Михаил Тарковский

1) - Я еще не договорил! Я не договорил! Ведь Григорий еще лучший на телевидении! Что же мы удивляемся?

Вы удивляетесь? А я не удивляюсь! Я скажу по-другому: я ненавижу ваше телевидение! - он перевел

глаза на Машу, - у вас такая глыба в руках, вы входите в каждый поселок, в каждую деревню, в каждую избу!

В машину! На пароход! Но как? Как вы входите? Где поклон? С чем вы входите в дом! Я скажу, как вы входите!

Вертя ж...ми вы входите! - Таня прыснула, - Да! У вас праздник! У вас песни! Какие песни?

Ка-кой на хрен праздник!? Разве о празднике надо сейчас думать? Сейчас по всем программам

двадцать четыре часа в сутки надо кричать о том, что мы в беде, что мы все позабыли, растеряли и разучились,

что мы ничего не поняли, хоть все и слышали, и только умилились, ах как

хорошо, ах какие у нас когда-то на Руси гениальные были мыслители! - с Жени валил пот.

Он опустил глаза, поднял их на Машу и заговорил с почти молитвенной интонацией и словно

уговаривая: - Ну ведь столько всего... Ведь столько можно рассказать...

Да вы позовите... нормального... Да я сам... Да я сам мог бы столько рассказать...

людям... О них самих... Ведь вы все время рассказываете не о них! Вы всегда

рассказываете о ком-то другом! А ведь каким о тебе расскажут, таким ты и будешь! - Женя

снова кричал, обращаясь только к Маше, - людям ничего не интересно кроме них самих!

Человеку ничего не интересно, кроме человека! Я бы смог! Я бы мог столько рассказать!

Почему? - к ним шел Эльшад, - почему? Почему ты не помогла! Я просил тебя! Почему! Па-чи-му! Это ты виновата! 2) Весь цинизм и бессовестность происходят как раз оттого, что такие понятия,

как любовь и красота, используются как материал - обиходно и просто.

Болото, это когда у вас в сердцах болото. Тогда вам любой город: и Чикаго, и Лондон, и Москва – будет болотом. А  если сердце у вас горячее и трепетное, тогда любое болото для вас будет родиной – милой, доброй и щедрой