Цитаты из аудиокниги «Из праха восставшие», страница 9
Я никогда еще не танцевала, не носила длинное шуршащее платье. Я никогда еще не испытывала, что это такое — быть женщиной, танцевать, папа и мама мне не разрешают и не разрешат. Собаками, кошками, кузнечиками, листками — я побывала всем на свете, только не пробуждающейся женщиной в такую, как эта, ночь.
Очередной поворот оказался круче предыдущих, столовые принадлежности покатились по столикам, сталкиваясь и звеня.
— Я не верю! — хихикнула какая-то женщина, сидевшая в дальнем конце вагона.
В ответ на что ее спутник расхохотался и воскликнул:
— Как и я!
Этот незначительный эпизод воздействовал на жутковатого пассажира самым драматическим образом, дружный смех в чем-то там усомнившейся парочки поразил его, как удар грома.
Его тело обмякло, глаза остекленели; Минерве Холлидей на мгновение почудилось, что она видит облачко холодного пара, вылетевшего из жалко приоткрывшегося рта.
Потрясенная, она перегнулась через столик, вытянула вперед руку и прошептала:
— А я — верю!
Реакция была мгновенной.
Восточный призрак завернулся поплотнее в паутинный саван, отточил до бритвенной остроты свое воображение и начал отвечать.
...твари, словно изгнанные сбрендившим, слепорожденным Ноем из некоего погребального ковчега, тысячезубые и безъязыкие, размахивавшие вилами и осквернявшие воздух.
- Я не понимаю, - сказал он вслух, - как это может быть?
- Это есть...
Пепел к пеплу , прах к праху?
— О Тимоти, — вздохнула Анжелина Маргарита. — Как жаль, что мы с тобой — ты, идущий к могиле, и я, идущая к сладкому забвению плоти и порождению новой жизни, — не можем встретиться по-настоящему.
— Да, — кивнул Тимоти. — Жаль.
— Ты знаешь, что значит «прощай»? Это значит — прости, если я чем-нибудь тебе повредила. Прощай, Тимоти.
— Что?!
— Прощай!
И прежде чем он сумел подняться на ноги, она умчалась в сторону Дома и исчезла навсегда.
За все про все их было то ли девяносто девять, то ли сто, этих духов изменчивой погоды, единоплеменных хранителей памяти об иссушающей жаре и арктическом холоде, о древних бризах и недавних ураганах; нашедшие после долгих поисков надежное пристанище, они таились в своих прокопченных норах в смутном ожидании влагой сочащегося ветра, который вытащит их наружу, заставит участвовать в разгуле новой грозы.
Когда Тимоти совсем уже не спалось, он ложился у какого-нибудь камина и окликал странствующие по миру ветры. И тогда у него появлялась компания, и по обшитому кирпичом дымоходу текли вниз полночные рассказы невидимых духов, заставлявшие Араха истерически перебирать лапками и вселявшие дрожь в робкое сердце Мыши, в то время как мудрая Ануба садилась и слушала, узнавая и признавая его необычных друзей.
Вот так и вышло, что Дом стал прибежищем для видимых и невидимых, наполнился призрачными утешителями, посланцами бризов и ураганов всех времен, всех уголков земли.
Невидимые в отдушинах.
Вспоминатели полдней и полночей.
Рассказчики о закатах, давно растворившихся во тьме.
Девяносто девять или сто дымовых труб, и в каждой — ничего.
Кроме них.
— Дорогая леди, — сказал Восточный странник, — вы были крайне добры.
— Но я же никуда не ухожу. — Мисс Холлидей будто ждала, когда же наконец он увидит ее по-настоящему.
— Вы?..
— Я еду с вами.
— Но как же ваши планы?
— Изменились. Теперь мне больше некуда ехать.
Она повернула голову и взглянула назад, через плечо.
Там, у причала, быстро собиравшаяся толпа обступила что-то, лежавшее на земле. Сквозь неровный гул голосов прорывались истерические выкрики, несколько раз прозвучало слово «врача».
Призрачный пассажир взглянул на Минерву Холлидей, взглянул на возбужденно переговаривавшихся людей и крошечный предмет, лежавший у их ног — треснувший медицинский термометр. И снова взглянул на Минерву Холлидей, огорченно крутившую в пальцах треснувший термометр.
— О моя дорогая, добрейшая леди, — сказал он наконец. — Идемте.
— Интересная публика? — улыбнулась сестра милосердия.
— Интересная! — кивнул Восточный призрак.
И он помог ей войти в поезд, который вскоре загудел, дернулся и покатил по рельсам, с каждой секундой приближаясь к Лондону и Эдинбургу, к болотам и замкам, темным ночам и долгим годам.
— Я вот все думаю, кто она была такая? — спросил призрачный пассажир, глядя назад, на все прибывавшую толпу.
— О господи, — вздохнула старая медсестра. — Я и сама этого толком не понимаю.
И поезд скрылся за поворотом, оставив за собой лишь гудение рельсов, но через двадцать секунд исчезло и оно.
И поднялся ветер.Он бросился на леса, поля, горы и пустыни, как огромный невиданный зверь, огласив осень, время утрат, плача и скорби, своим воем, сумрачной песнью в честь темных субстанций, взвихренных им во всех уголках мира. И ветер не рассеивал свою добычу бесцельно, а нес ее всю в одно место, в Северный Иллинойс. Его стонущие порывы бесстыдно грабили кладбища и погосты, жадно набрасывались на пыль, веками копившуюся в тусклых глазницах мраморных ангелов, высасывали из могил призрачную бесплотную плоть, хватали без разбора увядшие не имеющие названий погребальные цветы, безжалостно отрясли с друидских деревьев весь урожай осенних листьев и сухими, шелестящими потоками бросили их в небо, легионы огненных птиц и яростных глаз, безумно пылавших в океане прожорливых облаков, остервенело рвавших себя на полосы, на вымпелы во славу захватчиков пространства, которые все прибывали в числе, заливая небо такими безутешными стонами по давно ушедшим годам, что миллионы фермеров, мирно спавших на своих фермах, просыпались с лицами, мокрыми от слез, и не могли понять, неужели крыша опять протекла, и откуда вдруг дождь, с вечера было совсем не похоже, и это бесплотное воинство, оседлавшее яростный, замешанный на осенних листьях и могильном прахе поток, перемахнуло через взбаламученное море и вихрем закружило над холмом и Домом со всеми, кто в нем был, и, главное, над Сеси — дремотным маяком, который благополучно довел воздушных гостей до цели и теперь давал им сигнал на посадку.
