Александра Никогосян

Доехав до третьего вагона, нежный чемодан показал свой нрав, отплюнув от себя разом оба колеса. Отец Роман сбился с шага, оглянулся, оценил масштабы бедствия. – Да уж… не гонялся бы ты, поп, за дешевизною… – пробормотал он

Его улыбка в одно мгновение высушила мои слезы. Я была поражена ‒ победила? Да я же проиграла по всем статьям! Не родила. Не дожила. Не долюбила…

‒ Знаешь, Ареас, я понял, что самое страшное на свете. Самое страшное ‒ это когда за тебя никто, совсем никто не молится. И спасибо тебе, Ареас. Артем шагнул в солнечный свет и пропал. Ареас еще намного постоял, глядя ему вслед, и тоже исчез.

– Очевидно, что это один и тот же Ангел. И еще понятно, что ничего не понятно. Но Господу виднее. Все это происходило по Его воле. И если надо будет, Он откроет нам смысл всех этих чудес. А пока… Пока мы будем просто жить дальше. Последние рваные клочья сатанинского морока рассеивались и исчезали во тьме.

– Натанэль… Я… Я таких никогда еще не видела… – И дай Бог, больше не увидишь. Это… Да я даже не буду говорить тебе, кто это. Но ты чуть было не поклонилась ему! Стой здесь! Серафима представила, что она вместо святых образов кладет поклон перед дьяволом, и ее затрясло так, что зубы застучали.

А я увидела Ангела. Наверное, от голода я сошла с ума. Но это был Ангел, настоящий, белоснежный, крылатый! Как на открытках, которые продавались в соседнем магазине. Мне через витрину хорошо было видно.

– Матушка, – твердо повторила Лидия Петровна. – Не надо больше плакать. Отец Николай сделал все, что мог, и даже больше. Он донес свой Крест… Понимаете? Донес! Не надо больше плакать. Матушка утерла слезы… Взглянула на детей, стоявших неподалеку, на их чистые, светлые лица… Потом перевела взгляд на Царские Врата. И на мгновение, на одно коротенькое, быстро промелькнувшее мгновение, она увидела, что на солее стоит он – ее родной батюшка Николай. Смотрит на нее и улыбается…