашем овощняке «Лимон»?

– Да.

–И?

– Там маргарин и майонез у Нинки Крыловой можно взять, по пять ящиков, а там на моторе с моим знакомым рванем на Вильнюс, тока его заправить надо и в дело взять, тогда он счетчик и спидометр отключит, все оптом там сбываем и бабки на троих, я прикинул, по 200 рябых выходит, навар 300 процентов.

–У них там че, маргарина нет,– заржал я.

–Че ты киснешь, лошара, нету там маргарина, надо спешить, а то навезут и сами его жрать будем. Тебе что, бабло не надо, ходишь, как обсос. Я уже думал тебе свои какие шмотки отдать, да они хрен налезут на тебя, вон какой здоровый шкаф.

–Чего это я обсос, ну да, у родаков сейчас туго с деньгами, но я может на соревнования снова в загранку поеду и получу премию в сборной за место.

–Ну да, главный тренер твой снова тебе носки и трусы выдаст или суточных на дибильник с наушниками отвалит. А тут можно за один-два раза мафон двухкассетный или видак там же на стадионе в Вильнюсе купить. Или тряпок знатных. Сечешь?

–Ну да, круто было бы. А то у меня старая «Весна» и перемотка не тянет уже, карандашом кассеты мотаю.

–Ну так что, я договариваюсь?

–Ну да, тока мне старики не дадут столько денег, это ж рублей 100 наверное.

–Ой, не ной, я на работе у Шамировны, администраторши возьму если что.

–А она разве еще не улетела?

– Куда?

–Ну, к вашим,– и я заржал.

– Не начинай.

Действительно, как и говорил Марик, наши ночные поездки стали приносить свои плоды. Я купил себе и новый мафон Sanyo и джинсы Левайс и аляску фирменную не самошитую, как мои одногрупники на Динамо или Комаровке у кооператоров за дурные деньги. Мы даже начали и другие товары возить в Вильнюс, у Марика нашлись знакомые в магазине на Брилевского, тетки из него любили изрядно поднажравшись после работы послушать по вечерам в кафе, как играет наш Моцарт, кстати это погоняло как–то незаметно прилипло к нему. И мы подъезжали на нашем такси туда, где загружали и колбасы и кофе бразильский растворимый в жестяных банках и сыр, ну и майонез в стекле с маргарином в пергаменте. Ясен пень приходилось делиться еще и с тетками, но это ерунда по сравнению с тем, что мы отстегивали нашему Андрюхе- уксусу, водиле такси. Марик даже прикинул, что если бы мы ему платили по счетчику, то вышло бы дешевле раза в два, если не больше и это нас сильно раздражало. По-этому в один прекрасный момент, мой миниатюрный друг объявил:

–Диман, мы едем в Польшу, за самоходом!

–Это как?– не вкурил я

–За автомобилем по Польскому, поедем в Щецен и купим там иномарку за косарь- полтора гринов, у меня почти все лабухи уже в кафе сгоняли и пригнали. Кто гольфа, кто пассата б 3, один ауди бочку пригнал за двушку, Шамировна и та кадета- каплю пригнала с зятем. А мы что лохи с тобой? Нет, так, что погнали в Спутник, надо ваучеры купить на поездку. У тебя ж загранпаспотр есть?

–Есть.

– И уменя есть, что ему без толку лежать. Тем более Людка солистка хочет с кем-то рвануть, а у меня на нее свои планы.

–Ну да Людка–огонь, на Овсиенко похожа из Миража,– подпел я другу.

–Вот-вот, так что нужно подбить капусту и купить тачилу, у тебя ж есть права?

–Да, В категория.

–Все, решено.

И вот в назначенный день, я, Люда- Овсиенко и Марик-Моцарт сели на поезд Минск–Варшава. В Варшаве мы пересели на дизель и пошкандыбали на нем до Щецина. Еще варшавский поезд был так и сяк, купе, все цивильно. Зато в общем дизеле был просто капец. Ну, наша элетричка ни дать ни взять, только лавки не деревянные, а мягкие, как в поликлинике какой. Ехали часов восемь в вагоне битком набитом мужиками из белоруссии, россии, украины, все ехали в Щецин на стадион, где проавались авто из Германии, Голландии, Дании, Австрии и других европейских стран. Все одеты попроще, чтоб не выделяться, а мы чисто звезды, во всем лучшем, особенно Людка. Ну певица, что поделать. Единственным плюсом всего этого цирка было то, что идти было далеко и мы не знали куда, но знали все в дизеле, так, что мы пристроились в хвост всей этой куфаечно-бушлатной процессии и через час были на авто-рынке, который был когда-то стадионом. От количества вымытых и наполированных иномарок рябило глаза, но вскоре мы освоились и уже не обращали внимания на продавцов, которые настойчиво предлагали на свои автомобили, громко крича на польском.

Не обошлось и без подставы. Мало того, что на каждом углу, стояли кидалы с напертками и кубиками , так еще и нам подкинули пачку денег под ноги , а потом типа прохожий предложил поделить их. Людка было обрадовалась, но Моцарт наехал на хитровымудренного мужичка в польской кепке, типа что мы этот развод гнилой чуть ли не сами придумали и мы пошли дальше. Для Людки мы выбрали Опель Корса 1987 года синего цвета, а себе приглядели опель Омегу 1986 года выпуска в ярко красном цвете с клетчатыми текстильными сидушками. На тот момент это был полный фарш. Штатная магнитола, КПП-автомат, родной люк, электропакет, даже Андрюхина 31-я Волга рядом не стояла. Исключением было то, что продавцы были из Голландии ничего не понимали на русском и по польскому они тоже не говорили. Но мы на калькуляторе согласовали цену и урвали козырный самоход за 1600 даляров, а Людке сторговали ее Корсу у толстой Полячки за 1250.