Читать книгу: «Шепот, робкое дыханье…», страница 2

И набежавших туч края

Стеклом горючим окаймило.

Уже подрезан, каждый ряд

Цветов лежит пахучей цепью.

Какая тень и аромат

Плывут над меркнущею степью!

В душе смиренной уясни

Дыханье ночи непорочной

И до огней зари восточной

Под звездным пологом усни!

* * *

Непогода – осень – куришь,

Куришь – все как будто мало.

Хоть читал бы, – только чтенье

Подвигается так вяло.

Серый день ползет лениво,

И болтают нестерпимо

На стене часы стенные

Языком неутомимо.

Сердце стынет понемногу,

И у жаркого камина

Лезет в голову больную

Все такая чертовщина!

Над дымящимся стаканом

Остывающего чаю,

Слава богу, понемногу,

Будто вечер, засыпаю…

* * *

Ласточки пропали,

А вчера зарей

Все грачи летали

Да как сеть мелькали

Вон над той горой.

С вечера все спится,

На дворе темно.

Лист сухой валится,

Ночью ветер злится

Да стучит в окно.

Лучше б снег да вьюгу

Встретить грудью рад!

Словно как с испугу

Раскричавшись, к югу

Журавли летят.

Выйдешь – поневоле

Тяжело – хоть плачь!

Смотришь – через поле

Перекати-поле

Прыгает как мяч.

* * *

Вот и летние дни убавляются.

Где же лета лучи золотые?

Только серые брови сдвигаются,

Только зыблются кудри седые.

Нынче утром, судьбиною горькою

Истомленный, вздохнул я немножко:

Рано-рано румяною зорькою

На мгновенье зарделось окошко.

Но опять это небо ненастное

Безотрадно нависло над нами, —

Знать, опять, мое солнышко красное,

Залилось ты, вставая, слезами!

Осенняя роза

Осыпал лес свои вершины,

Сад обнажил свое чело,

Дохнул сентябрь, и георгины

Дыханьем ночи обожгло.

Но в дуновении мороза

Между погибшими одна,

Лишь ты одна, царица-роза,

Благоуханна и пышна.

Назло жестоким испытаньям

И злобе гаснущего дня

Ты очертаньем и дыханьем

Весною веешь на меня.

* * *

Задрожали листы, облетая,

Тучи неба закрыли красу,

С поля буря ворвавшися злая

Рвет и мечет и воет в лесу.

Только ты, моя милая птичка,

В теплом гнездышке еле видна.

Светлогруда, легка, невеличка,

Не запугана бурей одна.

И грохочет громов перекличка,

И шумящая мгла так черна…

Только ты, моя милая птичка,

В теплом гнездышке еле видна.

Сентябрьская роза

За вздохом утренним мороза,

Румянец уст приотворя,

Как странно улыбнулась роза

В день быстролетный сентября!

Перед порхающей синицей

В давно безлиственных кустах

Как дерзко выступать царицей

С приветом вешним на устах.

Расцвесть в надежде неуклонной —

С холодной разлучась грядой,

Прильнуть последней, опьяненной

К груди хозяйки молодой!

* * *

Опять осенний блеск денницы

Дрожит обманчивым огнем,

И уговор заводят птицы

Умчаться стаей за теплом.

И болью сладостно-суровой

Так радо сердце вновь заныть,

И в ночь краснеет лист кленовый,

Что, жизнь любя, не в силах жить.

Вечера и ночи

* * *

Вдали огонек за рекою,

Вся в блестках струится река,

На лодке весло удалое,

На цепи не видно замка.

Никто мне не скажет: «Куда ты

Поехал, куда загадал?»

Шевелись же, весло, шевелися!

А берег во мраке пропал.

Да что же? Зачем бы не ехать?

Дождешься ль вечерней порой

Опять и желанья, и лодки,

Весла, и огня за рекой?..

* * *

Скучно мне вечно болтать о том,

что высоко, прекрасно;

Все эти толки меня только к зевоте ведут…

Бросив педантов, бегу с тобой

побеседовать, друг мой;

Знаю, что в этих глазах,

черных и умных глазах,

Больше прекрасного, чем в нескольких

стах фолиантах,

Знаю, что сладкую жизнь

пью с этих розовых губ.

Только пчела узнает в цветке

затаенную сладость,

Только художник на всем чует

прекрасного след.

* * *

Я жду… Соловьиное эхо

Несется с блестящей реки,

Трава при луне в бриллиантах,

На тмине горят светляки.

Я жду… Темно-синее небо

И в мелких, и в крупных звездах,

Я слышу биение сердца

И трепет в руках и в ногах.

Я жду… Вот повеяло с юга;

Тепло мне стоять и идти;

Звезда покатилась на запад…

Прости, золотая, прости!

* * *

Здравствуй! тысячу раз мой привет тебе, ночь!

Опять и опять я люблю тебя,

Тихая, теплая,

Серебром окаймленная!

Робко, свечу потушив, подхожу я к окну…

Меня не видать, зато сам я все вижу…

Дождусь, непременно дождусь:

Калитка вздрогнёт, растворяясь,

Цветы, закачавшись,

сильнее запахнут, и долго,

Долго при месяце будет мелькать покрывало.

* * *

Друг мой, бессильны слова, —

одни поцелуи всесильны…

Правда, в записках твоих

весело мне наблюдать,

Как прилив и отлив мыслей

и чувства мешают

Ручке твоей поверять то и другое листку;

Правда, и сам я пишу стихи,

покоряясь богине, —

Много и рифм у меня,

много размеров живых…

Но меж ними люблю я рифмы

взаимных лобзаний,

С нежной цезурою уст, с вольным

размером любви.

* * *

Ночью как-то вольнее дышать мне,

Как-то просторней…

Даже в столице не тесно!

Окна растворишь:

Тихо и чутко

Плывет прохладительный воздух.

А небо? А месяц?

О, этот месяц-волшебник!

Как будто бы кровли

Покрыты зеркальным стеклом,

Шпили́ и кресты – бриллианты;

А там, за луной, небосклон

Чем дальше – светлей и прозрачней.

Смотришь – и дышишь,

И слышишь дыханье свое,

И бой отдаленных часов,

Да крик часового,

Да изредка стук колеса

Или пение вестника утра.

Вместе с зарею и сон налетает на вежды,

Светел, как призрак.

Голову клонит, – а жаль от окна оторваться!

* * *

Рад я дождю… От него тучнеет мягкое поле,

Лист зеленеет на ветке и воздух

становится чище;

Зелени запах одну за одной из ульёв

многошумных

Пчел вызывает. Но что для меня еще лучше,

Это – когда он ее на дороге ко мне орошает!

Мокрые волосы, гладко к челу прилегая,

Так и сияют у ней, – а губки

и бледные ручки

Так холодны, что нельзя

не согреть их своими устами.

Но нестерпим ты мне ночью бессонною, Плювий Юпитер!

Лучше согласен я крыс и мышей

в моей комнате слушать,

Лучше колеса пускай гремят

непрестанно у окон,

Чем этот шум и удары глупых,

бессмысленных капель;

Точно как будто бы птиц проклятое стадо

Сотнями ног и носов терзают

железную кровлю.

Юпитер Плювий, помилуй!

Расти сколько хочешь цветов ты

Для прекрасной и лавров юных

на кудри поэта,

Только помилуй – не бей по ночам мне

в железную кровлю!

* * *

Слышишь ли ты, как шумит вверху

угловатое стадо?

С криком летят через дом

к теплым полям журавли,

Желтые листья шумят,

в березнике свищет синица.

Ты говоришь, что опять теплой

дождемся весны…

Друг мой! могу ль при тебе дожидаться

блаженства в грядущем?

Разве зимой у тебя меньше ланиты цветут?..

В зеркале часто себя ты видишь,

с детской улыбкой

Свой поправляя венок;

так разреши мне сама,

Где у тебя на лице более жизни и страсти:

Вешним ли утром в саду,

в полном сияньи зари,

Иль у огня моего, когда я боюсь, чтобы искра,

С треском прыгнув, не сожгла

ножки-малютки твоей?

* * *

Каждое чувство бывает понятней мне

ночью, и каждый

Образ пугливо-немой дольше

трепещет во мгле;

Самые звуки доступней,

даже когда, неподвижен,

Книгу держу я в руках, сам пробегая в уме

Все невозможно-возможное,

странно-бывалое… Лампа

Томно у ложа горит, месяц смеется в окно,

А в отдалении колокол вдруг запоет —

и тихонько

В комнату звуки плывут;

я предаюсь им вполне.

Сердце в них находило всегда

какую-то влагу,

Точно как будто росой ночи омыты они.

Звук все тот же поет, но с каждым

порывом иначе:

То в нем меди тугой более, то серебра.

Странно, что ухо в ту пору

как будто не слушая слышит;

В мыслях иное совсем,

думы – волна за волной…

А между тем еще глубже

сокрытая сила объемлет

Лампу, и звуки, и ночь, их сочетавши в одно.

Так между влажно-махровых цветов

снотворного маку

Полночь роняет порой тайные сны наяву.

* * *

Любо мне в комнате ночью стоять

у окошка в потемках,

Если луна с высоты прямо глядит на меня

И, проникая стекло,

нарисует квадраты лучами

По́ полу, комнату всю дымом прозрачным поя,

А за окошком в саду, между листьев

сирени и липы,

Черные группы деля,

зыбким проходит лучом

Между ветвями – и вниз

ее золоченые стрелы

Ярким стремятся дождем,

иль одинокий листок

Лунному свету мешает

рассыпаться по́ земи, сам же,

Светом осыпанный весь,

черен дрожит на тени.

Я восклицаю: блажен, трижды блажен,

о Диана,

Кто всемогущей судьбой в тайны

твои посвящен!

* * *

Летний вечер тих и ясен;

Посмотри, как дремлют ивы;

Запад неба бледно-красен,

И реки блестят извивы.

От вершин скользя к вершинам,

Ветр ползет лесною высью.

Слышишь ржанье по долинам?

То табун несется рысью.

* * *

Что за вечер! А ручей

Так и рвется.

Ка́к зарей-то соловей

Раздается!

Месяц светом с высоты

Обдал нивы,

А в овраге блеск воды,

Тень да ивы.

Знать, давно в плотине течь:

Доски гнилы, —

А нельзя здесь не прилечь

На перилы.

Так-то все весной живет!

В роще, в поле

Все трепещет и поет

Поневоле.

Мы замолкнем, что в кустах

Хоры эти, —

Придут с песнью на устах

Наши дети;

А не дети, так пройдут

С песнью внуки:

К ним с весною низойдут

Те же звуки.

* * *

Шепот, робкое дыханье,

Трели соловья,

Серебро и колыханье

Сонного ручья,

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца,

Ряд волшебных изменений

Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы,

И заря, заря!..

Степь вечером

Клубятся тучи, млея в блеске алом,

Хотят в росе понежиться поля,

В последний раз, за третьим перевалом,

Пропал ямщик, звеня и не пыля.

Нигде жилья не видно на просторе.

Вдали огня иль песни – и не ждешь!

Все степь да степь. Безбрежная, как море,

Волнуется и наливает рожь.

За облаком до половины скрыта,

Луна светить еще не смеет днем.

Вот жук взлетел и прожужжал сердито,

Вот лунь проплыл, не шевеля крылом.

Покрылись нивы сетью золотистой,

Там перепел откликнулся вдали,

И слышу я, в изложине росистой

Вполголоса скрыпят коростели.

Уж сумраком пытливый взор обманут.

Среди тепла прохладой стало дуть.

Луна чиста. Вот с неба звезды глянут,

И как река засветит Млечный Путь.

Вечер

Прозвучало над ясной рекою,

Прозвенело в померкшем лугу,

Прокатилось над рощей немою,

Засветилось на том берегу.

Далеко, в полумраке, луками

Убегает на запад река.

Погорев золотыми каймами,

Разлетелись, как дым, облака.

На пригорке то сыро, то жарко,

Вздохи дня есть в дыханьи ночном, —

Но зарница уж теплится ярко

Голубым и зеленым огнем.

* * *

На стоге сена ночью южной

Лицом ко тверди я лежал,

И хор светил, живой и дружный,

Кругом раскинувшись, дрожал.

Земля, как смутный сон немая,

Безвестно уносилась прочь,

И я, как первый житель рая,

Один в лицо увидел ночь.

Я ль несся к бездне полуночной,

Иль сонмы звезд ко мне неслись?

Казалось, будто в длани мощной

Над этой бездной я повис.

И с замираньем и смятеньем

Я взором мерил глубину,

В которой с каждым я мгновеньем

Все невозвратнее тону.

* * *

Заря прощается с землею,

Ложится пар на дне долин,

Смотрю на лес, покрытый мглою,

И на огни его вершин.

Как незаметно потухают

Лучи и гаснут под конец!

С какою негой в них купают

Деревья пышный свой венец!

И все таинственней, безмерней

Их тень растет, растет, как сон;

Как тонко по заре вечерней

Их легкий очерк вознесен!

Как будто, чуя жизнь двойную

И ей овеяны вдвойне, —

И землю чувствуют родную

И в небо просятся оне.

Колокольчик

Ночь нема, как дух бесплотный,

Теплый воздух онемел;

Но как будто мимолетный

Колокольчик прозвенел.

Тот ли это, что мешает

Вдалеке лесному сну

И, качаясь, набегает

На ночную тишину?

Или этот, чуть заметный

В цветнике моем и днем,

Узкодонный, разноцветный,

На тычинке под окном?

* * *

Молятся звезды, мерцают и рдеют,

Молится месяц, плывя по лазури,

Легкие тучки, свиваясь, не смеют

С темной земли к ним притягивать бури.

Видны им наши томленья и горе,

Видны страстей неподсильные битвы,

Слезы в алмазном трепещут их взоре —

Все же безмолвно горят их молитвы.

* * *

Сегодня все звезды так пышно

Огнем голубым разгорались,

А ты промелькнула неслышно,

И взоры твои преклонялись.

Зачем же так сердце нестройно

И робко в груди застучало?

Зачем под прохладой так знойно

В лицо мне заря задышала?

Всю ночь прогляжу на мерцанье,

Что светит и мощно и нежно,

И яркое это молчанье

Разгадывать стану прилежно.

* * *

От огней, от толпы беспощадной

Незаметно бежали мы прочь;

Лишь вдвоем мы в тени здесь прохладной,

Третья с нами лазурная ночь.

Сердце робкое бьется тревожно,

Жаждет счастье и дать и хранить;

От людей утаиться возможно,

Но от звезд ничего не сокрыть.

И безмолвна, кротка, серебриста,

Эта полночь за дымкой сквозной

Видит только что́ вечно и чисто,

Что́ навеяно ею самой.