Медицинская сестра покрывает простыней окровавленную постель.
Иди с миром, сын мой! Забудь про строевой устав и попытайся быть человеком. Умереть проще, чем жить – особенно для вас, героическая молодежь и цвет нации!
Греберу вдруг стало стыдно. Он понял, что в такой обстановке не спрашивают, был человек месяц назад здоров или нет, – здесь спрашивают только: жив он или мертв – и больше ни о чем.
– Простите меня, – смущенно сказал он.
Лоозе покачал головой.
– Брось, Эрнст, нынче каждый думает только о себе. Слишком много горя на свете…
– Да они же всегда были ублюдками, – заявила она. – Я знаю точно. Явные ублюдки.
– Теперь все уже давно переменилось, как с японцами. Японцы теперь тоже арийцы, с тех пор как сделались нашими союзниками. Желтолицые арийцы.
– Вы оба заврались, – заявил необыкновенно волосатый бас. – Русские не были ублюдками, пока у нас с ними был пакт. Зато они стали ими теперь. Вот как обстоит дело.
А иной раз, когда тишина кричит, приходится заглушать ее самым громким, что у тебя есть.
– Я не чувствую себя старой, – возразила Элизабет.
Он посмотрел на нее. Да, ее меньше всего назовешь старухой.
– Что ж, тем лучше, – отозвался он.
– Я только чувствую себя как в тюрьме, – продолжала она. – А это похуже старости.
И должно же так случиться, что первый человек, который готов мне помочь без всяких оговорок и предлагает стол и квартиру, - нацистский бонза.
Лет двадцать? Или даже девятнадцать? А у тебя уже есть чем похвастать. Уже лет пять-шесть как ты гоняешься за евреями и предателями народа. Честь тебе и слава! Когда мне было двадцать, я гонялся за девчонками.
Бог интернационален
Пока они побеждали, все было в порядке, а того, что не было в порядке, можно было и не замечать или оправдывать великой целью.