Корона Дейлмарка
Диана Уинн Джонс


Квартет Дейлмарка #4
Эта история началась давным-давно, и эхо ее будет звучать еще долго…

В древности Дейлмарком правили короли, потомки первого короля Хэрна. Того самого Хэрна, который когда-то отправился вместе с сестрами и братьями вниз по великой реке, а потом нежданно-негаданно стал правителем Речного края. Но династия давно прервалась, Золотой город Хэрна лежит в руинах, каждый граф считает себя единоличным правителем своей земли, приближаются страшные годы кровавых войн, и оживает дух поверженного злого мага Канкредина… Кто-то должен пройти Королевским путем и найти утраченную корону, кто-то должен объединить страну и развеять зло.

В этой книге сойдутся судьбы всех героев «Квартета Дейлмарка» – юного менестреля Морила, холандского рыбака Митта, детей Клости-Улитки. Но кто поведет их за собой?








Диана Уинн Джонс

Корона Дейлмарка



© А. Гришин, перевод, 2016

© А. Ломаев, иллюстрация на обложке, 2016

© А. Ларионова, иллюстрации, 2016

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016

Издательство АЗБУКА®









Посвящается Рейчел







Часть первая

Митт








1









Граф Ханнартский прибыл за два дня до праздника Вершины лета и привез графине Абератской портрет Адона – ценное пополнение ее коллекции. Визит был государственный, и потому графа, как положено, сопровождали сын и дружинники. Появление высоких гостей вызвало в Аберате невиданную суматоху.

Высокий человек в пастушьих одеждах наблюдал за суетой с вершины одного из холмов, по которым бежала зеленая дорога. Ему открывался превосходный вид не только на двор замка, где мельтешило множество народу, но и на город, утесы, залив, лодочные сараи. Графа Ханнарта наблюдатель распознал легко – за ним неотступно следовал слуга, нагруженный картиной. Эти двое направились прямиком к библиотеке, где их ждала хозяйка. Не успели они скрыться в здании, как слуга тут же выскочил на улицу – судя по всему, кинулся кого-то разыскивать по распоряжению графа. Сначала побежал в конюшни, затем в обеденный зал и наконец влетел в казармы. Оттуда слуга появился уже в сопровождении долговязого, угловатого подростка и указал ему на библиотеку. Неуклюжий парнишка послушно потрусил туда, высоко вскидывая острые колени.

– Значит, Митта все-таки вызвали… – негромко пробормотал наблюдатель, словно подтвердились его худшие подозрения.

Он оглянулся, будто ожидая увидеть поблизости других зрителей. Никого. Человек в пастушьей одежде пожал плечами и стремительно зашагал прочь от города.

В ту минуту, когда неизвестный скрылся за холмом, Митт как раз взбежал по лестнице. Он постарался выровнять дыхание, чтобы никто не заметил его спешки, и толкнул негромко заскрипевшую дверь.

– А, вот и ты, – сказала графиня. – Нам нужно, чтобы ты убил кое-кого.

Она никогда не ходила вокруг да около. Это было одной из немногих черт графини, которые Митту нравились. И все равно он сначала подумал, что ослышался. Митт прожил в Аберате, на Севере, уже десять месяцев, но до сих пор не всегда с ходу понимал местный выговор. Юноша уставился на вытянутое костистое лицо графини. Та бесцеремонно рассматривала его, чуть склонив голову ко вздернутому плечу. Митт перевел взгляд на смуглого длинноносого графа Керила Ханнартского. Многие назвали бы его весьма приятным человеком. Вот только на Митта граф смотрел чрезвычайно мрачно.

– Ты что, не слышал? – спросил граф Керил. – Нам нужно кое-кого убрать.

– Это что, шутка? – отозвался Митт.

Но по их лицам он уже понял: все серьезно. Ему стало противно. Тело охватил озноб, колени задрожали.

– Никаких убийств! Я ведь уже говорил вам!

– Чушь, – отрезала графиня. – А зачем, по-твоему, я велела учить тебя вместе с дружинниками?

– Вы сами так распорядились, я не напрашивался! – возразил Митт. – Хотя и понимал, что вы стали обучать меня грамоте и всему прочему вовсе не по доброте душевной!

Граф Керил вопросительно взглянул на графиню.

– Я же говорила, что он грубиян, – сказала она.

Графиня Абератская склонилась к гостю, и они зашептались.

Митту все это было так отвратительно, что он и не подумал прислушиваться к разговору. Он отвел взгляд от двух жестоких лиц и уставился на живописный портрет Адона на мольберте позади них. Холст был словно залит голубоватым туманом. Тщательно выписанные маслом глаза казались темными дырами. Это были глаза безумца. Легендарный Адон был далеко не красавцем: болезненного вида, с длинными волосами, сутулый. Почти урод, как и графиня.

И она, и граф Керил – прямые потомки Адона. У нее поникшие плечи предка, у Керила – его длинный нос. Случись Митту увидеть этот портрет немного раньше, он был бы чрезвычайно разочарован обликом Адона. С самого своего появления в Аберате Митт то и дело слышал истории про этого великого героя. Адон жил несколько сотен лет назад, беседовал с Бессмертными и скрывался, как преступник, а потом стал последним королем Дейлмарка. Но теперь Митт переводил взгляд с картины на два живых лица, склонившихся друг к другу в сумраке библиотеки, и думал: «Сказки все это! Готов поспорить на что угодно, что он был ничуть не лучше этой парочки! Ладно, я убежал из Холанда, так что смогу удрать и из Аберата».

Тут он уловил слова, которые Керил пробормотал немного громче:

– О да, я уверен, что это он!

«Уверен, что я – кто?» – спросил себя Митт, а граф с графиней снова уставились на него.

– Мы ознакомились с твоей биографией, – сказал Керил. – Покушение, совершенное в Холанде. Успешное убийство на Святых островах…

– Это ложь! – яростно воскликнул Митт. – Что бы вы там себе ни думали, я никого не убил! Да, пытался, но ведь не убил. И уже давно все это бросил!

– Значит, придется заставить себя попробовать еще раз, – безмятежно откликнулась графиня. – По-моему, тут и думать нечего.

– Ты прибыл к нам на корабле, – снова заговорил Керил, прежде чем Митт успел вставить хоть слово, – с Нависом Хаддсоном и его детьми Хильдридой и Йиненом. В Аберате графиня приняла тебя в дом и обучила…

– И это было наказанием за мои грехи, – неприязненно добавила та.

– Как видишь, Север встретил тебя добром, – продолжал Керил. – И тебя, и твоих друзей. Должен заметить, куда лучше, чем большинство беженцев с Юга. Нависа мы определили дружинником к Стейру Аденмаутскому, а Хильдриду послали учиться в гардейлскую законоведческую школу. Ты когда-нибудь задумывался, зачем все это было сделано?

Пока Митт лихорадочно пытался сообразить, к чему ведет граф, Керил любезно добавил:

– Точнее, зачем вас четверых отделили друг от друга.

От этой любезности Митт почувствовал себя дырявым мешком, который того и гляди рассыплется. Колени подгибались, и он с трудом держался на ногах.

– Где же тогда Йинен? Разве он не с Нависом?

– Нет, – ответила графиня. – А где, мы тебе не скажем.

Митт, как зачарованный, уставился на ее тяжелую нижнюю челюсть, захлопнувшуюся, словно створка капкана.

– Раньше я всегда думал, – проговорил он, – что графы на Севере хорошие. Но вы ничуть не лучше южных. Все вы готовы на любые гадости! Хотите, чтобы я убил кого-то для вас, а не то моим друзьям придется плохо. Я все правильно понял?

– Лучше сказать, в противном случае ты больше не увидишь своих друзей, – поправил Керил.

– Вы просчитались! – отрезал Митт. – Вы не сможете заставить меня совершить убийство. Плевать я на них на всех хотел.

Керил и графиня молча смотрели на него, сохраняя жестоко-презрительные выражения лиц.

Митт заставил себя небрежно пожать плечами.

– Да мы случайно оказались в одном суденышке, вот и все, – добавил он. – Могу поклясться.

– Можешь поклясться? – переспросил Керил. – Кем же из Бессмертных? Единым? Свирельщиком? Странником? Той, Которая Воздвигла Острова? Ткачихой? Колебателем Земли? Ну, давай. Выбери того, который тебе по вкусу, и клянись.

– Мы на Юге так не клянемся, – ответил Митт.

– Знаю, – согласился Керил. – Тогда тебе не будет никакого вреда, если ты поклянешься Колебателем Земли, что Навис и его дети для тебя ничего не значат. Просто поклянись, и мы забудем обо всем.

Оба чуть заметно подались в сторону Митта. А тот глядел в темные нарисованные глаза Адона и пытался заставить себя поклясться. Если бы Керил выбрал любого другого из Бессмертных, Митт, пожалуй, не колебался бы. Он мог бы поклясться кем угодно, но только не Колебателем Земли. И это показывало, как много – страшно много – значили для него друзья. Керил прекрасно знал об этом. Может, стоит поклясться, упомянув Нависа и Хильди, и сделать вид, что он подразумевает еще и Йинена? Навис вообще не человек, а холодная рыбина, и они с Миттом никогда друг другу особо не нравились. Что же касается Хильди, то после ее письма Митт решил, что с этих пор терпеть ее не может. Но он не сумел скрыть тревогу за Йинена – вот дурак! Нет, теперь они не поверят, что ему плевать на мальчишку.

– С Йиненом все хорошо? – спросил он.

– В настоящее время – в полном порядке. – Графиня никогда не лгала.

На долю секунды Митт почувствовал облегчение, и на лицах его мучителей тут же проступили уверенность и удовлетворение. Они поняли – он попался. Впрочем, оба заранее были уверены в победе.

– Знаете что, – пошел вразнос Митт, – если надо кого-то убрать, то в этой комнате я вижу двух идеальных убийц. Так кого вы хотите прикончить? И зачем вам надо было уламывать именно меня?

Брови Керила поползли вверх, да и графиня тоже казалась удивленной. «Ага, – подумал Митт, – буду понаглее – посмотрю, на сколько хватит у них терпения, и пойму, так ли это важно».

– Вы меня совсем за дурака держите? – спросил он. – Если это какие-то законные претензии… У вас обоих имеется прорва законников, которые могут изжарить кого угодно. Если какой-то обычный случай – ваши дружинники запросто зарежут хоть сотню, хоть тысячу человек. И я готов прозакладывать любые деньги: у вас есть куча убийц и они куда лучше меня владеют этим ремеслом. Вот и выходит, что это политическое дело, которое вы хотите повесить на подонка-южанина – то есть на меня.

– Ты сам это сказал, – ответил Керил. – Да, это политическое дело. Мы хотим убрать с дороги одну девицу. Она чрезвычайно привлекательна, но слишком уж популярна. Стоит ей только бросить клич, и все западное побережье, включая Водяную Гору, дружно пойдет за ней.

– Горелый Аммет! – возмущенно воскликнул Митт.

– Молчи! – приказала графиня. – И слушай! – Так мог бы звучать стальной капкан.

Пожалуй, хватит грубить, решил Митт, и прикусил язык. Горло свело от боли, словно он проглотил яблоко целиком.

– Норет Крединдейлская, известная как дочь Единого, – проговорил Керил. – Думаю, ты наслышан о ней.

Митт помотал головой, не потому, что не знал о Норет, а от потрясения. Историю девочки, рожденной от Единого, он слышал наряду со многими другими преданиями минувшей зимой здесь, в Аберате, сидя возле очага. Но он-то думал, что все это, как и то, о чем рассказывалось в других легендах, случилось давным-давно. Однако Керил очень сухо и обыденно рассуждал о Норет как о ныне живущей.

– К большому сожалению, – продолжал граф, – у нее весьма серьезные связи. Род лордов Крединдейлских восходит к Танабрид, дочери Адона. Норет в близком родстве с гардейлским семейством и семейством Водяной Горы. Жена Стейра Аденмаутского – тетка Норет, которая вырастила ее, – приходится и мне дальней родней.

– И мне, – вставила графиня. – Очень жаль, что бедная девочка не в своем уме.

– В своем она уме или нет, – сказал Керил, – Норет утверждает, что ее отец не кто иной, как Единый. Поскольку ее мать умерла сразу же после рождения Норет, ее слова некому опровергнуть, и она заполучила толпы последователей среди простолюдинов. Девчонка уверена, что рождена стать королевой всего Дейлмарка, как Северного, так и Южного. И кричит об этом на каждом углу!

– А этот дурак из Водяной Горы поддерживает ее, – добавила графиня.

«Так вот в чем дело! – воскликнул про себя Митт. – Они боятся лишиться своих владений. И хотят заставить меня остановить ее, а затем свалят все на несчастный Юг!»

– Минутку! – воскликнул он. – Если она и впрямь та самая, кем хочет казаться, то никто не сможет ей помешать. К тому же человека, ведущего происхождение по обеим линиям от Бессмертных, будет не так уж легко убить.

– Вполне возможно, – ответил Керил. – Потому-то нас так заинтересовали сведения о тебе, дошедшие до нас со Святых островов. Исходя из этих сведений, вполне можно предположить, что ты способен призвать Бессмертных себе на помощь.

Митт уставился на графа, потрясенный тем, как много Керил знает и с какой холодной расчетливостью использует свои знания. Граф подался вперед:

– Нам не нужны ни еще один самозваный король, ни еще одно разрушительное восстание.

Митт понял, что на этот раз Керил говорит совершенно искренне.

– Нам не нужна еще одна война с Югом, – продолжал тот. – Мы хотим, чтобы Норет без лишнего шума остановили, прежде чем она сможет заполучить корону.

– Корону? – переспросил Митт. – Но ведь никто не знает, где ее искать. Корону надежно спрятала сама Маналиабрид.

– Спрятала, – кивнул Керил.

– Норет, – вмешалась графиня, – утверждает, что Единый приведет ее в нужное место.

Митт бросил быстрый взгляд на лица собеседников: похоже, они примерно представляют, где корона.

– Девчонка болтает, будто сам Единый говорит с ней, – с гримасой отвращения добавила графиня. – Повторяю: она сумасшедшая. И по ее словам, Единый обещал дать ей знамение, чтобы она могла подтвердить свои притязания. А в этом году, якобы в Вершину лета, она станет королевой. Полнейшая чушь.

– В данный момент Норет в Водяной Горе, – подхватил Керил. – Служит законотолковательницей у кузена, но, по нашей информации, на Вершину лета должна приехать к своей тетке в Аденмаут, чтобы добиться там поддержки. Туда мы и пошлем тебя.

– Ты поедешь и остановишь ее, – подхватила графиня. – Но не вздумай сделать это прямо там. Мы хотим, чтобы все прошло как можно тише.

– Советуем тебе присоединиться к Норет под видом ее последователя – в толпе ты останешься незамеченным, – а затем улучить момент… Если хочешь снова увидеть Хильдриду и Йинена, не упусти свой шанс.

– Но ведь Вершина лета уже послезавтра! – Митту очень хотелось остаться в Аберате на праздник, вот только признаваться в этом было глупо.

– Верхом туда меньше дня пути, – сообщила графиня, которая сама ездила исключительно в карете. – Я сообщу, что дала тебе отпуск, чтобы ты мог поехать в Аденмаут навестить Нависа Хаддсона. Завтра рано утром и отправишься. А теперь иди собирай вещи.

Митта учили кланяться, покидая общество графов, но ему было так тошно, что он об этом и не вспомнил. Митт повернулся и побрел по полутемной библиотеке, мимо шкафов с книгами и стеклянных ящиков с коллекцией графини: ожерелье, которое, как предполагалось, носила Энблит Белокурая, кольцо, когда-то принадлежавшее Адону, флейта Осфамерона и покоробленный кусок пергамента, сохранившийся со времен короля Хэрна. Спиной он ощущал негодование двух аристократов.

– Митт Алхаммиттсон, – не повышая голоса, окликнул его Керил.

Митт замер и повернулся.

– Хочу напомнить, – сказал граф, – что по достижении пятнадцати лет мальчик считается мужчиной и его можно отправить на виселицу, как взрослого. Насколько мне известно, твой день рождения – в день Осеннего фестиваля. Было бы хорошо, если бы Норет к тому времени уже была мертва, не так ли?

– А то мы можем и не остановить машину правосудия, – добавила графиня. – У тебя в запасе почти три месяца, но не советую слишком медлить.

Выходит, никакой возможности оттянуть убийство и впрямь не просматривалось.

– Да, – почти прорычал Митт. – Я вас понял. – Парень посмотрел через их головы на измученное, болезненное лицо Адона. С того места, где он теперь стоял, портрет был виден гораздо лучше. Митт решительно указал на него. – С виду просто жалкий паршивец, да? Но и его бы стошнило, если бы он увидел вас двоих и узнал, какие у него потомки! – После этого повернулся и пошел к двери, втайне надеясь, что нагрубил достаточно для того, чтобы правители приказали немедленно бросить его в тюрьму.

Однако за спиной у него царила тишина. Митт толкнул дверь, выскочил и захлопнул ее за собой. При этом не услышал ни единого звука, кроме скрипа петель. Часовой встрепенулся с виноватым видом, но, поняв, что это всего лишь мальчишка, вновь прислонился к стене. Митт сбежал вниз по лестнице, не сказав ему ни единого слова. Выходит, им на самом деле очень нужно, чтобы он убил эту девушку, – графиня даже не выбранила его за грубость…

Внезапно ноги у него ослабели и задрожали. Хотелось разрыдаться от унижения. Даже по тону, которым Керил пробормотал: «О да, я уверен, что это он!», можно было понять, что правитель Ханнарта прекрасно знал все его слабые места. Ничего удивительного: чужак-южанин, о котором плакать некому. Самый подходящий человек для грязных дел. Митт знавал одного такого человека и дал себе клятву, что никогда не станет похожим на него. Увы, эти двое твердо решили заставить его нарушить обет!

Кто-то окликнул его с противоположного конца внутреннего двора.

Там развлекалась кучка молодежи примерно его возраста. Среди них был Киалан, сын Керила. Кто-то звал Митта присоединиться. В обычных обстоятельствах он был бы не против поболтать. Но сейчас у него было слишком тяжело на душе, Митт отвернулся и кинулся прочь.

– Митт! – окликнула его Алла, дочь графини, девочка с волосами цвета бронзы. – Киалан хочет познакомиться с тобой!

– Он очень много слышал о тебе! – добавила медноволосая Дорет.

– Не могу! Срочное дело поручили! Извините! – крикнул в ответ Митт.

С девушками он тоже не хотел сейчас встречаться. Когда Хильди отослали, он здорово приуныл, и это не укрылось от Аллы. Она насмехалась над ним, пока Митт не взбесился и не оттаскал ее за бронзовые кудри. Дорет тогда наябедничала графине. Митт был до чрезвычайности удивлен, что его сразу же не отослали из замка куда-нибудь подальше. Но теперь-то ясно: тогда графиня поняла, как он привязан к Хильди, так что теперь отпираться было бесполезно. Горелый Аммет! Графиня и Керил, должно быть, готовили эту подлость не один месяц!

– Тогда увидимся позже! – а это был уже Киалан.

Митт бросил взгляд на смуглого и коренастого парня, так непохожего на отца. Должно быть, они лишь внешне отличаются, а на самом деле друг друга стоят. Митт опустил голову и прибавил ходу. Интересно, думал он, Киалан тоже считает его грязным никчемным бездомным южанином? Должно быть, графский сын видел в нем парня с густыми волосами, тощего, со слишком широкими при такой худобе плечами и ногами как спички. Хорошо еще он не видел лица Митта – лица беспризорника, который все еще выглядел голодным, даже после десяти месяцев отличной абератской кормежки. Киалан вряд ли расстроится, что знакомство не состоялось, решил Митт.

Он распахнул первую попавшуюся дверь, промчался через бесчисленные комнаты и коридоры и в конце концов снова выбрался наружу с противоположной стороны замка, рядом с длинным сараем на высоком скалистом берегу над гаванью. Идеальное место для одиноких размышлений! Слуги в замке сбивались с ног, чтобы устроить свиту Керила и подготовить праздничный пир Вершины лета. А ему придется пропустить этот пир. В свое время Хильди сказала, что, когда тебе больно, придаешь значение всякой ерунде, а о том, что на самом деле важно, не задумываешься. Как же она была права!

Митт приоткрыл дверь сарая – совсем чуть-чуть, чтобы можно было протиснуться. Конечно же, никого! Он набрал полную грудь воздуха, пахнувшего углем, рыбьим жиром и влажным металлом. Смесь запахов мало чем отличалась от воздуха его родного побережья Холанда. «Может быть, лучше было там и оставаться, ведь ничего хорошего побег не принес!» Митт с тоской посмотрел на уходившие по полу в темноту железные рельсы. В лужицах между ними тускло блестели масляные разводы.

Он чувствовал себя в западне. Со всех сторон окружили загонщики: сплели свой заговор, а он ни о чем и не подозревал, пока ему нынче вечером не раскрыли глаза. Все твердили, что графиня относится к нему чуть ли не как к родному сыну. К этим заверениям Митт относился довольно скептически, но все равно считал, что это просто-напросто обычное радушие, с которым на Севере встречают беженцев с Юга.

– Каким же болваном я был! – вслух пробормотал он.

Митт медленно шел вдоль рельсов, мимо выстроившихся на них огромных механизмов. «Алковы железки» – так их называли. Большинство горожан считали их самой интересной диковиной в Аберате. Митт провел пальцем по грузовой лебедке, затем по паровому плугу и еще по какой-то штуковине, которая, как надеялся Алк, когда-нибудь будет двигать корабль. Все эти машины пока что работали очень ненадежно, но неутомимый изобретатель продолжал свои опыты. Алк был мужем графини. И выбор графини был из того немногого, что Митту в ней нравилось. Вместо того чтобы выйти за сына лорда или другого аристократа, что еще прибавило бы ей влиятельности, она предпочла своего законоведа. Много лет назад Алк оставил это ремесло и взялся изобретать всякие механизмы. Митт осторожно потрогал влажные маслянистые головки болтов новой машины и содрогнулся, представив, как всаживает нож в тело молодой женщины. Даже если бы она смеялась над ним или была похожа на Дорет или Аллу, даже если бы в ее глазах светилось безумие… Нет! Но что будет с Йиненом, если он не сделает этого? Эта западня обратила его к той потаенной части души, от которой, казалось, он отвернулся навсегда. И это было хуже всего, хоть волком вой.

Митт обошел машину и нос к носу столкнулся с Алком. Оба подскочили от неожиданности. Изобретатель пришел в себя первым, вздохнул, поставил большую масленку на какой-то выступ механизма и спросил чуть ли не виновато:

– Какое-нибудь сообщение для меня?

– Я… Нет. Я просто думал, что здесь никого нет.

Алк заметно расслабился. Внешне он больше всего походил на витающего в облаках и растолстевшего с возрастом верзилу-кузнеца.

– А я-то подумал, тебя прислали сообщить, что я должен бежать раскланиваться с Керилом. Ну, раз уж ты здесь, скажи, что думаешь об этой штуке. Я вроде как пытался сделать железную лошадь, но, кажется, в ней нужно что-то доработать.

– Тогда это самая большая лошадь из всех, которых я когда-либо видел, – искренне ответил Митт. – Вот только хорошо ли, что ей придется бегать по рельсам? Почему ваши штуки всегда ездят по рельсам?

– Иначе никак, – объяснил Алк. – Слишком уж тяжелые. Приходится идти тем путем, какой доступен моим созданиям.

– Тогда как вы заставите ее подниматься в гору? – немного ехидно осведомился Митт.

Алк запустил испачканную смазкой пятерню в копну медно-рыжих – точь-в-точь как у Дорет – волос и искоса взглянул на Митта:

– Видно, ты, парень, совсем разочаровался в Севере, раз недоволен даже моими машинами. Что-то не так?

Несмотря на все свои горести, Митт невольно ухмыльнулся. Это была их обычная шутка. Алк был родом из Северного Дейла, который, как он утверждал, мало чем отличался от Юга. На каждый недостаток Севера, который обнаруживал Митт, Алк мог назвать еще три.

– Нет, – выдавил парень, – все в порядке.

Графиня наверняка поставила мужа в известность о своих планах. Митт попытался придумать какую-нибудь вежливую фразу о железной лошади, но тут дверь в дальнем конце сарая с шумом распахнулась, и эхо разнесло по помещению громкий голос Киалана:

– Это самое восхитительное место во всем Аберате!

– Извините, – шепотом пробормотал Митт и метнулся к маленькой боковой двери за спиной Алка.

Изобретатель схватил его за локоть. Он не просто смахивал на кузнеца, у него и сила была такая же.

– Подожди меня! – Они выскочили через боковую дверь прямо на кучу угля, перемешанного со шлаком. – Я ошибаюсь или ты и против графа Ханнартского что-то имеешь? – поинтересовался Алк. Митт не знал, что и отвечать. – Пойдем-ка ко мне, – предложил бывший законник, продолжая крепко стискивать железными пальцами локоть Митта. – Думаю, к ужину стоит облачиться в парадный костюм. А ты мог бы мне помочь. Или ты выше этого?

Митт чуть не задохнулся и помотал головой. Помочь правителю одеваться считалось немалой честью. Он снова спросил себя, знает ли муж графини о ее темных делишках.

– Тогда пойдем. – Алк отпустил его и зашагал вперед.

Миновав двор, они попали в сводчатый проход, который вел к покоям бывшего законника. А там Алка уже дожидался камердинер. Горели свечи, над чаном с горячей водой поднимался пар, а на креслах были аккуратно разложены предметы парадного одеяния.

– Гредин, сегодня вечером ты можешь отдыхать, – весело объявил граф. – Митт решил помочь мне отмыть грязь. Это будет частью его обучения.

Даже если Алк не подумал о том, что оказывает Митту честь, то камердинер, конечно, не забыл об этом. На его лице промелькнули и ревность, и уважение, и тревога.

– Господин, – начал было он, – уголь, масло…

Алк махнул рукой, указывая на дверь, и слуга попятился к выходу, но тут же вернулся и отчаянным шепотом сообщил на ухо Митту:

– Смотри только, хозяин должен быть отмыт дочиста. А он, как обычно, попытается тебя остановить.

– Гредин, убирайся, – беззлобно приказал Алк. – Клянусь Бессмертными, мы тебя не подведем.

Слуга с тяжелым вздохом повиновался, а Митт принялся за нелегкое дело. Соскоблить с графа всю грязь и впрямь было непросто.

– Как я понимаю, у тебя вышло очередное недоразумение с моей супругой? – осведомился Алк, глядя на юношу сверху вниз.

– Нет… На этот раз совсем не то, что вы думаете, – ответил тот, с силой оттирая щеткой огромную волосатую ручищу.

– Она лает страшнее, чем кусает.

Ну конечно, про себя решил Митт, как еще Алк может о ней думать. Он ведь женился на ней, а значит представляет ее куда лучше, чем она есть на самом деле.

– Керил, пожалуй, пострашнее. Как я успел заметить, он вообще не лает, а кусает сразу.

– А, так тут и без Керила не обошлось? – задумчиво протянул граф-великан.

Он высвободил руку, над которой трудился Митт, осмотрел со всех сторон, вздохнул и опустил в воду. Кожа все еще оставалась равномерно серой.

– Как я понимаю, ты сейчас не в том настроении, чтобы соглашаться со мной, но Керил хороший человек и весьма практичный. К тому же знает все об использовании силы пара. Ты в курсе, что у них в Ханнарте есть паровой орган? Здоровенная штука. Но он не из тех людей, которые чуть что дают волю своему нраву. Чтобы его разозлить, надо постараться.

– Ну а я, значит, постарался, – не скрывая горечи, отозвался Митт. – Керил меня невзлюбил задолго до того, как впервые увидел.

– Так в чем же дело? – продолжал допытываться Алк.

Он явно ждал подробного рассказа, но Митт сейчас никак не мог быть откровенным. Да уж, тут будет даже труднее, чем с Киаланом. Он закончил оттирать левую руку Алка и взялся за правую. Та оказалась еще больше и еще чернее.

– Думаю, – произнес Алк, так и не дождавшись ни слова, – происходит нечто такое, о чем я ничего не знаю. И это нечто не может быть вполне законным делом, иначе она рассказала бы. Тебе приказали не говорить мне об этом?

– Нет, но я все равно не скажу. Они знали, что я промолчу, хотя бы из страха, что вы почувствуете омерзение и вышвырнете меня прочь. Как бы вам понравилось, если бы вы узнали, что вас отмывает самый грязный подонок?

Алк нахмурился:

– Ты отмываешь меня даже тщательнее, чем Гредин, хотя при чем тут это… – Он умолк и молчал до тех пор, пока кожа на руке не сделалась розовой.

Митт принялся помогать Алку одеваться. Просунув голову в ворот ослепительно-белой шелковой рубашки, тот заговорил снова:

– И послушай-ка меня. Перед тем как сделаться законоведом, я был простым бедным крестьянским пареньком. Халида, жена Керила, тоже была ничуть не родовитей, да к тому же она южанка, как и ты.

Митт не нашел что ответить. Алк искренне хотел поддержать его, но, увы, его слова никак не могли помочь. Граф и сам это быстро понял.

– Хмм… – протянул он. – Видимо, я взял не тот след. – Когда Митт помог ему просунуть руки в рукава, Алк добавил: – Возможно, я снова попаду пальцем в небо, но все же должен заметить, что ты немало получил за то время, которое прожил здесь. Разве я не прав? Теперь ты умеешь читать и писать и владеть оружием. Мне говорили, что ты учишься хорошо и быстро и что у тебя хватит мозгов для того, чтобы использовать знания в деле. Ну, что у тебя есть мозги, я и сам знаю. Моя графиня относится к тебе совсем не так плохо…

– Неправда! – вспыхнул Митт. – Не любит она меня, просто использовать задумала! У нее была цель!

– Что касается этого, – возразил Алк, пока парень вставлял золотые запонки в его манжеты, – ты и сам не очень-то старался завоевать ее любовь. К тому же у каждого поступка есть цель. Это совершенно естественно.

– Ну и с какой же целью вы меня поддерживаете? – спросил Митт.

– Это очень просто. Я не выношу страдания, пусть и чужие, и ненавижу тайны. С первого взгляда на твое лицо любой заметил бы, что с тобой творится неладное. А когда подбадриваешь человека, часто узнаешь важные вещи. Это я понял, еще когда расследовал убийства, будучи законником.

Митт вздрогнул и чуть не выронил запонку. Он знал, что Алк наверняка заметил это, но тот сделал вид, будто все нормально, и лишь спросил:

– Хочешь, я поговорю с графиней?

– Нет смысла. Это ничего не даст.

Все знали, что Алк никогда и ни в чем не пойдет против супруги. Митт отвернулся и взял с кресла широченные парчовые панталоны.

– Знаете, мне бы не хотелось больше обсуждать это, – сказал он, держа штаны на весу перед графом.

– Вижу. Но мне кажется, тебе все же следует договорить.

Митт упрямо промолчал, застегивая штаны на необъятной талии Алка, а затем подхватил с другого кресла огромный вышитый камзол и поднял его. Граф-изобретатель завел назад руки и попятился. В этот момент он казался очень похожим на медведя.

– Ты точно не хочешь ничего больше сказать?

– Нет. Только задать один вопрос. – Митт решил сменить тему. – Существует ли Единый на самом деле?

Алк удивленно развернулся к нему, забыв о камзоле.

– Я имею в виду, – продолжал Митт, – что никогда не слышал ни о нем, ни о половине других Бессмертных, пока не попал сюда. У нас, на Юге, не так уж много думают о Бессмертных. А вы верите в кого-нибудь из них? – Он обошел вокруг Алка и натянул камзол ему на плечи, потом присел на корточки, чтобы помочь обуться.

– Верю ли я в Единого… – повторил Алк и сунул ногу в правый башмак. – Трудно было бы не верить в него здесь, в Аберате, да еще в это время года, но… – Он сунул ногу в левый башмак и пару раз притопнул, задумчиво глядя перед собой. – Ну, скажем так. Я верил в мои машины, когда они существовали всего лишь как неясный образ в моей голове и я не мог ни прикоснуться к ним, ни увидеть их. Кто может сказать, что Единый не настолько же реален, какими машины были у меня в воображении, или не настолько реален, какими они сделались теперь? – Он подергал пряжку под горлом, чтобы убедиться, что Митт хорошо застегнул ее, и затопотал к двери. – Идем?

Ужин подавали в большом зале. Митт вдруг сообразил, что ему предстоит прислуживать за столом Киалану. А сейчас это было бы выше его сил.

– Мне нужно почистить снаряжение и собрать вещи, – сказал он. – Завтра я уезжаю в Аденмаут.

– Собрать вещи? – переспросил граф, резко повернувшись в дверях, и снова окинул Митта тяжелым взглядом. – В таком случае я позабочусь о том, чтобы тебя не забыли покормить, – добавил он. – Похоже, теперь я взял верный след. И мне он не нравится. Мне он не нравится даже больше, чем тебе. Мы еще поговорим. А пока смотри не наделай глупостей.











2









Митт отправился в Аденмаут, так и не увидевшись больше с Алком. Судя по всему, графиня дала на этот счет строгие и недвусмысленные распоряжения. Митта разбудили на рассвете, накормили, и с первыми лучами солнца он уже был на конюшне, где его дожидался десятник дружины в чрезвычайно дурном настроении. Митт вздохнул и принялся проверять все застежки, сумки и пуговицы, а затем внимательно осмотрел каждое колечко и скрепу на сбруе. У него была идея повесить перевязь с мечом на один гвоздь в конюшне, а кинжал на другой и, уезжая, «забыть» их, якобы случайно. Но теперь, когда рядом с ним стоял сердитый десятник, нечего было и думать об этом.

– Я не допущу, чтобы ты опозорил меня перед этим жалким Аденмаутом, – сказал дружинник, когда Митт запрыгнул в седло.

Митт втайне понадеялся, что его мерин попытается укусить десятника, как поступал со всеми остальными, но у того, видно, тоже не хватило духу связываться с солдатом.

– Тогда ты зря не позволил мне взять ружье, – произнес Митт. – С ружьем я обращаться умею. А вот с мечом опозорю тебя наверняка.

Ему, наверное, было бы гораздо легче застрелить эту самую Норет издалека, чем подбираться к ней вплотную с мечом. Но эта мысль умерла, едва он взглянул в лицо десятнику.

– Ох, парень, не пори ерунды! Ружья ввозятся сюда контрабандой с Юга. Неужели ты думаешь, я доверю тебе такую дорогую вещь? И выпрямись! Ты сидишь на лошади, как куль с мукой!

Митт сердито выпрямился и направил лошадь к воротам. Он умел и стрелять из ружья, и ухаживать за ним. Во всем Дейлмарке не было ружей лучше тех, что делал Хобин, его отчим. Но похоже, убедить в этом десятника невозможно.

– Да, командир. – И добавил, энергично взмахнув рукой в перчатке: – Счастливо оставаться, командир, – правда, когда уже отъехал настолько, что дружинник не смог бы до него дотянуться.

Митт проехал рысью по улицам города, густо разубранным для праздника, который ему придется пропустить, и поднялся на вершину утеса. Отсюда солнце казалось золотым глазом в щелке меж приоткрытыми тяжелыми серыми веками моря и неба. Далеко внизу виднелись крыши бесчисленных лодочных сараев. В одном из них хранилась разбитая прогулочная яхта, на которой они – Митт, Хильди, Йинен и Навис приплыли сюда. Яхта Йинена. А графиня, получается, еще тогда, когда они только прибыли, начала строить свои коварные планы. И именно это, понял Митт, больше всего злило его в сложившихся обстоятельствах. Он понял и еще одну странную вещь: гнев словно пробил те стены, которые, как ему казалось вчера, окружали его со всех сторон, и породил неясную, но ощутимую надежду. Надо увидеться с Нависом. Навис, отец Йинена, человек невероятно хладнокровный и обязательно что-нибудь придумает. И ему не привыкать разбираться с заговорами графов, ведь он сам – сын графа.

От Нависа мысли Митта перекинулись к Йинену. Погрузившись в размышления, Митт ехал между морем и полями на склонах холмов. Множество крестьян поднимались к полям – они шли косить, хотя уже начался праздничный день. А Йинен… Митт восхищался мальчишкой, хоть тот и был младше. Йинен… он надежный, да, это самое подходящее слово. А вот его сестра Хильди…

Сначала Навис, а за ним и Йинен покинули Аберат, а Хильди и Митт вместе пробыли там еще месяц, пока законотолковательница графини учила девочку законам, геометрии, истории и древним письменам, чтобы та могла сдать вступительные экзамены в прославленную законоведческую школу в Гардейле. Если она поступит, сказала Хильди Митту, ей всегда удастся заработать себе на жизнь. На Севере никто не пользовался таким почтением, как законоведы. Хильди пыталась опекать Митта, но не слишком. Да и то лишь потому, что Митт, наряду со всеми прочими обязанностями дружинника-ученика, изо всех сил старался овладеть искусством чтения и письма.

«Я буду писать тебе, – пообещала Хильди, когда ей настало время уезжать, и добавила: – Чтобы помочь тебе учиться читать». Беда в том, что она сдержала свое обещание.

Ее первые письма были написаны тщательно выведенными буквами и содержали множество новостей. В следующих почерк оказался заметно небрежней, а по последним письмам чувствовалось, что она писала их нехотя. К тому времени Митт достаточно освоил грамоту и сам начал писать. Хильди аккуратно отвечала на каждое его письмо, но никак не могла удержаться от того, чтобы не указывать ему на ошибки в правописании.

Митт продолжал писать ей – ему было о чем рассказать, – но письма Хильди становились все короче и суше, каждое следующее оказывалось все сложнее для понимания. Последнего письма Митт ждал больше месяца. А когда оно наконец пришло, вот что он прочитал:



Тут на днях прошел гриттлинг. Мальчики из фэйсайда пошли в трейс со шкуродерками, ты можешь себе представить?! У них к тому же было право сейна, но тут случился общий каппин – и ни барлая. А у нас оказались только дерьмушки! Но нашим фамилом была Биффа, так что можно лишь пожалеть, что ты не мог видеть этот хуррел. Хайсайдцы – это псарня, и у нас херисон от скапа до длиндня, так что все следят за нами, не сводя глаз, хотя нам пора бы уже притерпеться. Спешу, чтобы успеть к облаве.

    Хильдрида

Словно послание с Луны. Митта оно очень сильно задело. У него с Хильди и так было не много общего, а теперь она определенно дала понять, что и того немногого больше нет. После этого письма он сказал себе, что ему совершенно безразлична дальнейшая судьба Хильди. Но Керил и заставил его понять, что он ошибался. И вот, пока мерин шел легкой рысью, Митт пытался убедить себя, что всего лишь проявил великодушие по отношению к ней. Чушь. Он не хотел, чтобы с Хильди случилось что-нибудь плохое, тем более сейчас, когда она, судя по всему, впервые в жизни узнала, что такое радость.

Тем временем солнце поднималось все выше и выше. Митту стали попадаться встречные путники, направлявшиеся на праздник в Аберат. Они на свой фамильярный северный манер окликали Митта и спрашивали, не заблудился ли тот. Парень кое-как отшучивался и подгонял коня. А у того, как обычно, имелись совершенно иные планы. Он то и дело пытался вернуться в Аберат, и юноша беспрерывно проклинал его. С этим мерином у него были очень плохие отношения. Когда никто не слышал, Митт звал скотину Графиней. Конь, точь-в-точь как графиня, держал голову набок, двигался так же порывисто, а вернее, судорожно и, похоже, не любил Митта так же сильно, как и она.

Наконец они добрались до развилки. Одна дорога, наезженная и изрытая колеями, шла вдоль берега к Аденмауту, а вторая, еще более широкая и еще сильнее изрытая, резко забирала влево и уходила в горы, вглубь графства. По этой дороге уже почти сплошным потоком шли люди; они сворачивали навстречу Митту, и окаянный мерин норовил пристроиться вместе с ними. Поднатужившись, Митт заставил коня повернуть голову в сторону аденмаутской дороги и дал ему хорошего шенкеля.

– Похоже, нам по пути, дружинник, – окликнули Митта.

Митт, раздраженный и разгоряченный, оглянулся и увидел на главной дороге паренька на косматой неухоженной лошаденке. Судя по выцветшему мундиру, тоже дружинник. Митт совершенно не нуждался в компании, но люди на Севере, видимо, не понимали, как это можно хотеть побыть одному. К тому же при езде на четвероногой Графине всегда было очень полезно иметь попутчика, который мог бы ехать впереди. Так что, когда обе лошади двинулись бок о бок, оставляя в пыли отчетливые отпечатки подков, Митт, пересилив себя, сказал:

– Еду в Аденмаут.

– Отлично! И я тоже, – откликнулся веснушчатый парень. Лицо у него было вытянутое и очень живое. – Рит, – представился он. – Из Водяной Горы.

– Митт, из Аберата.

Рит рассмеялся; как раз в этот момент они свернули на узкую дорогу.

– Великий Единый! Ты забрался еще дальше, чем я! – воскликнул он. – Как южанин оказался так далеко на Севере?

– Приплыл на лодке. Вообще-то, мы плыли, куда нес ветер, – объяснил Митт. – Думаю, мимо Королевской Гавани мы прошли ночью. А откуда ты узнал, что я южанин? У меня все еще такой сильный акцент?

Рит снова рассмеялся и подергал себя за прядь русых вьющихся волос, непокорно торчавших из-под стального шлема.

– И это, и твоя внешность. Прямые волосы. Но в первую очередь имя. В Водяной Горе полным-полно беглецов с Юга, и все они отзываются на имена Митт, или Ал, или Хаммитт. Можно лишь удивляться, как это Юг все еще не опустел, – ведь столько вас уже перебралось на Север. Ты давно здесь?

– Десять месяцев.

– Значит, пережил одну из наших зим. Готов поспорить, что ты сильно мерз!

– Мерз? Да я чуть не умер! Я никогда прежде не видел сосулек, не говоря уже о снеге. И когда слуги впервые при мне принесли уголь, чтобы разжечь огонь, я подумал, что они собрались что-то строить. Я и не знал, что камни могут гореть.

– А разве на Юге нет угля? – с любопытством спросил Рит.

– Есть древесный уголь – для тех, кто может себе позволить такую роскошь, – пояснил Митт. – По крайней мере, так было в Холанде, откуда я прибыл.

– Да ты и впрямь проделал долгий путь.

К тому времени Митт уже забыл, что хотел путешествовать в одиночестве. Они ехали рядом под неярким северным солнцем, болтали и смеялись. С одной стороны шумело море, с другой тянулись холмы, вздымавшиеся все выше и выше, а зловредный конь Митта следовал за маленькой, видимо привыкшей к дальним поездкам лошадкой Рита почти спокойно. Рит оказался хорошим попутчиком. Его, похоже, действительно интересовало, что южанин думает о Севере, прожив здесь некоторое время. Сначала Митт говорил очень осторожно. Он давно успел понять – большинство северян не любят, когда их края ругают.

– Чего я на дух не выношу, так это овсянку, которую все здесь едят, – шутливым тоном сказал он. – И еще суеверия.

– Какие суеверия? – невинно осведомился Рит. – Это вроде того, что устраивают холандцы, когда каждый год бросают своих Бессмертных в море?

– А вы ставите своим миски с молоком, – парировал Митт. – Во все-то вы верите, северяне! Наверно, принимаете Бессмертных за кошек!

Рит так расхохотался, что повалился на шею своей лошади и обнял ее, чтобы не упасть.

– А что еще мы делаем неправильно? – спросил он, когда снова смог говорить. – Готов поспорить, что ты считаешь нас неумехами, правда?

– Как же иначе? Все шляются с места на место, треплют языками, а когда что-то случается, ничего не делают.

– Если происходит нечто серьезное – делаем, – возразил Рит. – А что еще? – И он продолжал все так же шутливо расспрашивать Митта, пока тот не раскрыл наконец главную причину своего разочарования Севером:

– Мне говорили, что здесь свобода. Что здесь хорошо. Я по горло сыт Югом и его порядками, но там у меня было побольше денег, чем у многих, и я мог хоть иногда позволить себе немного побездельничать. Люди здесь свободны не более, чем… чем… – Пока он пытался найти подходящее сравнение, дорога резко повернула, и они увидели, что путь перегорожен огромной – с хороший дом высотой – кучей земли и валунов. С ее вершины по новому руслу сбегал бурный поток; он срывался водопадом и растекался вокруг копыт лошадей. – Ну вот, только этого не хватало! – с отвращением воскликнул Митт. – И дороги у вас ужасные!

– Значит, на Юге все дороги ровные да гладкие? – осведомился Рит.

– Этого я не говорил, – ответил Митт.

Рит засмеялся и спрыгнул с лошади:

– Слезай. Это безнадежно. Придется провести лошадей через эту кручу и вернуться на дорогу там, где оползень кончается.

Митт соскользнул со спины Графини и обнаружил, что изрядно натер ляжки о седло.

«Ох! – воскликнул он про себя. – Интересно, как это мои штаны еще не задымились!»

Но Митт не собирался признаваться в этом Риту, который ехал аж из Водяной Горы и был, судя по всему, закаленным дружинником. Рит ростом не вышел, зато казался крепким. Когда они оба спешились, выяснилось, что макушка Рита достает Митту только до плеча. «Если начну ныть, буду выглядеть просто здоровенным олухом», – решил Митт и, ухватившись за повод, потащил Графиню на холм вслед за Ритом.

Нагруженные лошади очень неохотно лезли по крутому склону. Их копыта скользили в мокрой траве. Конь Митта прижал уши и попытался укусить его.

– Перестань! – прикрикнул Митт, хлопнув скотину по крупу. – Эй, Графиня, не смей!

Рит согнулся от смеха:

– Вот это имя! Это же мерин! О-о-ох! Клянусь штанами Свирельщика!

Митт тащил Графиню вслед за Ритом. Холм, благодаря таинственному свойству, присущему всем холмам, оказался вдвое выше, чем виделся снизу. Перед ребятами простирался огромный сужающийся завал из облепленных землей валунов, из-под которых сочилась вода. Груда земли засыпала дорогу, насколько хватал глаз. А у дальнего края оползня играло бескрайнее море.

– Лучше поднимемся на самый верх, – предложил Рит. – Я знаю дорогу. Правда, нам придется переправиться через Аден после того, как пересечем зеленую дорогу, но на такой высоте река не может быть глубокой.

И они полезли еще выше. Взбираться пришлось долго, но в конце концов путники все же преодолели подъем и вышли на болотистую, покрытую желтовато-зеленой травой луговину. Там Рит сообщил, что они снова могут ехать верхом. Митт чуть не взвыл, садясь в седло, – настолько сильно натер кожу. Но он молча терпел все время, пока они тряслись по топкой равнине и дальше по бесконечному зеленому склону. Тот привел их к одной из тех странных штуковин, которые северяне называют путеводными камнями. Валун походил на грубо обработанный жернов, поставленный на ребро; у него даже имелось отверстие в середине. Рит склонился и похлопал по камню.

– На удачу, – с усмешкой сказал он. – Я ведь суеверный северянин. А может быть, прошу благословения Странника, лишь для того, чтобы позлить тебя. Ну, вот там, внизу, Аден. Что скажешь насчет привала?

Митт был только рад возможности спешиться. Он сполз с лошади, опираясь на путеводный камень, чтобы тоже прикоснуться к нему, но как будто случайно. Митт знал – удача ему очень даже понадобится. Стоило ему оказаться на земле, вся боль обрушилась на него с новой силой. Пытаясь отвлечься, он снял перчатки, засунул их в специальный кармашек у пояса, потом привязал лошадь к путеводному камню. После этого, передвигаясь с величайшей осторожностью, стараясь не сгибать ноги, расстегнул одну из седельных сумок и извлек провизию. К тому времени боль стихла настолько, что он сумел усесться около Рита, отпихнуть тянувшуюся к хлебу морду Графини и взглянуть по сторонам.

Вокруг возвышались желтые и зеленые холмы. По ним проплывали пятна пробивавшегося сквозь облака солнечного света. Зеленая дорога – очень ровная, сухая и утоптанная – от путеводного камня уходила на юг, туда, где лежало гористое сердце Дейлмарка. А параллельно ей, ярдов на сто ниже того места, где они сидели, катились воды Адена. Это была большая река, куда шире всех тех, что Митту доводилось видеть, и, судя по тому, как ее воды плавно струились среди камышей, мимо росших по берегам ив, глубина ее должна быть немалой. Оставалось надеяться, что Рит знал, что говорил, когда предложил перебраться вброд. Митт откинулся назад и глубоко вдохнул запах реки, ив и примешивающийся к ним запах влажного вереска и нагретых камней. Это и есть аромат Севера, который южанин все еще воспринимал как аромат свободы, несмотря на все свое разочарование. Вот бы остаться на этом берегу реки, и чтобы дорога на Аденмаут вообще оказалась отрезана. Увы, никакой надежды на подобный исход. Да и Хильди с Йиненом жалко.

– У тебя что-то очень уж хмурый вид, – со смешком заметил Рит.

– Просто задумался, – поспешно отозвался Митт. – А что такое эти зеленые дороги? Кто их проложил?

– Хэрн Адон, король Хэрн. Это дороги его древнего королевства. Именно поэтому они теперь не ведут туда, где живут люди. Говорят, Хэрн Адон установил путеводные камни и повелел Страннику охранять дороги. Вроде как если найдешь по ним правильный путь, они приведут в Золотой город короля Хэрна.

– Я слышал, что их называют Путями Бессмертных, – сказал Митт.

– О да. Так их тоже называют. Моя старая нянька часто говорила, что Бессмертные сидят в дырах, сделанных в путеводных камнях. Как тебе мысль?

– Не могут они там сидеть! – неосторожно заявил Митт. – Если, конечно, не сделаются очень маленькими.

Риту эта мысль показалась весьма интересной.

– Тогда какого же размера, по-твоему, Бессмертные? – осведомился он тем же вкрадчивым тоном, каким выяснял мнение Митта о Севере. – Я для себя так и не смог этого решить. А вдруг они сделаны не из того же, из чего мы, а из чего-то не столь плотного и поэтому могут становиться хоть большими, хоть маленькими? Или как?

«Ох уж эти северяне!» – подумал Митт. Поди разбери, смеется Рит или говорит совершенно серьезно.

Путники закончили перекусывать. Митт, скрывая нежелание, встал и отвязал Графиню.

– Так какой же они все-таки величины? – не отставал Рит, когда двинулся вниз по склону к реке, ведя лошадь в поводу.

– Если хочешь знать, – бросил через плечо Митт, – они ростом с людей. Это само собой разумеется. – Он повернулся и дернул за повод, заставляя Графиню идти вслед за Ритом. – Как мож… – И вдруг застыл на месте и заморгал.

Перед ним больше не было широкой, плавно текущей реки. Рит стоял у ручья на склоне, заросшем невысокими дубами. Митт отчетливо слышал журчание воды где-то за деревьями.

– Наверно, ты прав, – после непродолжительной паузы откликнулся северянин. – Хотя, судя по некоторым их фокусам, можно подумать – Бессмертные все-таки поменьше. Пойдем. Здесь и впрямь довольно мелко.

Митт медленно пробирался вслед за ним между деревьями, думая лишь о том, какую же реку он видел совсем недавно. Не могло быть никаких сомнений в том, что настоящий Аден был тем самым нешироким потоком, который мчался перед ним по каменистому руслу под деревьями; солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву, вспыхивали на воде ослепительными, как начищенные золотые монеты, яркими бликами. Похоже, что все реки Севера точно так же, как и эта, текли в извилистых лощинах среди холмов. К тому же с тех пор, как Митт покинул Юг, ему не встретилась ни одна ива. По спине его пробежали мурашки, и к бурлящему ручью, гордо именовавшемуся рекой Аден, он приблизился с излишней, может быть, осторожностью.

Точно так же вел себя и Графиня. Более того, подойдя к кромке воды, конь прижал уши, уперся копытами и отказался двигаться дальше. Митт назвал упрямую скотину всеми обидными прозвищами, но что толку?

– Я пройду первым, – предложил Рит.

Он ступил в бурлящую словно в котле воду, глубина которой, как оказалось, не доходила и до колена, и осторожно пошел вперед, внимательно глядя под ноги. Вскоре и он, и его лошадь превратились в тени, которые солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густую листву дубов, испещрили мелкими бликами.

Тогда Графиня решил, что не хочет оставаться без компании на этом берегу, и внезапно бросился вслед за Ритом, потащив хозяина по ослепительно-белым бурунам. Митт крепко держался за уздечку и умудрился не упасть почти до самой середины реки. Там его нога оскользнулась на чем-то, ярко вспыхнувшем на солнце.

– Стой! – воскликнул Рит на удивление сильным глубоким голосом и метнулся к упавшему Митту.

На миг все смешалось. Вокруг громко плескалась вода, глаза слепили солнечные зайчики. Обе лошади удрали на берег. Митт смог сесть, а Рит сунул обе руки в реку и с торжествующим видом вытащил что-то блестящее. Вода лилась у него из рукавов, но, не обращая на это никакого внимания, он протянул свою находку Митту:

– Ты только посмотри!

Незадачливый южанин кое-как поднялся на колени. На ладонях Рита сверкало маленькое изваяние. Когда мальчишка перевернул его, Митт смог разглядеть полустершиеся черты лица и складки одежды даже под слоем зеленой речной слизи, налипшей с одного бока. А с другой стороны статуэтка, хотя и исцарапанная, сияла желтизной и походила по цвету на не слишком свежее коровье масло. Митту в свое время приходилось заниматься инкрустацией, украшавшей ружейные ложа, и этот цвет ему был очень хорошо знаком.








– Это чистое золото! – изумился он.

– Я тоже так думаю. – В голосе Рита звучал не то страх, не то благоговение. – А кто это нашел? Ты или я?

– Ты поднял эту штуку, я лишь наступил на нее.

Рит еще раз покрутил в руках статуэтку, с которой продолжала капать вода.

– Хотел бы я быть уверенным… Ты не будешь против, если я пока что сохраню ее у себя, а твою долю отдам, когда кое с чем разберусь?

Если бы Митт не так сильно натер себе бедра, он, возможно, и начал бы спорить. Но холодная вода жгла его ссадины, словно кислота, и он едва мог думать о чем-либо другом.

– Прекрасно, – выдохнул он и побрел к дальнему берегу, где стояли обе лошади, по-видимому весьма довольные собой.

Рит шел за ним, на ходу пряча мокрую статуэтку за пазуху.

– Ты очень щедр, – все повторял он, когда они сели верхом и поехали дальше. – Ты на самом деле согласен, чтобы она пока побыла у меня?

Судя по всему, его переполняли сомнение и восторг одновременно – ничего удивительного, решил Митт, любой, кто нашел здоровенный кусок чистого золота, чувствовал бы то же самое. И прекрасно, что Рита так волнует его мнение.

Весь следующий час, а может, и больше Рит то и дело восклицал по поводу поразительной случайности, которая привела их к нужному месту, и вновь и вновь спрашивал Митта, действительно ли тот согласен подождать свою долю.

– Если бы не оползень, – сказал он, – мы ни за что не поехали бы этим путем. Так ты правда не против?

С каждым разом Митт отвечал все грубее и грубее. Ему казалось, что он протер кожу до мяса, – так сильно мокрые кожаные бриджи раздирали ссадины. Из-за графского заговора, в который его втянули, вряд ли ему в будущем представится шанс воспользоваться найденным золотом! Да и какое теперь у него это будущее? Очень хотелось, чтобы Рит замолчал. К концу дня, когда перед ними снова появилось сверкающее голубизной море, занимавшее весь северный окоем, Митт уже готов был заорать на попутчика. Возможно, этим бы дело и кончилось, если бы, выехав на мыс, с которого открывался вид на Аденмаут и два моста через реку, они не увидели, что кому-то нужна помощь.

На мосту без перил перевернулась повозка менестреля. Лошадь, тянувшая повозку, билась внизу, в воде, и не могла подняться на ноги. Митт разглядел, что кто-то тщетно пытается ей помочь. На берегу лежала девушка – похоже, мертвая.

– Скорее туда! – крикнул Рит, и его лошадь помчалась вниз с холма с такой решимостью, будто надумала тоже свалиться в реку.

Митт последовал за своим спутником со всей быстротой, на которую был способен Графиня, а тот не слишком любил торопиться. Холм оказался чрезвычайно крутым. Даже Рит замедлил ход на полпути, хотя, возможно, лишь потому, что увидел приближавшуюся помощь. С середины склона открывался вид на длинную зеленую долину, оттуда стремглав неслись люди. А через второй мост вообще мчалась целая толпа и, далеко опередив ее, галопом летел всадник.

Все торопились к мосту, но дружинник в мундире Аденмаута оказался там первым. Пока Графиня осторожно, оскальзываясь, преодолевал последний отрезок крутого спуска, Митт успел заметить, как всадник спрыгнул на землю, бросил поводья рыжеволосому мальчику-менестрелю и побежал к бившейся в воде и жалобно ржавшей лошади. Окинув ее лишь одним взглядом, он взвел курок пистолета и выстрелил животному в голову.

Когда ребята оказались возле моста, лошадь еще продолжала конвульсивно дергаться. Звук выстрела отдавался в ушах, словно воспоминание о самых дурных снах Митта. Судя по совершенно белому, застывшему лицу мальчика-менестреля, тот чувствовал себя точно так же.

– Мы можем чем-нибудь помочь? – спросил Рит.

Дружинник, начавший было перерезать вожжи, на которых висела мертвая лошадь, обернулся, и Митт чуть не рассмеялся. Это оказался Навис. Ну да, как же иначе.

– Привет, – сказал он.

Навис кивнул, как обычно холодно.

– Позаботься о девочке, – бросил он Риту, ткнув пальцем в сторону лежащей. – Думаю, она жива. А ты, Митт, помоги мне снять сбрую с этой лошади.

Когда юноши спешились, Митт заметил и старшего менестреля: тот бродил по мосту, осторожно собирая музыкальные инструменты. Это был дядька мечтательного вида с седоватой бородой; от такого проку не будет, решил Митт и, хромая, поспешил к Навису. Рит тем временем бегом кинулся к девочке, которая действительно уже пыталась сесть, держась одной рукой за голову.

– Возьми нож и перережь вот это, это и это, – распорядился Навис.

Казалось, он нисколько не удивился встрече с Миттом. Навис смотрел в изжелта-бледное лицо юного музыканта, который с ненавистью пожирал его глазами.

– Лошадь сломала две ноги, – сказал он мальчику. – Неужели сам не видишь? Ей уже нельзя было помочь.

– Он ничего не видел одним глазом, – процедил маленький менестрель. – И ступил мимо моста.

– Лучше бы это случилось с моей скотиной! – воскликнул Митт, желая подбодрить его. – Вот уж самый настоящий пакостник.

Мальчик вместо ответа лишь уставился на него.

– Южанин. Вы оба южане. – С этими словами он отвернулся и двинулся на другой берег, уводя кобылу Нависа с моста.

Навис взглянул на Митта:

– Как видишь, нас здесь не слишком любят. Теперь отрежь тут.

Митт с яростью полоснул ножом по ремешку. Холодный, равнодушный Навис. Митт уже и забыл, какой он бесчувственный.

К тому времени, когда они высвободили мертвую лошадь, подоспели люди с фермы и из города. Началась типично северная всеобщая суета и болтовня. Больше всех тараторил фермер, который хотел, чтобы все знали, как быстро он побежал за помощью в замок и что ему сказала леди Элтруда. Однако во всем этом была и незаметная на первый взгляд деловитость. Не прошло и минуты, как множество рук поставили зеленую повозку на колеса, и Митт смог прочесть золотую надпись на боку:

– «Хестеван-менестрель»…

– Я вам нужен? – откликнулся бородатый дядька.

Он остановился около Митта с квиддерой в одной руке и флейтой в другой. Юноше сделалось неловко. Он произнес эти слова вслух лишь потому, что ему все еще было трудно читать про себя. Теперь нужно хоть что-то сказать.

– Как вам удалось обойти оползень на дороге?

– Оползень? – переспросил Хестеван. – Какой оползень?

Митт отвернулся от него и взглянул на Рита. Тот взволнованно прошептал:

– Эй, мне кажется, эта девушка, Фенна, здорово ушиблась головой. Ты не поможешь посадить ее на лошадь?

Графиня в этот момент доказывал, что он не обучен ходить в упряжке. Помощники пятили его задом, вводя в оглобли, а злобный мерин тянулся, стараясь укусить каждого, кто оказывался вблизи, и одновременно лягал повозку. Митт подбежал и освободил доброхотов от безнадежного занятия.

– Ты, никчемная, дрянная Графиня! – ругал он коня, ведя его к раненой девушке.

Мальчик-менестрель взял лошадь под уздцы, а Митт и Рит подняли Фенну в седло.

Гомонящая толпа тут же впрягла в повозку лошадь Рита. Никому даже в голову не пришло поставить в оглобли красивую кобылу бывшего графа. Обычная история с Нависом, подумал Митт, принимая уздечку от мальчика. А паренек казался таким же больным, как и Фенна.

– Морил, хочешь, я тоже посажу тебя в седло? – Его имя он угадал по разговорам.

Тот молча отвернулся и пошел к повозке.

– Ладно, дело твое! – пожал плечами Митт.

После всей этой беготни его пятая точка болела так, будто ее жгли раскаленным железом. А когда он, ведя лошадь под уздцы, зашагал к видневшимся невдалеке строениям Аденмаута, стало еще хуже. Фенне пришлось толкнуть Митта ногой, и лишь после этого он сообразил, что она обращалась к нему:

– Э-э… Молодой дружинник! Господин!

Митт обернулся. Девушка оказалась смуглой и симпатичной и говорила с чуть заметным южным акцентом, услышав который Митт попытался улыбнуться ей.

– Извините. Что?

– Не сердитесь на Морила, господин, – проговорила Фенна. – Он любил нашего старого коняжку. К тому же я слышала, что в прошлом году южане убили у него лошадь.

«Ладно, пусть так, но я-то тут при чем?» – подумал Митт. Но вслух вежливо сказал:

– Слышали? Я-то думал, что он ваш брат.

– О нет. Морил – сын Кленнена-менестреля. Он сам скоро станет великим певцом.

Рит взглянул на Митта из-под головы Графини и усмехнулся:

– Ох уж эти артисты! Да они и не похожи вовсе, просто рыжие оба. Фенна, сядьте прямо, а то опять свалитесь.

До Аденмаута оказалось совсем недалеко, нужно было снова пересечь Аден, с шумом струивший свои воды мимо невысоких серых домов на берегу бухты. Это очень обрадовало Митта. К тому моменту, когда они дошли по главной улице до замка, он с трудом переставлял ноги, всякий раз сомневаясь, сможет ли сделать следующий шаг. Их прибытие вызвало самый настоящий переполох: добрая сотня человек, а то и все полторы высыпали из домов узнать, что случилось. Затем все отправились вслед за прибывшими во двор замка, где уже установили ряды столов – деревянные щиты, уложенные на специальные козлы, – для пира Вершины лета. Чтобы повозка смогла проехать, часть импровизированных столов пришлось разобрать.

Леди Элтруда с крыльца отдавала приказы громовым голосом, который сделал бы честь ветерану-дружиннику.

– Навис! – рявкнула она. – Отвезите эту штуку в конюшню! Спаннет, приведи законоведа! Ты! – это уже Митту. – Ты, в мундире Аберата! Приведи бедную девочку ко мне!

Однако не успел Митт пошевелиться, как между столами пробрался Рит. Он подвел Графиню, на спине которого сидела Фенна, к самому крыльцу и громко крикнул:

– Тетя! Тетя! Я здесь! Я вернулась! Я получила мое знамение!

Леди Элтруда тяжело затопотала вниз по ступеням.

– Норет! Норет, голубушка моя! – воскликнула она и обеими руками прижала Рита к груди.

Митт в ужасе остолбенел.




3









Суматоха улеглась на удивление быстро. Митт стоял в почти опустевшем дворе и беспрестанно задавал себе один и тот же вопрос: что же теперь делать? Вдруг ему на плечо опустилась рука. Это был, конечно же, Навис.

– Пойдем в мою комнату, – пригласил он. – Там и расскажешь свои новости.

«Забавно, – подумал Митт, глядя сверху вниз на чисто выбритое лицо Нависа, на котором застыло обычное холодное выражение. – Я и забыл, что он такой маленький. А может быть, это я вырос?»

– Я бы пошел, если бы мог двигаться.

Навис чуть заметно улыбнулся.

– Это недалеко. Но отнести тебя я все равно не смогу.

Он повернулся и не спеша направился к зданию. Митт похромал следом, на ходу зачем-то оправдываясь:

– Нет, я умею ездить верхом! Просто мне никогда еще не приходилось скакать целый день!

Они миновали вестибюль. Тот был достаточно велик, но по сравнению с передним залом замка Аберат казался маленькой темной комнатушкой. Дальше их ждала невысокая лестница. Навис занимал довольно большую уютную комнату, обитую деревянными панелями, почти не уступавшую покоям Алка. Скорее всего, у Нависа прекрасные отношения с лордом Стейром.

– А откуда вы знаете, что у меня есть новости?

– Помолчи немного, – велел Навис.

В комнату вошли двое слуг с большим тазом, из которого сильно пахло кислым. С ухмылками поставив таз там, где указал Навис, они застыли рядом, как будто ожидали какой-то потехи.

– Спасибо, – произнес Навис, – а теперь мы хотели бы остаться вдвоем.

– Что это? – поинтересовался Митт, когда слуги, продолжая усмехаться, вышли за дверь.

– Уксус. Снимай штаны и садись туда. Делай, как я говорю. Это поможет.

Медленно, испытывая недоброе предчувствие, юноша повиновался. Сел. Заорал. Попытался вскочить, но оказалось, что его держат на месте сильные руки Нависа. Уксус выплеснулся на ковер. Митт продолжал орать, хотя точно знал, что слуги стоят за дверью и ловят каждый звук.

– Горелый Аммет! – рявкнул он. – Вы хотите убить меня?

– Нет, – спокойно ответил Навис, продолжая удерживать его в тазу.

В конце концов вопли Митта сменились всхлипываниями, которые перешли в жалкое сопение. Тогда Навис выпустил его и подошел к приоткрытой двери.

– Больше не нужно, – сказал он и закрыл дверь.

Митт услышал приглушенные удаляющиеся шаги.

– Теперь мне можно встать?

– Чем дольше просидишь, тем скорее сможешь снова ездить верхом. Давай-ка, чтобы отвлечься, выкладывай мне свои новости.

Митт едва не сказал Навису, что тот ничуть не лучше Керила, но прикусил язык, так как внезапно понял: это чистая правда. Навис вполне мог быть таким же безжалостным, как и Керил. Графская кровь, что поделаешь. Но едва он успел задуматься, сможет ли рассказать земляку хоть что-нибудь, как Навис произнес:

– Уверен, они не позволили бы тебе покинуть Аберат без очень серьезных причин. – В его голосе прозвучала горечь, скрыть которую не могла даже его обычная холодность.

«Он, как и я, ощущает себя в ловушке», – понял Митт.

– Ладно, только скажите прежде: вы знаете, где Хильди?

– В Гардейле, – ответил Навис. – Хотя после парочки последних писем, что соизволила прислать мне дочь, я подумал, что она, вероятнее всего, живет на Луне.

– Я тоже получил такое письмо. Настоящая тарабарщина. А Йинен? Вы хотя бы догадываетесь, где Йинен?

– Нет, – признался Навис. Последовала небольшая пауза, во время которой в комнате стало как будто холоднее, а потом граф добавил: – Никто не потрудился сказать мне об этом. Так они поэтому позволили тебе встретиться со мной? Чтобы ты передал мне угрозу?

– Очень может быть, что это тоже часть их плана, – ответил Митт. – Они, скорее всего, рассчитывали на то, что я все расскажу вам. И хотят, чтобы я убил эту девушку, Норет. Говорят, она сумасшедшая. Я проехал вместе с ней почти всю дорогу сюда, и она не более безумна, чем я сам!

– Сиди спокойно, – приказал Навис, – ты и так уже залил уксусом всю комнату. – Он взял стул и уселся напротив Митта, скорчившегося в тазу. – Давай-ка выкладывай все в подробностях. Кто хочет, чтобы ты это сделал?

– Графиня Абератская и граф Керил. От своего прошлого никуда не скроешься! Они вызнали обо мне все.

– Керил… Керил. В таком случае ты не единственный человек, который не может скрыться от своего прошлого. Я когда-то с очень большим риском передал Керилу предупреждение, что его сыновья попали в плен в Холанде. А тот, вероятно, воспринял это как угрозу. Что он говорил?

И вот, как был, в тазу, Митт стал рассказывать Навису события последних двух дней, включая поездку с Норет. Единственное, о чем он умолчал, так это о том случае, когда ему почудилось, что Аден – огромная река. Теперь он и сам не был уверен в том, что это с ним на самом деле произошло. Во время рассказа Митт обнаружил, что на глаза ему вдруг стали наворачиваться слезы, но это происходило не по каким-то серьезным причинам, а лишь потому, что Навис сидел и внимательно слушал его и не считал грязью, портящей облик мира.

– Что касается статуэтки, – протянул Навис, – ты оказался излишне щедрым. Сможешь уговорить ее отдать тебе твою половину?

– Разломать пополам? Но зачем?

– Затем, что это чистое золото. Если ты его получишь, то ни тебе, ни мне не придется зависеть от милосердия здешних правителей. И мы могли бы уехать нынче же ночью. Митт, мне это очень не нравится. Здесь, в Аденмауте, только и говорят что о Норет. Ее все любят. Если с ней что-нибудь случится, то взорвется все побережье, вплоть до Королевской гавани. В тебе за милю можно узнать южанина. И все же они посылают тебя, чтобы разделаться с нею, да еще и одевают в мундир Аберата. Что за игру они ведут? Каким бы злодеем тебя ни сочли, всем будет ясно, что Аберат тоже приложил руку к этому делу.

– Я не стану никого убивать. Не могу. Окончательно и бесповоротно. Только что нам теперь делать?

– Мы уедем. Как только я придумаю подходящий предлог. И если удастся, захватим с собой твою долю золота. Разыщем Йинена и прервем образование Хильдриды. Остается только надеяться, что мы успеем раньше, чем Керил сообразит, что происходит. – Он вздохнул. – Тогда нам всем надо будет спрятаться, да получше. А пока что сиди в тазу. Важно, чтобы ты был в состоянии ехать верхом.

Митт просидел в тазу еще целый час. За это время в просторной комнате успело стемнеть, а в высокое окно застучали дождевые капли. Со двора донесся голос леди Элтруды. Она вызывала Нависа, чтобы тот организовал установку навесов во дворе. Тот поспешно вышел. Едва же вернулся, как его снова вызвали, чтобы он занялся свечами. Когда появился вновь, тучи успели уйти и комнату заливал красновато-золотой солнечный свет. Тут же леди Элтруда закричала, что теперь погода будет прекрасной, и Навис ушел организовывать разбор навесов. Митт понимал, каким образом аристократу-южанину удалось так хорошо поладить с лордом Стейром. Да и местные жители, конечно же, высоко ценили столь необычную для них южную деловитость. Он усмехался, глядя, как Навис по возвращении переодевается для пира. С той же самой деловитой сосредоточенностью он облачился в рубашку с пышным жабо и надел знакомый сине-зеленый мундир Аденмаута. Глядя на него, никто бы не подумал, что всю жизнь, за исключением последних месяцев, Нависа одевали лакеи.

– Теперь можешь встать и пойти вымыться, – разрешил Навис.

Митт повиновался. Он больше не чувствовал боли; стертые места даже не саднило. К его великому удивлению, кожа на бедрах и заду сделалась такой же гладкой и упругой, как его желто-коричневый с золотом мундир Аберата.

– Я весь продубился!

– В этом и был смысл, – ответил Навис.

Они вместе вышли в зал, полный дразнящих ароматов. Все присутствующие стоя ожидали, когда лорд Стейр соизволит прибыть и открыть пир. Широкие двери были распахнуты. Задувал холодный ветер, и доносился шум – казалось, на улице собрались все до одного жители Аденмаута. В толпе разодетых незнакомцев Митт немного растерялся.

– А-а-а, вот ты где! – раздался голос Рита.

Митт обернулся и увидел перед собой элегантную леди. Он вдруг ощутил смятение.

Единственным, что напоминало о его попутчике, было вытянутое веснушчатое лицо и живой веселый взгляд. Но теперь это лицо окутывало облако светло-русых вьющихся волос, уложенных в наимоднейшую прическу. Одета девушка была в ниспадавшее до пола изящное серо-голубое платье, переливчатые складки которого не слишком маскировали полностью сформировавшуюся женскую фигуру. Митт ясно видел, что она намного старше его – ей было двадцать или по меньшей мере восемнадцать лет, – и этого оказалось вполне достаточно, чтобы почувствовать себя дураком. Но больше всего его потрясло, что Норет существовала на самом деле – совершенно живой человек во плоти.

– Ну что? – осведомилась Норет. – Язык проглотил?

– Э-э-э… – протянул Митт. – Ваша светлость…

– Я же сказала тебе, – перебила его девушка, – называй меня Рит.

– Хорошо, но… но почему вы так сделали? То есть выдали себя за мальчика?

– А я всегда так путешествую, – ответила Норет. – Это намного быстрее и безопаснее, чем в карете, и можно не беспокоиться об охране. Мундир мне одолжил кузен. К тому же я владею оружием. Играя в гриттлинг, этому нельзя не научиться. Но послушай… – К ужасу юноши, Норет вдруг схватила его за запястья. Ее ладони были сильными и теплыми, но такими маленькими, что собственные ладони показались ему огромными холодными лапами. – Я очень волнуюсь. – (Митт и сам понял это: ее руки заметно дрожали.) – Я должна сделать одну вещь. Тебе знакомо ощущение, что ты вот-вот совершишь нечто такое, после чего твоя жизнь уже никогда не будет прежней?

– Нет, пока что ничего подобного со мной не случалось, – соврал Митт.

Он спиной почувствовал присутствие Нависа. Аристократ-южанин холодно глянул на Норет, словно напоминая всем своим видом, что Митт должен попросить свою долю золота. Однако юноша от смущения не мог сообразить, как заговорить об этом.

– А у меня такое ощущение, что случалось, – возразила Норет. – Послушай, не мог бы ты…

На возвышении в конце зала послышался шум. Кто-то потребовал зажечь лампы. Девушка оглянулась:

– О, вот и дядя пришел. И как всегда, пьяный. Я должна идти. Так вот, не мог бы ты, когда придет время, подтвердить то, что касается нашей находки?

– Конечно, – пробормотал Митт, – но…

Норет выпустила его руки и поспешно удалилась. Все двинулись к длинным столам. Навис указал Митту место рядом с собой, чуть ниже главного стола, который, как положено в торжественных случаях, установили на возвышении. Тут-то Митт понял, что в поездке в Аденмаут есть и свое преимущество. В Аберате ему пришлось бы прислуживать за столами вместе с другими отроками. Здесь же он был гостем и потому мог сидеть, а местные прислуживали ему. Он позволил себе успокоиться и попытался насладиться жизнью. Еда оказалась отличной, хотя традиционные колбаски, которые готовят на пиру Вершины лета, слегка разочаровали. Как и большая часть северных блюд, они, похоже, состояли главным образом из овсянки. Но на столе были оленина, и свинина, и курятина, и говядина, и пирожки с устрицами, и пироги с бараниной, начиненной сливами, а еще земляника и малина со взбитыми сливками и сладкие бисквиты. Вдоль столов безостановочно ходили виночерпии, доливая эль и крепкие напитки.

Голоса гостей вскоре слились в веселый рев, который, впрочем, почти полностью заглушал громкий праздничный шум со двора. Митт ел с жадностью и быстро проникся самыми теплыми чувствами к дружинникам, сидевшим с ним за одним столом, несмотря даже на то, что они постоянно отпускали не очень скромные, но добродушные шутки насчет уксуса.

Лорд Стейр, крупный мужчина болезненного вида, действительно оказался пьян – этого нельзя было не заметить. Он развалился в кресле, очень мало ел, зато все время требовал еще вина и беспрестанно бранил подаваемые блюда. Никто не обращал на это особого внимания. Все, кто хотел получить какое-то разрешение или распоряжение, подходили к леди Элтруде. Складывалось впечатление, что маленькая, толстая и громогласная леди Элтруда обладала здесь такой же властью, какую в Аберате имела графиня.

– Так оно и есть, – подтвердил Навис, когда Митт поделился с ним этим наблюдением. – Своим положением здесь я обязан Элтруде. Полагаю, что и Норет тоже.

Было видно, что леди Элтруда очень любит Норет. Она то и дело с гордой улыбкой поглядывала на нее.

Пир подходил к концу. Подали сладкие сыры и засахаренные фрукты, но Митт уже так наелся, что даже не притронулся к этим яствам. А лорд Стейр вдруг заволновался. Он невнятно проревел что-то об «этих горелых бездельниках менестрелях», и, словно в ответ, двор взорвался оглушительными криками и рукоплесканиями. Пирующие поспешно принялись сдвигать столы к стенам. Хестеван встал из-за стола в дальнем конце зала и подошел ближе к дверям – его дожны были слышать как внутри, так и снаружи. Рядом с ним, к великому изумлению Митта, встали Фенна и Морил.

А Навис нахмурился:

– Не думаю, что девчонке следовало сюда приходить. Впрочем, и мальчишке тоже. Мне кажется, что они оба сильно нездоровы. Хотя, наверное, ученики менестреля должны отрабатывать свое содержание.

Его голос был едва слышен в приветственных криках. Никому не было ни малейшего дела до того, как себя чувствуют музыканты: все собирались танцевать. У Хестевана на шее висел узкий продолговатый барабан; он оглянулся, проверяя, готова ли Фенна, державшая ручной орган, и настроил ли Морил свою квиддеру. Зазвучала зажигательная джига. В зале и во дворе гости разбились по парам и пустились в пляс.

Танцы сменяли друг друга. Сначала Митт, вновь засмущавшись, мялся у стола и смотрел, как Навис кружился в паре с леди Элтрудой. Но едва заиграли очередную мелодию, парня подхватила девушка в наряде, украшенном множеством алых лент, и вот он уже танцевал наравне с прочими. Горячий бушующий зал вертелся вокруг него. Он время от времени мельком видел Нависа, все так же танцевавшего с леди Элтрудой, что его немного обеспокоило, – ведь лорд Стейр никуда не делся и продожал наливаться вином. Но затем он пару раз заметил, как Навис галантно ведет в танце Норет. Сам Митт ни за что бы не осмелился пригласить ее. Он совершенно не знал ни одного танца. Юные дамы визжали от смеха и подталкивали его в нужную сторону, но он все равно только и делал, что ошибался. В легкой панике от своих отчаянных неумелых прыжков, он вдруг поймал взгляд стоявшего в дверном проеме Морила. Тот, казалось, наблюдал за ним, хотя без устали играл на квиддере и явно злорадствовал. Это начало всерьез раздражать Митта. И конечно же, он оказался застигнутым врасплох, когда менестрели внезапно перешли на медленную напряженную мелодию и все сразу же прекратили танцевать. Несколько мгновений парень в одиночестве скакал посреди зала. Морил ехидно усмехнулся.

– Что это за мелодия? – задыхаясь, спросил Митт.

– Как что за мелодия? Ведь это же «Бессмертный в Вершине лета», – немного удивленно ответила девушка в алых лентах. – Уже почти полночь.

Только что танцевавшие мужчины и женщины разбрелись по залу. Между ними забегали виночерпии с бутылками редкого белого южного вина, которым приветствуют полночь. Кто-то подал кружки певцам.

Навис поднес кружку к носу и втянул аромат вина.

– Да, вот этого я и впрямь лишился, – сказал он Митту. – На таком далеком Севере виноград не вызревает.

Они обменялись чуть заметными улыбками: гордость за Юг все еще жила в их душах, хотя родина и отвергла их обоих.

– Но это ведь наверняка не единственное, о чем вы жалеете! – удивленно воскликнул Митт.

– Думаю, все же единственное, – ответил Навис. – Жизнь здесь никогда не бывает скучной…

Не договорив фразу, он сунул кружку Митту в свободную руку, опрометью метнулся к двери и подоспел как раз вовремя для того, чтобы подхватить Фенну. Та выронила тяжелый ручной орган и лишилась чувств. Гости и прислуга остолбенели и уставились на Нависа, который обернулся к Хестевану, держа в руках безвольно обвисшее тело девушки.

– Вы чем думали, позволяя девочке играть этой ночью? Неужели не видели, что она серьезно больна?

Хестеван медленно поднял на него встревоженный взгляд:

– Господин, она заверила меня, что с ней все в порядке, а нам было бы очень трудно выступать без ее органа. Я чрезвычайно благодарен вам за то, что вы так вовремя помогли ей.

Навис посмотрел на Морила:

– А ты? С тобой все в порядке?

Лицо Морила почти ничего не выражало, но Митт не сомневался, что мальчишка не признается Навису, даже если ему придется играть десятью сломанными пальцами.

– Все хорошо, спасибо, – негромко ответил Морил.

Леди Элтруда опомнилась и принялась распоряжаться. Две женщины куда-то быстро унесли Фенну. Кто-то ногой сдвинул тяжелый маленький орган к стене возле двери. До полуночи оставалось совсем немного. Мужчины и женщины, державшие в руках кто лампу, кто свечу, бегом бросились расставлять их в два ряда через весь двор от ворот до крыльца и дальше в круг в середине зала. Считалось, что правильно поставленная свеча принесет счастье, и потому суетились все, за исключением лорда Стейра и Митта с Нависом, которые не знали этого обычая.

Как только последняя свеча заняла свое место, все хором закричали:

– Впустим Бессмертных!

И воцарилась полная ожидания тишина. Со двора донесся громкий скрип – это распахивали тяжелые створки ворот. Хестеван кивнул, и Морил снова заиграл медленную мелодию «Бессмертного в Вершине лета». Как показалось Митту, теперь он играл совсем не так, как до полуночи. Четкие ритмичные аккорды и перебор сопровождались каким-то монотонным непрерывным звуком, похожим на жужжание. Со двора, где снова пошел дождь, налетел порыв сырого ветра, и огоньки свечей склонились. На пол легла огромная тень. Она двинулась вперед и растеклась по стене.

«Горелый Аммет! – подумал Митт, почувствовав, как по спине пробежали мурашки. – Похоже, кто-то сюда и впрямь вошел!»

Но в следующее мгновение тень уменьшилась и упала, и Митт увидел, что это был всего лишь Хестеван. Он прошел между двумя рядами огней, держа в руках маленькую квиддеру-сопрано. Войдя в образованный огнями круг, музыкант повернулся и провозгласил:

– Да пребудут в этом доме Бессмертные нынче ночью и весь наступивший год! – После этого поднял квиддеру и заиграл ту же самую мелодию.

Только почему-то, к удивлению Митта, теперь она звучала очень просто и ничего загадочного в ней не было.

Вслед за ним прогремел нестройный хор голосов, также приветствовавших Бессмертных. Судя по тому, как вели себя окружающие, обычай требовал наклонить кружку и вылить несколько капель вина на пол. Навис взглянул на Митта, тот пожал плечами, и они оба, как и все остальные, выплеснули под ноги немного вина и беззвучно воззвали к Либби Бражке. После этого толпа пирующих разбилась на небольшие группы; все громко желали друг другу удачи в предстоящем году. Судя по всему, через пару минут обряд должен закончиться…

И вдруг со всех сторон раздались крики:

– Норет! Норет! Норет, ты получила свое знамение?

В круге свечей рядом с Хестеваном появилась Норет. Она несла золотую статуэтку, держа высоко над головой, чтобы все могли ее увидеть.

– Вот мое знамение! – объявила девушка.

– Похоже, ты можешь распрощаться со своей долей золота, – пробормотал на ухо Митту Навис.

Присутствующие встретили слова Норет радостными криками, и лишь сидевший на возвышении лорд Стейр громко проговорил заплетающимся языком:

– В чем дело? Девчонка опять взялась за свои глупости?

– Тихо! – непочтительно оборвал его кто-то.

Норет снова заговорила:

– Не согласится ли законовед моего дяди выйти сюда и встать рядом со мной? Я желаю сделать заявление по всей форме закона.

За спиной у нее послышалось недовольное ворчание. Один из мужчин, что составляли компанию лорду Стейру, спустился и встал рядом с девушкой. Он нетвердо держался на ногах и вид имел очень встревоженный. Норет вышла из круга света и в сопровождении этого господина прошла по коридору из свечей к дверям.

– Я хочу, чтобы это слышали все, – объяснила она законоведу, когда они проходили мимо Митта. – Поправьте меня, если я что-то скажу не так.

Митт даже издали ощущал, что она еле сдерживает дрожь, вызванную великой важностью того, что она собиралась сделать. И от этого у него самого тревожно засосало под ложечкой.

– Вы жнаете жакон нитшу-уть не хуже меня, – прошамкал законовед, но все же послушно встал рядом с Норет, когда та замерла в дверном проеме.

Отсюда она могла одновременно обращаться и к тем, кто находился в зале, и к собравшимся во дворе. Мальчишка-музыкант попятился и прижался к створке двери. Митт хорошо видел выражение благоговейного страха, застывшее на его лице.

Норет заговорила, громко чеканя слова:

– Я, Норет Крединдейлская, этой ночью заявляю и утверждаю, что я законная королева и наследница короны Дейлмарка, как Северного, так и Южного, и повелительница жителей обеих стран.

«И это, несомненно, правда», – печально подумал Митт. Законовед наклонился и шепнул что-то на ухо Норет.

– Ах да. Благодарю вас, – сказала девушка. – И все графства, и повелителей этих графств, и их вассалов. Это заявление я делаю, опираясь на право моей матери, Элет Крединдейлской, происходившей по прямой линии от Маналиабрид Бессмертной, а также на право моего отца, Единого, чьи истинные имена не могут быть произнесены и от кого происходят все короли. Для подтверждения моего права отец обещал дать мне знамение ко дню Вершины лета этого года, и свое обещание он выполнил. Вот это знамение. – Она поднесла золотую статуэтку к висевшей рядом на стене лампе, чтобы все могли ее разглядеть. – Кто может подтвердить, что река Аден сегодня даровала мне это золотое изваяние моего отца, Единого?

Митт подпрыгнул от неожиданности и оглянулся, будто искал, куда можно спрятаться. Но Норет, произнося последние слова, повернулась и смотрела прямо на него. Юноша вздохнул и нерешительно сделал несколько шагов к дверям.

– Если бы я догадался, что вы имели в виду, когда говорили со мной, – пробормотал он, – то сразу же уехал бы обратно в Аберат.

– Вы п-подтверж-ждаете эт-то? – перебил его заметно покачивавшийся законовед.

– Конечно, – с горечью сказал Митт. Если бы даже Керил и графиня сами устроили этот оползень, им все равно не удалось бы впихнуть его в эту историю глубже, чем он сам туда влез. – Я споткнулся об эту фигурку почти на середине потока. А Норет подняла ее. Этого достаточно?

Норет ответила нетерпеливой взволнованной улыбкой. Ее руки со статуэткой заметно дрожали. Она действительно очень сильно волновалась. Девушка заявляла права на корону совсем не потому, что безумна, а потому, что считала это своим долгом. Митт ободряюще улыбнулся ей и решительно отступил в толпу. За спиной у Норет он разглядел парнишку-менестреля, который с обиженным видом таращился на него. Интересно, что он сейчас думает?

– Я призываю всех вас, – снова заговорила Норет, – поддержать меня в моем праве. Сегодня, на рассвете дня Вершины лета, я поеду по зеленым дорогам и попаду туда, где сокрыта корона, и там стану истинной королевой. Пусть все, кто желает отправиться со мной и поддержать мое требование, ждут меня сегодня на восходе солнца у путеводного камня выше каменоломни.

Воцарившаяся тишина через мгновение взорвалась криками толпы – как восторженными, так и исполненными сомнения. Навис дернул Митта за рукав и, когда тот наклонился, прошептал ему на ухо:

– Что ж, похоже, у нас нет выбора.

Митт кивал, но его внимание было сосредоточено на Мориле. Тот явно что-то прикидывал. И вот, приняв решение, Морил взял квиддеру и заиграл мелодию под названием «Королевский путь».

Хестеван удивленно взглянул на мальчика, но тут же подхватил мелодию на своей квиддере и, пройдя по коридору оплывавших свечей, встал рядом с ним. А Морил старался изо всех сил, снова ударяя по струнам каким-то странным способом, какого Митт никогда прежде не видел. Жужжание делалось все громче и усиливало мелодию, пока она не превратилась в нечто большее, чем просто воодушевляющая песня. Митт отчетливо ощущал, что из-за музыкальных звуков встает какая-то сильная воля. Все присутствующие пели:

		Кто поскачет Королевским путем,
		Королевским путем?
		Кто поскачет Королевским путем
		Вслед за королем?

Произошла небольшая путаница, поскольку почти половина поющих пытались вставить «королеву» вместо «короля», но пение было по-настоящему прочувствованное. Что-то, как показалось Митту, пыталось завладеть его мыслями и чувствами – не то пение, не то странные звуки квиддеры. Что было дальше, плохо сохранилось в его памяти. Он запомнил ярко освещенную фигуру Норет в дверях. Девушка все так же высоко держала сверкающую статуэтку, чтобы поющие могли ее видеть. Он запомнил, как тревожно взглянул на Нависа, потому что эта песня была строго запрещена на Юге, и, к своему великому изумлению, обнаружил, что тот поет вместе со всеми. Митт знал песню, потому что еще недавно боролся за свободу, но ведь Навис, слава Аммету, все-таки сын графа!

А после они вернулись в комнату Нависа, где тот, кажется, уговаривал его лечь. Митт же вроде бы все время перебивал его с превеликой настойчивостью:

– Это вполне серьезно, Навис, она говорила совершенно серьезно! – пытаясь таким образом доказать, что ему вовсе ни к чему ложиться спать.

– Поступай как знаешь, – бросил в конце концов Навис. – Все равно до восхода солнца осталось всего несколько часов.

Митт смутно помнил: Навис ушел, сказав, что у него еще множество дел. Митт точно знал, что тот не появлялся вплоть до того момента, когда в голове прояснилось. И первое четкое воспоминание – Навис трясет его за плечо, а за окнами серый рассветный сумрак.

– Что еще случилось? – спросил юноша.

– Пора вставать. Нам с тобой предстоит ехать зелеными дорогами – вместе с Норет.

– Но чего ради? Я же говорил вам, что…

– А ты можешь придумать лучший способ уберечь Хильди и Йинена до тех пор, пока мы не встретимся с ними? – осведомился Навис. – Тебе же приказали присоединиться к Норет. Керил решит, что ты выполняешь его приказ. А теперь вставай.

Митт вскочил – к счастью, он, как оказалось, спал одетым – и вскоре примчался в зал, где витали запахи вчерашней еды и пива. Его скатка лежала на ближнем столе рядом с вещами Нависа. А тот стоял неподалеку, обнимая кого-то и, очевидно, целуясь с этим кем-то на прощание. На миг Митту показалось, что это была Норет, и он пришел в ярость. В следующее мгновение девушка – нет, женщина… нет, леди! – отступила на шаг, не снимая рук с плеч Нависа, и Митт увидел, что это леди Элтруда. Это разгневало его еще больше. Да как он мог так поступать?! Пожилая женщина! Пользуется тем, что лорд Стейр вечно пьян!

– Позаботься о моей девочке ради меня, любимый, – говорила Навису леди Элтруда. – Я доверяю ее тебе. Она единственное дитя, которое у меня когда-либо было.

– Я присмотрю за ней, обещаю, – ответил Навис и улыбнулся, как показалось Митту, слишком уж нежно.

Тут в зал влетела Норет собственной персоной. И снова в одежде дружинника.

– Тетя, где мои вещи? Тетя! Ой! – воскликнула она, увидев, чем была занята ее родственница. Девушка повернулась к Митту и скорчила гримасу: Норет явно разделяла его чувства. – Пожалуй, я лучше посмотрю в конюшне. По-моему, я вчера ничего не распаковывала. Ты едешь со мной?

Митт кивнул.

– Прекрасно! – кинула через плечо Норет, выбегая за дверь.











Часть вторая

Маевен








4









Маевен рывком вернулась к реальности. На мгновение ей показалось, что звуки, которые она слышала, были не стуком колес по рельсам, не скрипом вагона, а шумом воды, струящейся по камням. Девочка почти наяву видела шелестевшие над головой молодые листочки, сквозь которые пробивались солнечные лучи. От этого на стремительно несущейся воде рядом с глубокими тенями вспыхивали ослепительно-яркие блики. Она могла поклясться, что среди солнечного блеска сверкнула из-под воды еще более яркая вспышка. К ней будто бы протянулись две руки, послышались голоса. И вот сияющее пятно обрело облик золотой статуэтки, с которой капала вода.

Конечно, полнейшая ерунда. Она, должно быть, задремала, пока поезд мчался по этой глубокой зеленой лощине – такой глубокой, что в окно даже не было видно вершин гор, возвышавшихся со всех сторон. А вспышка… Так сверкнуть, конечно же, могли лишь золотые пуговицы кондуктора, который только что прошел мимо, совершая обычный обход вагонов. Он очень серьезно улыбнулся Маевен, склонив голову к плечу. С ней все нормально?

Маевен тоже выдавила из себя улыбку, и кондуктор отправился дальше. Ее снова затрясло от неловкости. Это из-за тети Лисс. Мама, конечно же, лишь небрежно поцеловала бы дочку и помахала ей рукой на прощание, но тетя Лисс, будучи наиболее практичной из сестер, подошла к кондуктору поезда, взяла его за лацканы и долго громко объясняла, что ей нужно.

– Это моя племянница, которая впервые в жизни едет на поезде. Причем до самого Кернсбурга, к отцу! И мне очень не хотелось бы думать, что девочка отправилась в такую дальнюю дорогу, не имея никого, кто бы за ней приглядел. Не могли бы вы время от времени смотреть, все ли у нее в порядке? Могу я поручить ее вашей чуткой опеке?

И вот так она распиналась еще добрых пять минут, а Маевен мечтала очутиться где угодно, лишь бы подальше отсюда, и безнадежно надеялась, что четверо других пассажиров в купе окажутся глухими. Ведь ей не десять лет, а почти четырнадцать!

Хуже всего во всем этом было то, что кондуктор оказался довольно молод и хорош собой. Конечно же, он решил, что Маевен не больше десяти. К несчастью, она была слишком мала ростом для своих лет. Служащий серьезно выслушал тетю Лисс и, когда та умолкла, снял фуражку, продемонстрировав красивые светло-русые вьющиеся волосы, и немного наклонил голову.

– Госпожа, благодарю за доверие. Вы можете со спокойной душой оставить вашу племянницу на мое попечение.

Вспоминая сейчас эту сцену, Маевен снова и снова спрашивала себя, не посмеялся ли кондуктор над тетей Лисс. Нет, похоже, тот был совершенно серьезен, так что девочка провела всю дорогу от Аденмаута до Крединдейла, стараясь спрятать пылающее лицо и поеживаясь от неловкости.

А ведь Маевен обычно ладила с тетей куда лучше, чем с мамой. Тетя Лисс была заботливой. Мама обычно закрывалась в своей студии, где делала странные громоздкие статуи, оставаясь слепой и глухой ко всему, что творилось на свете. Именно тетя внимательно следила, чтобы девочка была сыта и одета и, что важнее для Маевен, чтобы у нее была лошадь для верховых прогулок. Тетя Лисс зарабатывала себе на жизнь тем, что сдавала лошадей в прокат, – у нее была своя конюшня. Когда мама продавала статую, она получала большие деньги, но это бывало так…

– Далеко ли вы едете, юная леди? – спросил пассажир, сидевший напротив, заставив девочку подпрыгнуть от неожиданности.

Он, должно быть, сел в поезд в Тропе Орила. Маевен посмотрела на него, пытаясь вспомнить лицо. Ох, наверное, она спала, когда тот вошел, потому что была уверена, что не видела его прежде. Незнакомец был одним из тех очень часто встречающихся стариков, которые, когда садятся, обретают грушевидную форму. Его широкое пухлое лицо окаймляли седые вьющиеся пряди. Маевен не была уверена, что ей нравится то, как его глаза прячутся под полуопущенными жирными веками – это придавало ему хитрый и даже немного жестокий вид, – но его вопрос звучал вежливо и совершенно нормально, и она решила, что ей следует ответить.

– До Кернсбурга.

– Неужели? А откуда же вы выехали?

– Из Аденмаута.

– С самого дальнего севера, – сказал старик, – через полстраны в Золотой город короля Хэрна. Это знаменательная поездка, дитя. Когда-то существовал Королевский путь, ведущий к короне Дейлмарка. – Он как-то неестественно, одышливо захихикал. – И что же привело тебя на Путь Бессмертных?

«Глупости какие! – подумала Маевен. – Из Аденмаута в Кернсбург и обратно ежедневно ездит множество народу – дорога как дорога».

– Я еду навестить отца. – Вплоть до этого мгновения девочка втайне надеялась, что поездка будет самым главным приключением в ее жизни, но из-за этого старика она внезапно сделалась обычной и скучной. – На каникулы, – мрачно добавила она.

– Твой отец, – хрипло и как-то возбужденно спросил ее собеседник, – работает вдали от дома? В Кернсбурге?

– Да, – подтвердила Маевен.

– И ты часто ездишь к нему?

– Нет, это первый раз. – Ей хотелось прекратить этот разговор: очень уж ей не нравился голос старика – было в нем что-то чрезвычайно странное.

– А-а-а, понятно. Он недавно переехал на работу в Кернсбург? Верно?

– Нет. Он работает там уже семь лет.

Что же такое в его голосе казалось настолько странным? Будто бы звук идет не изо рта старика, а откуда-то со стороны. Возможно, старику сделали операцию на горле и, чтобы говорить, ему приходится пользоваться специальным аппаратом. Тогда он просто несчастный, и надо быть с ним повежливее.

Маевен попыталась объяснить, в чем дело, не вдаваясь в подробности истории своей семьи:

– Я не видела его с тех пор… с тех пор, как была гораздо моложе. – Ей совершенно не хотелось говорить ему о своем возрасте, который старик конечно же сможет высчитать, если она признается, что ее родители развелись, когда ей было семь лет.

– Тогда в чем же дело? – продолжал допытываться тот. – Может быть, твоим родителям сильно не везет? Похоже, что они живут вдали друг от друга большую часть твоей жизни.

Вот нахал! Это его совершенно не касается.

– Моя мать, – с надменным видом объяснила Маевен, – скульптор и предпочитает работать там, где есть привычный ей камень. А отец очень занятой человек. Он главный управляющий дворца Таннорет.

– А-а-а… – протянул старик.

Маевен все больше и больше не нравились его полуприкрытые глаза. Она отвела взгляд.

– Значит, сейчас ты едешь прямо в королевский дворец? – Почему-то он был очень доволен сделанным открытием. – И путешествовала одна до тех пор, пока мы не встретились, так ведь? Зато теперь ты можешь путешествовать вместе со мной.

Он резко подался вперед. Казалось, весь вагон заполнился его хриплым дыханием, причем звук слышался откуда-то сбоку, а не оттуда, где сидел этот мерзкий старик.

В следующее мгновение Маевен охватило отвращение: ей показалось, что старикан хочет погладить ее по коленке. Она вжалась в спинку сиденья, хоть и понимала, что это вряд ли поможет.

– Отныне я все время буду рядом с тобой, – сказал непрошеный собеседник, наклоняясь к ней. – Считай меня своим другом.

«Нет! Помогите!» – мысленно вскричала Маевен и посмотрела на остальных пассажиров. Трое спали, а четвертый, не замечая ничего вокруг, читал книгу. Ей захотелось поджать ноги и отползти в самый угол, хоть чуть-чуть подальше от жирной руки старика, которая висела в воздухе, совершенно очевидно намереваясь погладить ее. А кондуктор только что заглядывал, значит пройдет час, а то и больше, прежде чем он вернется…

– Посмотри мне в глаза, – потребовал старик, – и скажи, что ты считаешь меня своим другом.

Его лицо, казалось, придвинулось вплотную к ней, заполнив собой все пространство. Маевен изо всех сил зажмурилась. «Пусть придет кондуктор! – беззвучно взмолилась она. – Кто-нибудь, спасите меня!»

И ее молитвы были услышаны: дверь купе скользнула в сторону и в проеме показалось серьезное красивое лицо кондуктора.

– Ну как дела?

– Я… ой… да… нет… он… – «Перестань заикаться, дура, и скажи, что старикашка хотел погладить тебя по колену!» – Он… – Девочка повернулась, чтобы указать на место напротив, и слова снова замерли у нее на кончике языка, на сей раз от растерянности.

Никого! Окинув взглядом купе, она убедилась, что здесь только четыре пассажира: трое спят, один читает.

– Но он… он же был там… Мне показалось, что этот старик… Я хотела сказать…

Кондуктор повернул голову и окинул строгим взглядом пустое место.

– Думаю, он больше не побеспокоит тебя, – на удивление серьезно сказал кондуктор, закрыл дверь и удалился.

Маевен сидела, обливаясь потом от стыда, и чувствовала куда более сильную неловкость, чем прежде. Если еще хоть что-нибудь случится в присутствии этого кондуктора, она этого не переживет! Конечно, это сон. Старик ей просто приснился. Но что же заставило ее увидеть такой неприятный, зловещий сон? Вероятно, в глубине души она просто боится встречи с папой после такой долгой разлуки.

Твердо решив, что больше не будет спать, Маевен сидела, разглядывая горы, серо-коричневые уступы и зеленые склоны. Поезд с грохотом несся через центральную часть Северного Дейлмарка. Чтобы успокоить нервы, девочка погрузилась в мысли о папе. Он присылал множество писем, в которых просил дочь навестить его. Несомненно, отец действительно хотел видеть ее. Но мама на все эти просьбы лишь раздраженно говорила, что не позволит Маевен поехать туда, покуда она не станет достаточно взрослой, чтобы иметь возможность самой позаботиться о себе.

«Потому что он запросто может забыть о твоем существовании уже к вечеру, – повторяла она. – И ты останешься голодной, если только с тобой не случится чего-нибудь похуже…» И она заводила почти неизменную тираду по поводу одержимости отца работой.

Вспомнив об этом, Маевен широко улыбнулась. Похоже, именно это и послужило главной причиной развода. Папа просто забывал о том, что у него были жена и дочь. Если папа окажется копией мамы, только в мужском обличье, это вполне можно выдержать. Ничего нового. И возможность жить в королевском дворце Амила Великого посреди столицы того стоила.

Но что, если папа окажется неприятным человеком? Маевен никогда не могла принять рассеянность как причину для развода. Здесь наверняка крылось что-то иное.

В конце концов, у нее ведь не возникало ни малейшего желания развестись с мамой. При этой мысли она улыбнулась.

К тому времени, когда поезд замедлил ход и колеса застучали по рельсам кернсбургского центрального вокзала, к Маевен вернулось хорошее настроение и уверенность в себе. Правда, тело так и не отошло от сильнейшего нервного напряжения, и, когда она поволокла чемодан к выходу, ей казалось, что руки прямо как веревочки, тонкие и бессильные. Чемодан застрял в двери вагона, и почти сразу же сзади зашумела толпа раздраженных пассажиров. Но едва лишь Маевен успела снова разволноваться, рядом оказался все тот же внимательный, вежливый кондуктор. Он одарил ее сдержанной улыбкой и протянул руку:

– Позволь, я помогу.

Легко подхватив чемодан, кондуктор сошел на перрон, и девочка поспешила за ним, исполненная благодарности, несмотря даже на то, что он заботился о ней, как о ребенке. Вокзал оказался намного больше, чем она ожидала, высоченный и весь гудящий от непрерывных объявлений, голосов пассажиров и топота ног; повсюду торчали огромные темно-красные колонны – все помещения вокзала походили одно на другое.

– Меня встречает папа, – извиняющимся тоном произнесла Маевен.

Не успев договорить, она увидела отца. Он двигался сквозь толпу сошедших с поезда пассажиров, на ходу читая какие-то бумаги. Все, кто шел ему навстречу, задевая и толкая, для него просто не существовали. При виде отца Маевен как будто перенеслась на семь лет назад. Папа резко выделялся среди всех остальных, он был очень аккуратен и чисто выбрит, но, когда подошел поближе, она заметила, что отец весьма невелик ростом. Его макушка как раз доставала до плеча кондуктора. «Так вот в кого я такая маленькая!» – подумала девочка. На мгновение ей в голову пришла безумная мысль: а не могли мама с папой развестись из-за того, что мама высокая и стройная?

Папа оторвался от своих бумаг, увидел дочь и заговорил так, как будто они расстались только вчера.

– О, привет! – весело воскликнул он. – Ты немного не похожа на эту фотографию. – Он перевернул пачку бумаг и показал снимок, приколотый скрепкой.

Эту фотографию Маевен никогда не любила: она стояла, положив руку на холку лошади, и сама здорово смахивала на лошадь из-за вытянутого веснушчатого лица. В общем, лошадь на снимке получилась куда лучше.

– Наверно, здесь ты такая, какой больше всего нравишься своей тете Лисс, – продолжал папа. – Это ведь, конечно, она прислала.

Девочка испытала легкую неловкость, когда отец чуть наклонился и чмокнул ее в щеку, не дав времени поцеловать его в ответ. Маевен уловила знакомый с детства запах: слабый аромат трубочного табака. А папа тут же отвернулся и обратился к кондуктору:

– Венд, вам не стоило обременять себя лишними заботами. Думаю, я уж как-нибудь вспомнил бы о том, что должен встретить родную дочь. – Он вскинул голову, отчего стал выглядеть очень величественно и надменно.

Маевен хорошо помнила эту надменность. А вдруг это она послужила причиной развода?

– Предполагалось, что я должен был присматривать за ней, господин, – ответил кондуктор. – Во всяком случае, так я понял ситуацию.

Маевен резко повернулась и уставилась на него. Она все время думала, что униформа, которую он носил, была железнодорожной, но теперь поняла, что ее цвет не такой темно-синий, да и фуражка иная. Ох, стыд-то какой…

– Из ваших слов я могу сделать вывод, что вы уже общались, – ответил отец все так же величественно и продолжил почему-то ядовито-насмешливо: – Маевен, это мой главный помощник Венд Орилсон. Венд, это моя дочь, Майелбридвен Менестрель. – В следующее мгновение он повернулся и быстро зашагал к выходу.

Маевен растерялась: то ли бежать за ним, то ли оставаться с озадаченным Вендом и своим чемоданом. Так и не решив, как поступить, девочка дошла до выхода вслед за отцом, а там остановилась и оглянулась на Венда. Она попыталась набраться храбрости и спросить, не посылал ли его папа в Аденмаут за ней. Отец ведь мог и забыть об этом своем поручении. Однако в последний момент не осмелилась и снова побежала за отцом. Вот так, цепочкой, они вышли наружу, где ревели автомобили и светило такое жаркое солнце, какого Маевен никогда не видела. На пешеходном островке безопасности посреди привокзальной площади высился большой круглый камень с отверстием в середине. Его огромная тень накрывала половину очереди на такси.

– Такси нам не нужно, – бросил отец, – здесь совсем недалеко. – Он указал на огромный камень. – Древний путеводный камень, – сообщил он и зашагал в город, – отмечавший начало старинной дорожной системы Северного Дейлмарка. Дороги выстроил король Хэрн или, что более вероятно, его потомки, но многие простые люди верили, что их создали боги, и очень часто называли их Путями Бессмертных.

Маевен быстро шла рядом с ним по широкой улице и успела услышать столько нового, сколько хватило бы на целую серию небольших лекций. После путеводного камня ей рассказали о дорожном движении, затем о радиально-кольцевой системе улиц, изобретенной Амилом Великим, потом о товарах, которыми торговали в дорогих магазинах, расположенных по обе стороны проспекта. Где-то на полпути их догнал Венд, нагруженный ее чемоданом. Маевен послышалось, что он буркнул что-то вроде «объясню позже», но от смущения она ничего толком не расслышала. А может, он и не говорил ничего.

Как бы там ни было, она забыла обо всем на свете, когда они оказались перед гигантскими золотыми воротами в высокой стене и она впервые увидела дворец. Он располагался на противоположной стороне просторной, вымощенной брусчаткой площади и был поистине царственным. «Дворец похож на необыкновенно изящный утес», – подумала Маевен. Очень большой, слишком большой для того, чтобы его можно было охватить взглядом, он был весь устремлен вверх, отчего казался намного выше, чем на самом деле. А перед дворцом в центре площади стояло совсем маленькое здание. Оно привлекло внимание Маевен тем, что абсолютно не соответствовало по стилю дворцу и казалось здесь совершенно неуместным. Строение походило на модель дворца из волшебной сказки, с тремя куполами-луковицами и безумным множеством витых башенок.

– А это что еще такое? – спросила она.

– Это? О, это усыпальница Амила Великого, – ответил отец. И, как и ожидала Маевен, выдал одну из своих бесчисленных импровизированных коротких лекций: – Он выстроил старую часть дворца двести лет назад, в самом начале своего царствования. Сейчас перед нами старый фасад Амила, а эти утопленные в стенах галереи вдоль нижних этажей – одна из его собственных идей. Его всегда переполняли идеи, но, боюсь, к концу царствования они несколько вышли из-под контроля. Похоже, Амила обуревали мысли о смерти и зле. В этот период он тратил все свое время на строительство этой усыпальницы и путешествия по королевству – пытался уничтожить то, что называл «очагами Канкредина». Он подразумевал под ними всего лишь те места, где было особенно много несправедливостей и беззакония, но к тому времени Амил стал весьма эксцентричным и предпочитал именовать их так, как сам придумал.

– Но ведь он умер очень старым? – уточнила Маевен.

– Почти в девяносто лет, – ответил отец. – Что ж, пойдем внутрь. Венд, давайте мне чемодан. На сей раз мы поднимемся в лифте. – Он зашагал через обширную площадь, узорно вымощенную брусчаткой и каменными плитами, продолжая свою лекцию: – За время правления Амила эта страна из двух примитивных союзов графств превратилась в полноценное индустриальное общество, так что, думаю, он заслужил право на некоторые чудачества. Эта усыпальница – хороший пример его странностей.




5









Отец занимал громадные апартаменты на последнем этаже Старого дворца. Всюду книги и старинная мебель. Из самой большой комнаты открывался вид на крышу, где суетились голуби в ожидании хлебных крошек на завтрак. Спальня, в которой разместилась Маевен, выходила на площадь и крышу фантасмагорической усыпальницы Амила. Дальше разворачивалась захватывающая дух панорама Кернсбурга: жилые дома, многочисленные башни и строгие правительственные здания. Комната оказалась огромной и почти пустой: кровать, буфет и большой истертый ковер – он был старинным уже тогда, когда его купил за границей сын Амила. Рядом – просторная гулкая ванная. Все здесь – и трубы, и краны – впечатлило девочку своей древностью даже больше, чем остальной дворец.

– Да, боюсь, я смогу выкраивать время, чтобы быть с тобой, только вечерами и рано утром, – сообщил папа за ужином.

Блюда подавала одна из многочисленных прекрасных девушек. Казалось, эти красотки, все до единой, готовы были исполнить любую папину прихоть, а остальное время работали секретарями. Увидев их, Маевен сразу же поняла, что папа сожалел о разводе ничуть не больше мамы. Ему здесь было очень даже хорошо. Покончив с едой, отец закурил трубку и объяснил:

– Сейчас мы лишь приближаемся к пику туристического сезона. Как только дворец открывается для публики, я становлюсь нужен повсюду сразу. Но я сказал всем, что тебе разрешается исследовать все, что ты захочешь. Завтра познакомлю тебя с местными обитателями, так что никаких проблем не будет.

Этим вечером они много разговаривали. Папа попыхивал трубкой, клубы дыма плыли в свете закатного солнца – он вливался в освинцованное оконное стекло. Отец и дочь вполне находили общий язык.

На следующее утро отец разбудил ее на удивление рано. Они позавтракали в розовом свете утреннего солнца – теперь он проникал через восточное окно. Завтрак подала другая, столь же очаровательная девушка – аппетитно хрустящий рулет и густой черный кофе. Едва лишь Маевен успела подумать, насколько неторопливо, по-взрослому проходит их завтрак, как папа порывисто вскочил с места и предложил ей совершить прогулку по дворцу.

Дворец Таннорет впечатлял масштабами. Здания, выстроенные в самое разное время, окружали бесчисленные внутренние дворы с фонтанами или сады со статуями, живыми изгородями, куртинами роз. Был даже маленький зверинец. В каждом просторном зале, где они оказывались, а частенько и на лестницах, возле картин, или скульптур, или чужеземных диковин папа читал дочери одну из своих коротеньких лекций. А еще он представлял ее невероятному множеству людей, работавших во дворце: женщинам в комбинезонах, убирающим длинные галереи музея или начищающим позолоченные столы, охранникам, гидам, секретарям и майору Алксену, возглавлявшему службу безопасности. У Маевен шла кру?гом голова. Когда папа вывел ее из дворца, чтобы представить садовникам, она решила, что никогда всего этого не запомнит! Тем более в такую рань. Хотя Маевен привыкла на каникулах вставать с жаворонками, чтобы помогать тете Лисс в конюшне, но лошадей-то обихаживать она могла и в полусне. А тут совсем другое дело! Никто ведь не представлял ее лошадям и не ожидал, что она усвоит древнюю историю конюшни.

Позднее выяснилось, что из всей этой продолжительной экскурсии Маевен запомнила только майора Алксена, да и то лишь потому, что он оказался живой иллюстрацией ее представлений об отставном офицере. И конечно, Венда. Хорошо еще папа не стал заново представлять ее Венду: Маевен просто не смогла бы смотреть ему в глаза от смущения.

Почему-то происходящее казалось очень важным, почему – Маевен и сама не понимала: то ли надо оправдать ожидания отца, то ли не упустить некую возможность… И когда папа, неумело чмокнув ее в щеку, умчался по делам, девочка почувствовал себя обязанной самостоятельно обследовать весь дворец.

А на это, похоже, требовались дни. Время от времени она присоединялась к экскурсиям, предварительно удостоверившись, что гидом был не Венд. Замечая ее в толпе иностранных школьников, провинциальных семейств или облаченных в шелка туристов из Непстана, гиды улыбались ей и продолжали рассказывать. С одной из таких групп Маевен посетила усыпальницу Амила, но внутри оказалась лишь одна холодная, скучная комната со сводчатым потолком и каменное надгробие, сплошь покрытое золотыми письменами. Маевен решила туда не возвращаться. Ей больше нравилось во дворце.

Она обычно начинала со Старого дворца, где в основном висели картины. Найти его было очень легко благодаря студентам-художникам. Они лежали прямо на полу в бывшем тронном зале, позднее служившем бальным залом, и копировали роспись плафона. Со стены зала взирал белокурный Амил Великий с рулоном чертежей под мышкой – наблюдал за строительством дворца. Амил щеголял в пурпурных панталонах, которые, по мнению Маевен, ему решительно не шли. Еще хуже они выглядели на копиях студентов. На потолке простирался весь Дейлмарк, от равнин и медленных рек Юга до гор Севера, и на фоне этих пейзажей шли бесчисленные сражения и Амил – в тех же самых пурпурных штанах – на заре своего царствования вел армии против непокорных графов.

Рядом с бальным залом находился зал поменьше, где висели живописные полотна в роскошных рамах. Несколько картин здесь особенно полюбились Маевен. Она уже привыкла переступать через студентов, пробираться среди мольбертов и сосредоточенных художников в меньшем зале, чтобы посмотреть на портреты, которые они копировали. На самом большом из них красовался герцог Кернсбургский в темно-красном плаще. Он с надменным видом оглядывался через плечо на возвышавшийся на холме новый замок.

– Первый министр Амила Великого, – сказал ей папа, когда она в первый вечер спросила его о портрете, – и один из самых жестоких людей, каких только знала история.

Маевен сама видела, что герцог был жесток, – это сквозило во всех чертах его лица, – но, помимо этого, в нем было что-то знакомое и чуть ли не дружественное. Девочке порой даже казалось, что она могла когда-то встречаться с ним. И откуда только взялось это ощущение? Судя по виду, герцог очень хорошо относился к друзьям. Но если ты не принадлежишь к числу его друзей, лучше держаться начеку. Такой казнит любого, не моргнув глазом.

По обе стороны от герцога размещались два других старинных портрета – мрачного, как туча, короля Адона и Энблит Белокурой, прославленной королевы, дочери Бессмертного, которая считалась прекраснейшей из женщин всех времен. Это был невероятно древний портрет, густо покрытый сеточкой трещин – кракелюром, и все-таки Маевен, глядя на него, понимала, что за прошедшие века представления о красоте изменились. Энблит была очень похожа на тетю Лисс, а тетю Лисс никто не называл красавицей даже в молодости. Наверняка королева просто умела делать так, что люди считали ее прекрасной. И именно этого, похоже, и ожидали от всех женщин, живших в те времена. Девочка протиснулась между мольбертами к портрету, который по-настоящему восхищал ее.

Он назывался «Неизвестный мальчик-менестрель», и Маевен очень сожалела, что не может узнать больше об изображенном на холсте человеке. Это был, похоже, ее ровесник, с рыжими волосами – именно того оттенка, о котором всегда втайне мечтала Маевен, – и бледной кожей, какая встречается лишь у рыжих. Судя по темно-бордовому шелковому наряду, он был или очень хорошим менестрелем, или молодым аристократом, изображавшим певца. Скорее все-таки хороший менестрель, решила Маевен. Это все из-за глаз: полные скорби и тайного знания, они смотрели прямо на зрителя и в то же время словно бы сквозь него, вдаль. Наверное, кто-то заставил его горько переживать. Жаль, что неизвестно, кто это сделал и почему. И Маевен снова и снова возвращалась, чтобы взглянуть на мальчика.

Ей так хотелось узнать о нем хоть что-нибудь, что в конце концов она решилась присоединиться к дневной экскурсии по живописному собранию дворца. Преимущество этой экскурсии состояло в том, что студенты к тому времени уже уходили. А главное неудобство – эту экскурсию всегда проводил Венд. Маевен несколько дней собиралась с духом, чтобы примкнуть к группе экскурсантов. Когда же она это сделала, от одного лишь взгляда на Венда ее охватило такое смущение, что чуть дурно не стало. Молодой человек, конечно же, заметил ее и приветствовал вежливым кивком и легкой улыбкой. Щеки Маевен вспыхнули. Венд всегда был так холодно вежлив, словно никогда не позволял себе выказывать чувства на людях. Но девочка взяла себя в руки и двинулась вслед за туристами.

Она узнала, что портрет мальчика-менестреля знаменит по нескольким причинам. Никто так и не смог восстановить биографию певца, хотя, несомненно, он был важной персоной – иначе его не стал бы рисовать лучший художник того времени. К тому же, судя по всему, этот юноша был близок и дорог Амилу Великому, ведь тот особо завещал картину своему внуку Амилу II. Ее нередко анализировали в научных книгах. Некоторые теоретики подозревали, что этим мальчиком был сам Амил за много лет до восшествия на трон. Амил Великий также бережно хранил ту самую квиддеру, с которой мальчик был запечатлен на портрете. Несомненно, инструменту уже тогда был не один десяток лет. Мальчик-менестрель задумчиво положил руку на квиддеру, наполовину прикрыв непонятную старинную надпись, инкрустированную на передней деке. И вот она, та самая квиддера, лежит под стеклом рядом с портретом – очень хрупкая и растрескавшаяся, несмотря на бережное хранение и искуснейшую реставрацию.

– Нет, вы только представьте себе!.. – ахали туристы, поднимая фотоаппараты и сражаясь локтями за наилучшую точку для съемки.

После этого Венд вывел группу в бальный зал, где рассказал, что картины на стене и потолке были сделаны во времена Амила II. Никто не знал, как на самом деле выглядел Амил Великий, а пурпурные панталоны – чистый вымысел художника. Это так восхитило Маевен, что она покинула невыносимое общество Венда и спустилась в вестибюль купить открытку с портретом Амила в панталонах и написать маме и тете Лисс: «Как жаль, что вы всего этого не видите». А чтобы опустить открытку в почтовый ящик, ей пришлось покинуть дворец и совершить вылазку в Кернсбург.

Народу в городе было еще больше, чем во дворце, а уличное движение попросту пугало. Маевен бросила несколько взглядов на витрины и быстро поняла: ее денег только-только хватит на самые простенькие подарки маме и тете Лисс. В Кернсбурге торговали товарами со всех континентов, но все стоило ужасно дорого. Но куда хуже для девочки, выросшей в провинции, оказалось почти полное отсутствие деревьев на улицах.

– А куда делись все деревья? – спросила она папу в тот вечер.

Это была одна из их обычных семейных бесед. Папа, устроившись за дальним концом, увлеченно перебирал листы плотной бумаги и бесчисленные записные книжки, но прекрасно понял ее вопрос.

– Полагаю, в городские сады и скверы. Когда Амил Великий приступил к восстановлению Кернсбурга, здесь деревьев и в помине не было.

– Значит, он допустил большую ошибку: зелень должна быть по всему городу! – заявила Маевен. – Тут одни только дома и автомобили. У меня от этого начался кашель.

– В былые времена ты кашляла бы куда сильнее, – заметил отец. – Двести лет назад здесь висел непроглядный смог от угольных печей. Хотя я иногда думаю: может быть, лучше было бы, если бы месторождение нефти в Топи так и не обнаружилось. Наверно, благодаря нефти королева по-настоящему разбогатела, но в нефтедобыче есть и свои минусы.

– А где же королева? – спросила Маевен. – Я уже осмотрела почти весь дворец и…

– О, теперь она очень редко приезжает сюда. Знаешь, королева уже довольно стара и потому предпочитает южное тепло. Ее величество посещает Таннорет от случая к случаю, в связи с государственными делами.

– А наследный принц? – продолжала расспрашивать Маевен.

Она почувствовала себя обманутой.

– В Ханнарте, – рассеянно ответил папа, не отрывая взгляда от записной книжки. – Он не слишком ладит со своей матерью, да и появляться на публике не любит.

– А что ты делаешь?

– Пытаюсь выстроить наше генеалогическое древо, – объяснил отец. – Это мое хобби и к тому же немыслимо сложное занятие. Если хочешь, можешь посмотреть.

Маевен подошла и оперлась на его крепкое теплое плечо, а он небрежно разложил по столу исписанные тетради и аккуратные схемы, чтобы дочери было лучше видно.

– Вот мой род. Судя по тому, что мне удалось выяснить, он восходит к одному из странствующих менестрелей. Я полагаю, что его звали Кленнен. Менестрели бродили повсюду, и о них осталось мало свидетельств, так что узнать что-либо наверняка просто невозможно. А вот проследить последнюю сотню лет оказалось по сравнению с этим сущей ерундой. Но с родословной твоей матери все куда сложнее. Смотри. – Папа пододвинул к Маевен несколько листов бумаги, расчерченных тонкими карандашными линиями. – Видишь? Вот какая-то связь с братом Амила Второго Эдрилом, но настолько отдаленная, что…

– Ты хочешь сказать, что мама находится в родстве с Амилом Великим?! – воскликнула Маевен.

– Как и множество других людей. Однако я не думаю, что это оправдывает неприветливый и надменный характер твоей матери, – сухо добавил отец. – Не забывай, что у каждого имеется по две бабушки и по два дедушки и по четыре прабабушки и прадедушки. Таким образом, если углубиться достаточно далеко в прошлое, окажется, что чуть ли не все мы в родстве друг с другом. То есть с каждым поколением количество предков удваивается, зато количество людей, от которых эти предки могут происходить, нужно делить на два, а то и на четыре. Население Дейлмарка начало быстро расти всего лет сто назад, а до этого было довольно-таки малочисленным.

И конечно же, он снова начал лекцию. Маевен заставила себя сосредоточиться. Ее очень заинтересовали трудности, с которыми папа столкнулся, разбираясь в жизни двух поколений, стоявших по времени ближе всего к Амилу Великому. На школьных уроках истории не рассказывали и половины о беспорядках и революциях той эпохи. А отец все говорил и говорил… Лишь спустя несколько часов после заката, когда Маевен уже зевала вовсю, он все же закончил:

– Ладно, пожалуй, пока что на этом остановимся. Завтра мне предстоит еще один длинный день.

Засыпая в постели, Маевен пыталась разобраться в своем отношении к отцу и разводу родителей. Она очень любила папу – отчаянно, до душевной боли, – но лекции вроде сегодняшней несколько охлаждали ее чувства. И ее нисколько не печалило то, что он был совершенно счастлив после развода с мамой. По идее-то, из-за такого положено расстраиваться, но каждый раз, попадая в большую многолюдную контору дирекции этажом ниже и наблюдая, как отец инструктирует секретарей, бросает отрывистые указания Венду или совещается с майором Алксеном, а иногда делает все это одновременно, Маевен радовалась, что родители не живут вместе. Слишком уж оба энергичные и самостоятельные, полностью поглощенные своей работой. И Маевен чувствовала, что двоих таких родителей разом она бы не выдержала. На следующее утро, кроша хлеб за окно жирным толкающимся голубям, она напомнила себе, что должна узнать все-все о дворце.

День выдался немыслимо жаркий, и Маевен решила пойти поплавать. Майор Алксен сказал, что она может пользоваться бассейном для персонала, но не объяснил, где этот бассейн находится. Нужно найти майора и расспросить его.

Маевен спустилась по лестнице и вошла в дирекцию. Там царила такая суматоха, что она даже не смогла разглядеть в толчее отца, зато отчетливо слышала его голос. Находившаяся ближе всех к двери секретарша сообщила, что майор Алксен уже отправился на главный пункт охраны. Маевен спустилась еще на этаж, в величественные верхние галереи дворца. Сейчас, пока дворец не открылся для публики, здесь было прохладно, тихо и пусто. Эти длинные помещения тоже принадлежали музею. Всякие диковины и одеяния королей и королев прошлого красовались тут вперемешку со статуями и фрагментами резьбы, некогда украшавшей фасады дворца. Разумеется, все это представляло большую ценность, и майор Алксен часто лично совершал обход галерей, переговариваясь по рации с охранниками. Войдя в первую же галерею, Маевен услышала где-то в отдалении его гулкие шаги и голос. Майор говорил по радио: «Прохожу по второй галерее. Все в порядке». Она поспешила туда.

Однако, свернув за угол, Маевен увидела Венда. Девочка остановилась. Неужели она приняла его по голосу за майора Алксена? К счастью, красавчик Венд смотрел в другую сторону, слушая, как ему что-то отвечали по рации, и не видел девочку. Маевен, смутившись, неслышно, на цыпочках, отступила за угол.

– Маевен, не уходи, – сказал, не оглядываясь, Венд. – Сейчас я к тебе подойду. Да-да. Здесь все в полном порядке. Отключаюсь.

«Какой бы предлог придумать, чтобы улизнуть? – задумалась Маевен. – Очень жаль, но мне срочно надо в бассейн? Простите, но я спешу поглядеть на могилу Амила, чтобы испортить себе настроение? Извините, но мне нужно сейчас же увидеть герцога Кернсбургского? А может, просто убежать?» Венд уже повернулся к ней, и Маевен не придумала ничего лучше, чем спросить, почему его послали сопровождать ее, как будто ей всего десять лет.

– А ты, наверно, ломала себе голову, – улыбнулся Венд.

– Нет-нет! – запротестовала Маевен. Можно было подумать, что теперь ей уже совсем не хочется получить ответ. – Нет-нет, я вовсе и не думала…

– Кто был тот старик в поезде? – перебил ее Венд. – Которого я прогнал.

От такой резкой смены темы Маевен так растерялась, что только ойкнула. Щеки ее вспыхнули, и она поспешно сказала:

– Там никого не было. Он мне приснился.

– Нет, – возразил Венд. – Он был там, хотя и не во плоти. Боюсь, если ты не разрешишь мне помочь тебе, он сможет очень серьезно навредить тебе. Можно, я хотя бы объясню, что происходит?

– Я… э-э-э…

Маевен разволновалась еще сильнее. Ее внезапно осенило: Венд – сумасшедший! Вот почему у него всегда такой серьезный, вежливый, чересчур нормальный взгляд, вот почему от этого взгляда ей всякий раз делается не по себе.

– Так кем же был этот старик?

– Частью Канкредина, – ответил Венд. – Очагом зла. И уверяю тебя, – улыбнулся он, – я не сумасшедший.

Это было много хуже, чем все остальное.

– Сумасшедший! Конечно сумасшедший! – выкрикнула Маевен, уже понимая, что будет вспоминать эту сцену с чувством жгучего стыда. Если, конечно, не умрет на месте. – Канкредин – всего лишь легенда времен короля Хэрна и… и Хэрн все равно убил его, когда разгромил варваров.

Венд смотрел на нее серьезно и печально, словно понимал, что она чувствует. От этого Маевен сделалось еще хуже.

– Да, я знаю, что утверждают историки, – сказал он. – Люди верят в это, поскольку им так спокойнее, но истина гораздо страшнее. Хэрн действительно одолел Канкредина, это чистая правда, но Канкредин не мог умереть, потому что уже был мертв. А одержать над ним победу можно было, только освободив Единого. Ты, конечно же, слышала о ведьме Кеннорет. Она освободила Единого от оков, и тот поверг Канкредина, рассеяв его на миллионы частиц. Но шли века, и колдун понемногу воссоединялся, стали образовываться все более и более крупные очаги зла, если тебе больше нравится такой термин. И наконец Канкредин сделался достаточно силен, чтобы завладеть Югом и отделить его от Севера. Амил Великий нашел способ уничтожить очень много частей Канкредина – очагов зла, но и тогда не смог полностью стереть его с лица земли. Злодей всего лишь оказался снова рассеян, и некоторые его частицы отправились сквозь время вперед, в наши дни. А другие остались там, где были, и дошли до нас благодаря тому, что сохранялись в тайне, пока все, кто знал об их существовании, не умерли своей смертью. Я не знаю доподлинно, с каким видом очага тебе пришлось встретиться, но, судя по тому, как он себя вел, это, скорее всего, одна из частей, отправившихся вперед во времени.

– Я не верю вам, – заявила Маевен. – Откуда вы все это знаете?

Венд пожал плечами:

– Почти все это происходило при мне. Хэрн был моим братом.

Девочка уставилась на него.

– Но это же… – Она хотела сказать «чепуха», но вовремя осеклась, так как вспомнила, что с сумасшедшими надо говорить очень осторожно. – Это невозможно, мистер Орилсон. Посудите сами, ведь это означало бы, что вам уже очень много лет. Только Бессмертные могут жить так долго…

«А в Бессмертных уже давно никто не верит», – добавила она про себя, решив, что вслух ему этого говорить не стоит.

Венд кивнул. У него был печальный и в то же время какой-то самодовольный и подчеркнуто здравый вид, что лишь усиливало подозрения.

– Мне тоже трудно было в это поверить, когда два моих брата умерли, а я даже не постарел. Тяжело признать, что ты нечто иное, нежели простой смертный. Но Бессмертные существуют, независимо от того, верят в них люди или нет. Я один из них. Ты, вероятно, слышала обо мне. Когда-то я был известен как Танаморил. Затем меня стали называть Осфамероном.

Осфамерон! Тот, кто вернул убитого Адона к жизни! Да у него с головой совсем плохо! Маевен глядела на Венда; они стояли одни в длинном музейном зале. Интересно, сумасшедшие что, внешне не отличаются от здоровых? Совершенно нормальный ведь на вид человек, вот только слишком уж красивый. Придется поддерживать беседу, пока кто-нибудь не появится или не вызовет его по рации.

– И что же, по-вашему, эта часть Канкредина хотела от меня? – осторожно спросила Маевен.

– Думаю, – ответил Венд, – он пытался подчинить тебя.

Маевен вздрогнула; ей показалось, будто кто-то провел ей холодными пальцами по спине. Она попятилась и прижалась к стеклянной витрине, словно это могло как-то защитить ее.

– Но зачем… зачем ему это?

– Потому что ты – воплощение девушки, которая жила двести с небольшим лет тому назад, – произнес Венд.

– Но в этом же нет никакого смысла! – запротестовала Маевен.

– Эта юная леди сыграла невообразимо важную роль в истории. – Венд будто и не слышал ее последних слов.

Глядя на его напряженное серьезное лицо, Маевен решила, что на этой девице он и помешался. Она поудобнее оперлась на витрину со старинным сервизом и сделала вид, что очень внимательно слушает.

– Норет от рождения было суждено властвовать над Дейлмарком. Мой дед, Единый, был ее отцом, и она с раннего детства знала, что должна надеть корону и стать владычицей Севера и Юга. Предполагалось, что, когда она получит корону, народ по всей стране поддержит ее, что бы ни говорили графы.

– И что же случилось? Неужели она так и не получила корону? – спросила Маевен.

– Я не знаю, что случилось. Она стремилась к этому всей душой. – На мгновение Маевен показалось, что Венд стыдится собственного рассказа. А уже в следующий миг его лицо смягчилось. – Я охранял Норет на Королевском пути. В день летнего солнцестояния после своего восемнадцатилетия она, как и следовало, покинула Аденмаут и отправилась в Кернсбург за короной. Все шло по задуманному. Я был начеку – я всегда начеку. Но где-то по пути Канкредин добрался до нее, точно так же, как он пытался добраться до тебя, и она… она просто исчезла. – Венд сглотнул, словно у него в горле встал комок. Затем его лицо снова сделалось спокойным и уверенным. – Именно поэтому Амил, позже прозванный Великим, смог предъявить права на корону.

Маевен стояла, прижимаясь к витрине.

– И вы говорите мне обо всем этом, – как можно спокойнее произнесла она, – потому что я похожа на эту леди.

– Нет, – ответил Венд. – Я рассказываю тебе все это, потому что у меня нет иного выбора, кроме как послать тебя туда, в глубь времен, чтобы ты заняла место Норет.

– Нет выбора? – переспросила Маевен. – Это серьезно. Но ведь сначала вам требуется получить мое согласие, а я его не даю.

Венд, похоже, готов был вот-вот рассмеяться; таким Маевен его еще не видела.

– Ты забываешь одну мелочь. Мы оба там были. И я точно знаю, что на самом деле уже послал тебя туда. – Он вдруг заговорил почти беззаботным тоном: – Теперь-то я понимаю: мне нужно всего лишь попросить Единого отправить тебя в прошлое, в то время, когда пропала Норет. Ты увидишь все своими глазами, вернешься и расскажешь мне.

– Ой!

Маевен опустила взгляд и уставилась на свои изрядно потрепанные сандалии, такие неуместные на сверкающем полу. Нет, так она скоро сама с ума сойдет! Ну конечно, если он правда там был, значит ему уже хорошо за двести и он вполне в своем уме. Ведь все так логично. Она знала: рассуждения душевнобольных часто звучат вполне логично. Потому-то безумцам так трудно избавиться от своих навязчивых идей.

А может, лучше всего будет согласиться? Пусть Венд попробует отправить ее в прошлое! А когда у него ничего не получится, он и поймет, что молол чепуху. Нет, опасно, вдруг он после этого сделается буйным. Лучше всего удрать. Она осторожно отступила от витрины и приготовилась пуститься наутек.

Венд улыбнулся своей обычной вежливой улыбкой:

– Благодарю. Мне как раз нужно было открыть эту витрину. Твой отец попросил меня кое-что здесь переставить.

Он извлек из кармана связку ключей и шагнул к замку сдвижной дверцы. Венд оказался слишком близко. У Маевен засосало под ложечкой, а спину будто закололо иголками изнутри. Ощущение было знакомым – так всегда бывало, когда она собиралась сделать что-то неправильное. Но когда Венд находился поблизости, она каждый раз это чувствовала. Девочка отодвинулась чуть подальше, внимательно следя за тем, как он отключил сначала электронный замок, а затем отпер обычный. Еще секунда, и она отойдет достаточно далеко для того, чтобы можно было рискнуть бежать и звать кого-нибудь на помощь.

Венд запустил руки в витрину и осторожно, чуть ли не почтительно извлек оттуда небольшую золотую статуэтку, стоявшую среди ваз, солонок, колец и других золотых предметов. Держа статуэтку двумя руками – сразу было видно, что она довольно тяжелая, – он повернулся к Маевен. Девочка наклонилась к витрине и прочла этикетку, оставшуюся там от фигурки:



ФИГУРА КОРОЛЯ ИЛИ АРИСТОКРАТА (ЗОЛОТО).

ДОИСТОРИЧЕСКАЯ ЭПОХА.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ НЕИЗВЕСТНО.


– Это изваяние Единого некогда хранилось в моей семье. – Не успел Венд договорить, как рация у него на поясе громко затрещала. Он нахмурился. – Ты не отнесешь его своему отцу? Нужно бежать: кому-то я срочно понадобился.

Ура, вот он, идеальный предлог, чтобы улизнуть! Венд протянул девочке маленькую золотую статуэтку. Лицо фигурки стерлось почти до неразличимости, зато складки длинной накидки сохранились прекрасно.

Маевен решила не отказываться и протянула руки. Но стоило ей прикоснуться к фигурке, стало ясно: что-то не так. Заныли зубы, а по коже головы пробежали мурашки – волосы едва дыбом не встали. Девочка отдернула руки, но было слишком поздно: онемение и зуд распространились по всему телу. Похоже, странное недомогание как-то коснулось зрения и слуха: длинная пустая комната подернулась туманом и треск рации Венда стал еле-еле различим…











6









Туман был ужасно плотным и холодным. Маевен совершенно не понимала, где она очутилась. Она сделала шаг, споткнулась и обнаружила, что сандалии успели насквозь промокнуть в невысокой траве, густо усыпанной, словно бусинами, крупными каплями ледяной росы.

– Эй! – громко крикнула девочка.

Ее голос прозвучал четко и ясно, не породив эха, словно она стояла на открытом месте или высоко в горах. Как бы там ни было, Маевен не услышала ничего похожего на гулкий каменный отзвук, сопровождавший любое слово, произнесенное в галереях музея. Она оглянулась, сражаясь с подступающей паникой. Все было затянуто густым белым туманом. Все, кроме… розовой полоски рассвета справа. И еще сквозь туман проступало что-то темное впереди.

Превозмогая себя, Маевен сделала несколько шагов по ужасающе холодной и мокрой траве к темному пятну – ей показалось, что ноги онемели окончательно, – и обнаружила перед собой круглый камень, верхний край которого приходился ей чуть выше пояса. В середине камня зияло отверстие. Путеводный камень? Маевен почему-то сразу в это поверила, хотя он был в десять раз меньше, чем камень перед вокзалом в Кернсбурге.

Дрожа от холода в тоненьких летних шортах и футболке, она обиженно разглядывала камень. «Это происходит на самом деле! – думала девочка. – Венд провел меня! Это ужас! И я вот-вот умру от холода, и у меня нет ни малейшего представления о том, где нахожусь! Или когда!»

Тут она заметила, что покалывание исчезло. И тогда в глубине души откуда-то появилась увернность: ничего плохого с ней не случится. «Что ж, будем надеяться на лучшее!» – сказала себе Маевен. Можно, конечно, завопить погромче, только вот вокруг, похоже, ни единой души.

И вдруг ей стало гораздо теплее.

Маевен взглянула вниз и обомлела: ее сандалии превращались в ладные и прочные с виду сапоги, а шорты – в длинные и довольно мешковатые штаны из валяного сукна, которые сами собой заправились в сапоги. Футболка тоже изменилась: она увеличилась и разделилась на несколько частей, став вдруг кольчугой. Этот процесс сопровождался слабым звоном. Опытным путем девочка установила, что под кольчугой на ней две рубахи: одна тонкая, нательная, а вторая, поверх, потолще. Ощутив тяжесть на голове, она резко вскинула руку и прикоснулась к металлу легкого невысокого шлема. Маевен вспомнила, что этот шлем называется «барбют».

Путешественницу во времени охватила безумная радость. Она – воительница! Превратилась в девушку-воина прямо на глазах! Во всяком случае, насколько она могла видеть. Ее ногам в сапогах все еще было холодно, да и руки не сделались теплее, но тем не менее Маевен чувствовала тепло и бодрость. Кто-то или что-то – может быть, золотая статуя? – заботился о ней.

Поблизости, справа от нее, зазвенело еще что-то.

Молниеносно, словно дикий зверь, Маевен обернулась. Звон сменился хорошо знакомым ей фырканьем. Она осторожно двинулась в ту сторону, позвякивая кольчугой. Никакого сомнения, темное пятно в тумане на фоне розовой полосы рассвета было лошадью, терпеливо дожидавшейся кого-то. Неплохая кобылка, хотя, как смогла рассмотреть Маевен в полумраке, чересчур косматая. Животное оказалось оседлано, а за седлом приторочен сверток с багажом. Лошадь повернулась и выдохнула большой клуб пара, заметный даже в тумане, прямо в лицо Маевен. Она как будто знала девочку.

До этой минуты Маевен даже не понимала, насколько она соскучилась по лошадям. Почти не задумываясь, она разобрала поводья, поставила ногу в стремя и вскочила в седло. Ого! Резче! Кольчуга и сапоги оказались для нее тяжеловаты. И только когда она уже сидела верхом, ей пришло в голову, что лошадь почти наверняка кому-то принадлежит. Как в старые времена поступали с конокрадами? «А-а-а, ладно. Скажу: я очень сожалею, но был такой сильный туман, что я приняла ее за свою. Интересно, это сойдет?» Впрочем, сидя верхом, она чувствовала себя настолько хорошо, что все страхи почти исчезли. Когда повстречается с владельцем, тогда и будет разбираться. Девочка направила лошадь к путеводному камню и решила попытаться понять, где же она находится.

Туман постепенно редел, сползая в долину внизу, позади камня, но все равно Маевен ничего больше не видела.

– Э-э-эй! – неуверенно, вполголоса позвала она.

– О… прошу прощения, леди. Я совершенно не слышал, как вы приблизились.

Маевен снова резко, по-звериному обернулась на голос. Сидевший за путеводным камнем высокий человек встал и почтительно поклонился ей. Когда же он выпрямился, она увидела, что это Венд. Девочка встревожилась еще сильнее. Его волосы оказались намного длиннее – нечесаные волнистые белесые локоны, – что заметно изменило форму его лица. И вместо аккуратнейшей униформы, в которой Маевен видела его несколько минут назад, на нем красовалась усеянная разномастными заплатами мешковатая шерстяная одежда грубой вязки, а поверх был надет потрепанный кургузый полушубок из плохо выделанной овчины. Наверно, такую одежду двести лет назад мог носить бедный пастух. Она уставилась на молодого человека, спрашивая себя: «Неужели я действительно оказалась в прошлом? А он узнает меня? Или считает, что я невесть кто?»

Венд ответил на ее вопросительный взгляд со своей обычной суховатой вежливостью:

– Меня зовут Венд, леди. Если помните, мы с вами уже встречались. – (Получается, что он действительно знает ее.) – Я здесь для того, чтобы следовать за вами по Королевскому пути от одного путеводного камня к другому, пока вы не прибудете в Золотой город Хэрна и не провозгласите свои законные права на корону.

«Он разыгрывает меня, – подумала Маевен, – хотя ничего другого и не следовало ожидать: делает вид, что принимает меня за эту Нортен, или как там ее звали!» Но та неловкость, которую она испытывала, общаясь с Вендом, заставила ее буквально зашипеть. Он говорил с жутким северным акцентом. Мама и тетя Лисс всегда возмущались, замечая такой у Маевен. Впрочем, этот акцент мог бы показаться естественным, если бы только девочка не слышала собственными ушами, как Венд всего несколько минут назад говорил совершенно нормально, и потому она не могла избавиться от ощущения, что он притворяется. Это раздражало Маевен еще сильнее.

– Может, мне следует знать немного больше? – сердито спросила она.

Маевен едва не взорвалась, когда Венд смиренно поклонился:

– Вы правы, леди. Я открою вам то, что пока не знает никто другой. Перед вами тот, кого обычно называют Странником, и я содержу зеленые дороги…

Он умолк, не закончив эту странную фразу, и оглянулся через плечо. Снизу, из долин, донеслось громкое позвякивание сбруи. Маевен опять встрепенулась, словно испуганный дикий зверь, и увидела, как из сумрачной взвеси выехали два всадника. Они, казалось, добавили тумана – тумана их собственного дыхания и дыхания лошадей. Незнакомцы словно бы заполнили собой все пространство.

– Доброе утро, Норет, – произнес тот, что был меньше ростом. – Вы намного опередили нас. А ведь мы рассчитывали выехать вместе с вами.

Он сидел на поистине великолепной кобыле. Его одежда очень походила на ту, которой только что обзавелась Маевен, – кольчуга, маленький шлем-барбют и все прочее. Разница заключалась лишь в том, что на этом мужчине вся одежда выглядела опрятнее и богаче. Невероятно, но Маевен узнала его! Последний раз она видела эти резкие суровые черты у глядящего через плечо герцога Кернсбургского, написанного маслом на холсте.

Девочка испытала сильное, почти физически ощутимое потрясение, словно прикоснулась к обнаженному проводу и ее дернуло током. До этой минуты она по-настоящему не осознавала, что ее действительно забросили на двести лет в прошлое. Но рядом с ней находился живой человек, изо рта у него при дыхании и разговоре валил пар; человек, который, как она доподлинно знала, скончался давным-давно. Значит, все это происходит с ней на самом деле – вот ужас-то! Маевен растерянно посмотрела на более высокого всадника, пытаясь вспомнить, не знакомо ли ей и его лицо. Тот оказался совершенно юн и застенчив – зрелость только ждала его впереди. Одежда – а одет парень тоже был очень опрятно – сидела на нем так, будто это его лучший наряд, а он привык носить что-то куда более потрепанное. Лошадь его смотрела хмуро и неприветливо.

Нет, он был ей совершенно незнаком, но облегчение, которое испытала Маевен, сменилось самой настоящей тревогой, когда этот, молодой, улыбнулся ей. Причем по-дружески, немного смущенно, так, как будто знал ее очень хорошо. А она и понятия не имела, кто он такой. «О великий Единый! – воскликнула про себя она. – Ну почему же Венд не предупредил меня об этих людях?»

Она оглянулась на Венда. Тот смиренно ждал возле путеводного камня. От невеселых размышлений Маевен отвлек мужчина с резкими чертами лица.

– Как видите, – сказал он, – Митт и я прибыли, чтобы стать вашими спутниками на Королевском пути.

Маевен снова ощутила глубокую растерянность. Он проговорил эти слова настолько саркастически! Это была как раз та интонация, с которой должен разговаривать подобный человек. Она почувствовала себя так, будто ей пять лет. Впрочем, ее замешательство было вызвано не только этим. Маевен внезапно осознала, что понятия не имеет, в какое время ее занесло. Смутно девочка все же догадывалась, что ее швырнули на место этой женщины (как ее звали? Ах да, Норет), когда та находилась где-то на полпути к Кернсбургу. Но, судя по словам этого человека, она, скорее всего, угодила в самое начало поездки Норет с Севера. И это еще сильнее встревожило ее – вдобавок ко всем остальным бедам. Впрочем, среди множества неприятных мыслей выделялась одна: если Канкредин так быстро добрался до Норет, то много ли времени потребуется ему, чтобы разделаться с ней? А рядом с этой мыслью мелькала вторая, несколько более обыденная, но все же тревожная. Этот дядька на прекрасной кобыле не может стать герцогом Кернсбургским раньше, чем через несколько лет после воцарения Амила Великого. Если она теперь Норет и только-только отправилась в поездку, то Амил Великий в это время где-то в Дейлмарке и, возможно, даже не догадывается, что ему предстоит стать королем. Значит, этот тип пока что никак не мог быть герцогом Кернсбургским. И она понятия не имела, как его называть. Но по крайней мере, ей уже известно, что младшего зовут Миттом.

Она слегка улыбнулась Митту и попыталась величественно кивнуть его старшему спутнику. Тот ответил исполненным иронии поклоном и, приподняв одну бровь, взглянул на Венда. Ну да, как же иначе: он из тех, кто умеет шевелить одной бровью так, чтобы вторая оставалась совершенно неподвижной.

– Меня зовут Венд, – кротко ответил юноша, – и я тоже сопровождаю леди.

– Что ж, что ж… выходит, нас трое, – промолвил будущий герцог. – И сколько еще народу мы ожидаем?

Маевен не могла ничего ответить, так как, естественно, имела обо всем происходящем весьма смутное представление. И кто знает, чего от нее здесь ждут? Девочка просто сидела на присвоенной лошади и надеялась, что у Венда хватит порядочности хотя бы намекнуть ей.

Но Венд молчал. Все ждали. Застоявшиеся лошади волновались, а розовый свет зари тем временем сменился утренней серостью. Туман хоть и начал рассеиваться, но все еще оставался слишком густым, чтобы можно было рассмотреть детали пейзажа, которые бы подсказали Маевен, где они находятся. Она начала ощущать себя полной дурой. Наверно, так должны чувствовать себя хозяева, к которым не пришел ни один из ожидавшихся гостей.

Будущий герцог Кернсбургский, очевидно, думал о том же.

– Что-то многолюдных толп ваших последователей пока не видно, – заметил он.

Похоже, что Митта эти слова изрядно встревожили.

– Навис! – протестующе воскликнул он.

«Навис! – с великим облегчением повторила про себя Маевен. – А может быть, я должна называть его „ваше сиятельство“? Нет, это глупо».

– Предлагаю подождать, пока не станет совсем светло, а потом, что бы там ни было, трогаться в путь, – сказал Навис.

Это прозвучало скорее как решение, нежели предложение, будто Навис руководил всей экспедицией. Однако Маевен испытала благодарность за то, что хоть кто-то принял решение.

– Да, – ответила она, – правильно.

Это были первые слова, которые девочка произнесла в присутствии Нависа и Митта. Она заметила, что последний с озадаченным видом взглянул на нее, как будто ее голос, или акцент, или что-то еще оказалось не таким, каким он ожидал, и с негодованием посмотрела на Венда. Маевен была настолько сердита, что, пожалуй, могла бы треснуть по его такому безмятежному, серьезному и красивому лицу. Он обманом втянул ее в это дело, а теперь даже не хочет ничем помочь! Если кто-нибудь из этой пары поймет, что она не Норет, виноват в этом будет только он. Значит, так ему и надо!

К счастью, – похоже, что на самом деле к счастью, – Митт отвлекся: послышалось чье-то приближение, вернее, стук и негромкий гул, доносившийся снизу, из расступавшегося прямо на глазах тумана. Такие звуки могла бы производить целая толпа. Все обернулись на шум. Первым из тумана показался лопоухий, несчастный с виду мул. Пятно за ним превратилось в повозку, покрытую округлым парусиновым тентом. И повозка, и тент были выкрашены в спокойный темно-зеленый цвет. Бородатый мужчина, управлявший повозкой, тоже казался безмятежно-спокойным, под стать своему экипажу. Когда фургон накренился, въезжая на поляну возле путеводного камня, незнакомец поднял глаза и натянул вожжи с таким видом, как будто никак не ожидал встретить здесь хоть кого-нибудь. Маевен прочла имя, написанное на боку повозки крупными золотыми буквами: Хестеван-менестрель. Теперь это стало по-настоящему интересно. Ее мысли перенеслись к генеалогическому древу, нарисованному папой. А что, если это один из ее собственных предков? Ведь она и понятия не имела, что двести лет назад менестрели все еще бродили по стране.

– Вот это настоящий сюрприз, Хестеван! – воскликнул Навис. – Неужели Норет и тебя вдохновила на поход?

Он говорил еще ироничнее, чем прежде, зато менестрель ответил очень спокойно:

– Я решил, что пойду с ней. Да. – Слова вырвались у него изо рта с клубами пара, а голос, разнесшийся по поляне, оказался сильным, хорошо поставленным, хотя и не очень глубоким.

– Но, – вмешался в разговор Митт, – Фенна не в том состоянии, чтобы путешествовать!

В ответ на это из-за полотнища, закрывавшего фургон сзади, показалась голова мальчика.

– Мы ж не дураки, – заявил он. – Она осталась в Аденмауте.

Пробившийся сквозь утренний туман солнечный свет вспыхнул на его волосах ярко-алым пламенем. Маевен не могла оторвать от него взгляд. Этого парнишку она тоже знала. Перед ней был тот самый неизвестный мальчик-менестрель с портрета во дворце.

– А леди Элтруда оказалась так добра, что одолжила нам мула, – добавил Хестеван.

– Леди Элтруда всегда щедра, – заметил Навис. Вероятно, сейчас он сказал именно то, что думал: по крайней мере, в этих словах не звякнул его обычный сарказм. – А как там остальные последователи? Вы видели толпы народа, спешащего присоединиться к Норет?

– Кроме нас, на дороге никого не было.

И мальчик-менестрель, и Митт взглянули на Маевен с таким видом, будто боялись, что ее смертельно поразит это известие.

В следующий миг их лица отразили невысказанный вопрос.

– Э-э-э… – неуверенно начала Маевен, но потом решилась: – Что ж, полагаю, в таком случае нам нужно отправляться. – Сообразив, что ей полагается ехать впереди, она послала свою лошадь на зеленую дорогу, что бежала от путеводного камня, но вдруг остановилась. Венду коня не нашлось. – Вы сможете успевать за нами?

А если не сможет, то так ему и надо!

Венд нахлобучил на голову ужасный старый мешковатый картуз и сдержанно ей улыбнулся. Маевен чувствовала, что вот-вот возненавидит эту улыбку.

– Госпожа, я каждый день хожу по зеленым дорогам. Я буду идти рядом с вами, если только вы не поскачете галопом.

Лучше бы он перестал разговаривать в такой манере!

Поначалу все двигались молча. Маевен радовалась этой тишине. Ей предстояло разобраться во многих вещах. Девочка все еще была преисполнена осторожности испуганного зверька. Если еще несколько часов назад она боялась безумия Венда, то теперь к этому добавилось шокирующее открытие: он говорил правду и каким-то образом действительно перебросил ее на двести лет в прошлое! Посреди всей сумятицы мыслей одна проявилась достаточно ясно: эта экспедиция, в которой она принимает участие вместо Норет, должно быть, очень важна.

Для того чтобы сделать этот вывод, с лихвой хватало простого факта: в походе участвуют сразу два человека настолько значительных, что когда-то они были запечатлены на портретах. Это страшно: слишком уж большая ответственность ложилась на обычную девочку, которая по случайности оказалась похожа на эту самую Норет. Возможно, она все же спаслась и позже присоединится к походу. Но если это случится…

И тут Маевен снова вернулась к вопросу, который возник сразу же после того, как Венд в первый раз упомянул о Норет. Если Норет была такой важной персоной, то почему о ней нет никаких упоминаний в истории? Маевен не встречала ни полсловечка! И папа ни разу не называл этого имени. Ни один из музейных экскурсоводов тоже не говорил о ней, а ведь они же зубы стерли на изучении всего, что касалось Амила Великого. А самым страшным казалось то, что, поскольку Маевен теперь превратилась в Норет, она стала именно той, кому предстояло кануть в забвение. Девочка содрогнулась.

Ладно, сказала она себе, так или иначе, скоро появится Амил Великий. Нужно будет всего лишь переложить на его плечи все эти проблемы. Такая перспектива понравилась ей гораздо больше, чем мысль о том, что ей предстоит в полном одиночестве творить здесь историю – или навсегда исчезнуть. Надо просто продержаться, пока он не найдется. Она вскинула голову и попыталась определить, где же они находятся.

Зеленая дорога впереди плавно поворачивала и полого уходила вверх. По-видимому, она вела в горы самым коротким путем. Сначала дорога тянулась между двумя высокими коричневыми скалистыми склонами, которые закрывали обзор. Горы не меняются, и, когда окажутся в поле зрения, она обязательно узнает местность. Несмотря даже на то, что двести лет назад в Крединдейле не могло быть огромного нефтеперерабатывающего завода, а Ткачихина Пойма нисколько не походила на город, она все равно заметит что-нибудь такое, что поможет ей сориентироваться.

Все же на протяжении нескольких миль девочка так ничего и не увидела. Одни лишь рябины склонялись над головами, подобно стражам, да ручьи деликатно ныряли под дорогу и появлялись на противоположной стороне. Маевен задумалась об этой дороге. Зрелище весьма непривычное. Неужели Венд, говоря, что он «содержит дороги», имел в виду именно это? Маевен посмотрела на него; он шагал рядом с мулом Хестевана. Двести лет. Похоже, что так и есть. А значит, он – один из Бессмертных.

Она снова оглянулась и увидела, что дорога выходит на плоскогорье, окруженное голубыми цепями пиков и коричневато-зеленых склонов.

Путь понемногу забирал вправо. Маевен сразу узнала высоченный, похожий на подкову Абератский утес и тут же поняла, где теперь находится. На далеком Севере, где-то совсем рядом с Аденмаутом. Она, мама и тетя Лисс живут – будут жить – в каких-нибудь двух десятках миль к западу отсюда. Но мчаться домой, хоть даже и галопом, не имело никакого смысла. Она, наверно, сможет найти свой дом – тот был довольно-таки старым, – но встретит в нем совершенно незнакомых людей. Такие вот жалкие да одинокие мысли. Венд закинул ее в самое начало Королевского пути Норет, а ту похитили, так что ей предстоит путешествовать еще очень долго. Ну что тут скажешь!

Маевен обернулась и бросила очередной негодующий взгляд на Венда, заметив при этом, что все остальные участники похода тоже не кажутся очень счастливыми. Митт и Навис ехали бок о бок, но лишь для того, чтобы можно было спорить вполголоса. Как раз в тот момент, когда Маевен обернулась, Навис резко бросил:

– Никак не ожидал, что ты окажешься таким ханжой.

– Давайте называть вещи своими именами! – ответил Митт. – Вы воспользовались случаем!

– Я не пользовался случаем, – парировал Навис. – Уверен, что с твоим жизненным опытом ты должен иметь хотя бы отдаленное представление о том, что значит быть замужем за безнадежным пьяницей!

Он с высокомерным видом повернулся в сторону, обнаружил перед собой Хестевана и столь же надменно отвернулся от менестреля, как будто тот раздражал его ничуть не меньше Митта.

Впрочем, менестрель этого не заметил. Он рассеянно смотрел куда-то поверх ушей своего мула. Вероятно, музыкант вообще отличался мечтательностью, но в эту минуту он выглядел так, будто его мысли занимали какие-то малоприятные материи. Его ученик – Маевен успела уловить, что его имя Морил, – сидел со столь же задумчивым видом на козлах рядом с Хестеваном, пощипывал струны своей большой старой квиддеры и, похоже, тоже чувствовал себя несчастным. Маевен не заметила знакомого по портрету трагического выражения лица, но то, что мальчика одолевали невеселые мысли, сомнений не вызывало. Девочка подозревала некую связь этих тяжких дум с Миттом. В перерывах спора с Нависом последний бросил несколько дружественных замечаний Морилу, но тот или притворялся, что ничего не слышал, или давал короткий язвительный ответ, пресекавший любую попытку завести беседу.

И, судя по всему, никто, кроме Маевен, не был прежде знаком с Вендом. Закончив спор с Миттом, Навис попробовал заговорить с ним, но ответы Венда оказались настолько бессодержательными и полными самоуничижения, что Навис вздернул брови и умолк. «Так Венду и надо!» – злорадно подумала Маевен, но тут же одернула себя. Нет, это не пойдет! Нельзя же настолько по-дурацки начинать такое важное путешествие!

Рассердившись, она повернула лошадь боком, перегородив дорогу всем остальным.

– Что с вами?

Компания удивленно уставилась на нее, с трудом осаживая лошадей и мула. Конь Митта отказался остановиться и, вскидывая крупом, попятился к каменной насыпи, что тянулась вдоль дороги. Парнишка сердито хлестнул его:

– Ты когда-нибудь научишься вести себя нормально, тупая Графиня?!

– Что происходит? – осведомился Навис, надменно вскинув голову.

Этим движением он кого-то напомнил Маевен, но у нее не хватило терпения выяснять, кого именно.

– Послушайте! Вас здесь только пятеро, и каждый намеренно раздражает всех остальных. Прекратите это! Почему вы все не можете быть веселыми?

Митт, который как раз время от времени пытался приободрить спутников – Маевен не могла этого не признать, – еще раз хлестнул лошадь и обиженно возразил:

– Забавно слышать это от вас! Кто все это время ехал впереди мрачнее осенней тучи?

Противный Морил ухмыльнулся так, будто услышал что-то чрезвычайно смешное.

Маевен смерила обоих негодующим взглядом. Мальчишки!

– Ладно, я тоже постараюсь. Но приказываю всем быть веселыми!

– А как, по-вашему, мы сможем выполнить это приказание? – невинно поинтересовался Навис.

– Вы можете это сделать, если оставите свой проклятый сарказм! – парировала Маевен. – А вы, – она указала на Хестевана, – если перестанете спать на ходу.

Эти слова, казалось, поразили Хестевана в самое сердце. Он уставился на нее с ошеломленным и испуганным видом, который совершенно ему не подходил. Маевен не поняла, в чем тут дело, и это внезапно остудило ее пыл. Она ведь уже собралась перейти к Митту и предложить ему помириться с Нависом. А Морила она попросила бы перестать дерзить в ответ на все обращения. И тут взгляд Хестевана заставил ее понять, что она на самом-то деле ничего не знает о том, какие отношения связывали этих людей до начала путешествия. Может, она кругом не права? Поэтому девочка повернулась к Венду, единственному человеку, которого знала, и бросила ему:

– А вы должны оставить это вечное самоуничижение!

Венд сорвал с головы картуз и, судя по всему, собрался отвесить свой самый смиренный поклон.

– Нет! – остановила его Маевен. – Не вздумайте!

Вдруг Навис откинул голову и разразился оглушительным хохотом. Митт зафыркал. Морил ответил ему искренним хихиканьем. Даже Хестеван робко улыбнулся. Маевен показалось, что на лице Венда промелькнула тень усмешки. Благодарение Единому! Девочка перевела дыхание, повернула лошадь и поехала дальше, уставившись на большую птицу – орла? – парившую кругами возле ближних гор. Хотелось дать себе возможность остыть. Как она осмелилась повысить голос на Нависа? Впрочем, не важно. Это подействовало. Теперь позади звучала обычная доброжелательная беседа. Хотя, поговори она с каждым по отдельности, толку было бы куда больше. Глядишь, вызнала бы, из-за чего все они такие мрачные.

Пока она раздумывала об этом, ее нагнал Митт.

– Вы ведь оставили эту золотую статуэтку в безопасности? – спросил он. – Не забудьте, что она наполовину моя.

Маевен снова внутренне содрогнулась и насторожилась. У нее не было ни малейшего сомнения в том, какую статуэтку он имел в виду. Вот только та находилась в запертом стеклянном шкафу во дворце, который еще не построен, и была отделена от них двумя столетиями.

– О да, – сделав над собой усилие, бодро ответила девочка. – В полной безопасности. – И ведь не соврала же!











7









Первая беседа с Миттом оказалась для Маевен едва ли не самым трудным испытанием за всю ее жизнь. Еще до того, как они остановились «слегка перекусить», как выразился Навис, мнимая Норет чувствовала, что по лицу ее стекают крупные капли пота. Воздух понемногу сделался достаточно теплым, чтобы Маевен вспомнила – наступил день летнего солнцестояния, или, как его называли в старину, день Вершины лета. Вот только дело было совсем не в этом. Поддерживать разговор оказалось нелегко. Она поглядывала на Венда, надеясь, что он поможет ей хотя бы намеком, но, увы, тот спокойно и молча шагал, без труда держась вровень с кобылой Нависа. Глядя на него, Маевен решила, что Венд находится здесь лишь для того, чтобы выручить ее, если она допустит серьезную ошибку. В какой-то мере это успокаивало: значит, она пока не сделала ничего по-настоящему неверного, но все равно ей было страшно. Маевен хорошо представляла свое лицо, покрытое сплошной рябью – множеством веснушек и капель пота. Она ненавидела себя в таком состоянии. Девочка продолжала украдкой поглядывать на вытянутый угловатый профиль Митта, надеясь, что он не испытывал к ней такого же отвращения, как она к себе. Митт то и дело оборачивался и улыбался ей. Довольно скоро Маевен поняла, что парень волнуется ничуть не меньше ее. Возможно, дело в том, что ей, как предполагается, предстоит стать королевой? Но вскоре Митт сам все объяснил:

– Скажу вам прямо: прошлой ночью меня просто потрясло, что вам оказалось так много лет.

«Мне?! – изумилась про себя Маевен. – Да пропади они пропадом, эти веснушки! Ему же лет пятнадцать, вряд ли больше! А сколько же, по его мнению, должно быть мне?» Восемнадцать, подсказала ей память. Норет отправилась в странствие в день Вершины лета после того, как ей исполнилось восемнадцать. Тогда понятно, что Митту она могла казаться старой.

– Забудь об этом, – сказала она. – Пожалуйста!

Митт рассмеялся:

– Постараюсь.

Но от этого разговор нисколько не стал легче. Маевен пыталась выяснить, кто такой Митт, – любой северянин должен был бы сразу же распознать его ужасный южный акцент. И как он познакомился с Норет? Каким образом он связан с Нависом? Почему Морил его недолюбливает? Почему по разговорам Митта казалось, что он жил в Аберате, а не в Аденмауте? Что заставило его отправиться в эту экспедицию? Вот только Митт то и дело сворачивал разговор на золотое изваяние. Его злобный конь тоже не облегчал беседу – все время норовил укусить Маевен за ногу.

И каждый раз Митт резко дергал за поводья, заставлял коня повернуть голову и яростным голосом бранил его:

– Прекрати, Графиня! Сколько тебе говорить!

Услышав это обращение в шестой раз, Маевен не могла больше сдерживать смех:

– Почему ты называешь его Графиней? Ведь это же мерин.

– Я же вчера говорил вам, – не скрывая удивления, отозвался Митт.

Как же из этого выпутываться?

– А, ну конечно же! – торопливо воскликнула Маевен.

Нечто подобное повторялось почти непрерывно. Прекрасные пейзажи и свежий воздух должны были ее умиротворять, но несчастная Маевен чувствовала себя крайне неуютно. И все же девочка не отступала – ей на самом деле было необходимо выяснить как можно больше. В конце концов она, как ей показалось, смогла разобраться в истории со статуэткой: Митт и Норет вместе нашли ее на каменистой отмели Адена. Это заставило Маевен слегка нахмуриться. Тот странный сон, который она видела в поезде…

– И мне нужна моя доля денег, – сказал Митт. – Нужна до крайности. Деньги очень пригодятся еще и Навису, а то я и не стал бы беспрестанно твердить о них.

Маевен хорошо понимала, что парень предпочитал обо всем говорить прямо. Ей это нравилось, но заставляло чувствовать себя лгуньей.

– Статуя в целости и сохранности… честно, – повторила она.

Путешественница во времени все больше и больше надеялась, что лошадь, на которой она ехала, действительно принадлежала Норет. Ведь бродила она возле путеводного камня.

Норет объявила, что встретится со своими спутниками именно там, а затем ее похитили. Потому, скорее всего, это было ее животное, если допустить, что бандиты засунули претендентку на корону Дейлмарка в какой-нибудь экипаж, а лошадь при этом бросили. Если все происходило именно так, то золотую статуэтку стоит поискать в вещевом вьюке, притороченном за седлом.

Они остановились пообедать на заросшей ярко-зеленой травой поляне, окруженной высокой каменистой грядой. Маевен поспешно отвела свою лошадь в сторону и развернула вьюк, будто бы в поисках припасов. Еду она нашла – хлеб, сыр, яблоки и прекрасный на вид небольшой пирог, – хотя и оказалось ее совсем немного, гораздо меньше, чем могло потребоваться на долгий путь до Кернсбурга. Еще девочка нашла чистую нижнюю рубашку, мужские подштанники и несколько пар носков.

Даже на глаз было видно, что все подходит ей по размеру, так что лошадь, несомненно, принадлежала Норет. А вот статуэтки там обнаружить не удалось. Правда, нашелся еще сверток с одеялами. Он был очень мягким и легким и потому вряд ли мог скрывать тяжелый предмет. Маевен решила все равно проверить. Но едва взялась за стягивавший его ремень, как услышала совсем рядом чей-то голос:

– Ты не найдешь там изваяния. Оно украдено. – Голос был мужским, глубоким и раскатывался эхом.

– Что значит «украдено»? – поинтересовалась Маевен.

Она удивилась осведомленности этого человека. Девушка оглянулась, рассчитывая увидеть рядом с собой Нависа или Хестевана, и совсем растерялась, обнаружив, что Хестеван находится за много шагов от нее и все с таким же мечтательным видом сидит на козлах фургона, а Навис расседлывает кобылу на дальнем краю поляны. Это не мог быть и Венд – тот сидел, привалившись к колесу телеги, и доставал из котомки краюху хлеба. Митт, конечно же, был около Нависа. Морил вылезал из-под тента рядом с Хестеваном. В общем, все находились слишком далеко, чтобы заговорить с ней, – если, конечно, никто из них не мог передавать мысль на расстояние. Маевен окинула взглядом возвышавшиеся рядом камни, потом все вокруг и даже нагнулась, чтобы взглянуть, не прячется ли кто-нибудь за лошадью. Нигде никого. Однако, как только она наклонилась, одеяло само развернулось, показывая, что в нем ничего не спрятано. Золотой статуи в ее багаже не оказалось.

– Кто вы? – спросила девочка, не отрывая настороженного взгляда от своих пятерых спутников. – Где вы прячетесь? И как узнали?

Она говорила тихо, чтобы никто не смог ее расслышать. Ее спутники даже головы не повернули в ее сторону. А вот голос ответил, по-видимому, откуда-то из воздуха совсем близко:

– Я тот, кто всегда дает тебе советы. И чувствую, что изваяние находится где-то рядом. Оно у одного из пятерых.

– Премного вам благодарна! – Маевен свернула одеяло. – Не могу сказать, что от этого мне стало спокойнее!

Ей казалось, что она вновь погружается в кромешный ужас. Голова готова была лопнуть от тревожных мыслей. Тот, у кого сейчас статуэтка, мог забрать ее только у Норет. А отсюда следует, что один из ее спутников помогал устроить ее похищение, и этот человек точно знает, что Маевен – самозванка. Так почему же он молчит? Или невидимый советчик солгал?

– Отрадно видеть, что ты так спокойна, – снова раздался знакомый голос. – Ты разговариваешь как королева, которой вскоре станешь.

«Спокойна?!» – мысленно изумилась Маевен. Она поспешно, кое-как сложила одеяло и одежду во вьючный мешок и направилась к спутникам. Девочка держала пирог, сыр и яблоко и удивлялась, почему руки до сих пор не затряслись и она не выронила всю еду в траву.

Морил встретил ее на полпути. В одной руке он держал большой ломоть хлеба, а второй поддерживал квиддеру. За все утро Маевен ни разу не заметила, чтобы парнишка выпустил ее хоть на минутку. Можно было подумать, это часть его тела. Еще Маевен без малейшего удивления поняла, что это та самая квиддера, изображенная на портрете Морила. Та самая, что лежит в стеклянной витрине рядом с портретом. Вообще, в этот момент она увидела очень многое. Маевен ощущала себя зайцем, за которым гонятся собаки; ее широко раскрытые глаза не пропускали ни одной мелочи. Она впервые обратила внимание, что бледная кожа Морила в действительности усыпана веснушками, как и у нее, только у менестреля их было поменьше. Мальчик смотрел на нее с нескрываемым любопытством.

– В чем дело? – невнятно проговорил он с набитым ртом. – Вы что, увидели призрака?

– Да… Если не увидела, то услышала, – не задумываясь, призналась Маевен. – Из воздуха. Со мной разговаривал какой-то мужчина.

– Так и знал. Нечто подобное должно было случиться. Похоже, придется еще раз нарушить зарок. Подождите секундочку.

Он откусил большой кусок хлеба, набив полный рот, остаток краюхи положил на траву и взял квиддеру в обе руки. Какое-то время менестрель задумчиво жевал, а затем сыграл несколько полнозвучных, чуть дрожащих аккордов.

Маевен охватил покой, с силой заструившийся вдоль спины. Он перетекал в руки, расслаблял мышцы лица, о существовании которых она до сих пор даже не догадывалась. Девочка мечтательно улыбнулась, решив, что, независимо от того, кому этот голос принадлежал, у него более не было никакой возможности навредить ей.

– Благодарю, – сказала она.

Морил перестал играть, оставив струны квиддеры негромко гудеть, и окинул Маевен оценивающим взглядом:

– Это было легко. Вы на самом деле очень уравновешенная особа. – Он немного помолчал и добавил с величайшей серьезностью: – На зеленых дорогах случается всякая всячина. Об этом многие рассказывали.

Он нагнулся и подобрал хлеб. Митт и Навис прогуливались неподалеку. Морил, должно быть, заметил их краем глаза: его лицо сделалось еще бледнее и он сразу же ушел к Хестевану.

Маевен опустилась на корточки, прислонилась к тележному колесу и принялась за еду. При этом она поглядывала на поднимающиеся за камнями иссиня-черные горы. Из-за них виднелись серовато-коричневые вершины, макушкам которых тоже не удавалось спрятать цепь еще более острых пиков. А уж те упирались прямо в тяжелое серое небо. Ей необходимо как можно больше узнать о Мориле. Он на первый взгляд кажется одним из тех мечтательных типов, что бывают полностью погружены в себя. Но, будь он фантазер или же нет, парнишка замечал все, что происходило вокруг. А его – честно уж говоря – игра на квиддере была… Ну, не бойся, Маевен, произнеси это слово… Волшебной, вот какой была его игра. Этот мальчик в некотором роде волшебник, и надо выяснить, как у него получается творить чудеса.

Один из дальних горных пиков – цвета индиго – заслонил солнце и сделался на мгновение желто-зелено-пурпурным.

Венд вскинул руку, в которой был зажат кусок сыра.

– Золотой город!

Морил и Хестеван заговорили почти одновременно с ним, и получилось нечто вроде хора:

– Золотой город Хэрна!

– Да ладно вам! – возразила Маевен. – Этого не может быть! Кернсбург находится на много миль южнее.

– Мы так говорим, госпожа, – объяснил Венд, – когда пик заслоняет солнце. Так мы показываем, что помним город, невзирая на то что он уже давно разрушен и стерт с лица земли.

– Разрушен и стерт с лица земли… – повторила Маевен. – Но…

– Тем не менее так оно и есть, – осуждающе провозгласил Хестеван с повозки. – А разве вы этого не знали?

– Я… – Девочка оглянулась, вытянув шею, чтобы посмотреть на менестреля.

О чем Хестеван хотел ей напомнить? Что она должна была знать о Кернсбурге? Все экскурсоводы во дворце без устали напоминали о том, что Амил Великий восстановил город. Но ни один из них не подумал сказать, что он восстановил его из ничего.

– Руины и обломки кирпичей… – не то вопросительно, не то утвердительно произнесла она.

– Если судить по тому, что я слышал, то скорее трава и множество курганов, – отозвался Митт.

– Н-н-нда… – протянула Маевен. – И как, по-вашему, я смогу разыскать корону в таком месте?

– Действительно, как? – пробормотал Навис.

– Возможность представится, госпожа, – уверенно сказал Венд.

Наверное, он точно знает, где искать, подумала Маевен. Но когда все поднялись и снова двинулись в путь, ей никак не удавалось отогнать от себя мысль о том, что вся эта затея с каждой пройденной милей делается все более и более безумной. Может, Норет тоже поняла это и просто-напросто сбежала? Маевен не стала бы винить ее за это. Шесть человек отправились невесть куда по древним заброшенным дорогам. К тому же одного из этих шести неведомый голос обвинил в воровстве! Они должны найти корону, захороненную в городе, которого давно уже не существует, путешествуя без еды и почти без вещей, и все это для того, чтобы доказать, что совершенно чужая этому времени девчонка является королевой! Как будто графы позволили бы даже настоящей Норет занять трон просто так! Маевен с тревогой вспомнила, что графы в те дни были фактически маленькими королями, – на Юге короли похуже, на Севере получше, но при этом все они считали себя великими монархами. И во все времена зубами держались за троны.

«Но Амилу Великому это каким-то образом удалось, – напомнила она себе. – Постарайся не задерживаться слишком сильно, Амил. Я с великим удовольствием передам тебе все, что смогу разыскать».

Пока она раздумывала, зеленая дорога нырнула в следующее ущелье, густо заросшее то старыми, то молодыми рябинами, тонкими, как струны. Маевен поймала себя на том, что то и дело нервно посматривает на узкий горизонт, открывающийся высоко над головой. Вполне возможно, какой-нибудь граф послал сюда отряд своих дружинников удостовериться, что они не пройдут дальше. Конечно, это по приказу неведомого графа похитили Норет. И один из пяти ее спутников находится на службе у этого графа.

Она почувствовала себя намного лучше, когда дорога вывела их на зеленую высокогорную равнину. По плато гулял холодный, бодрящий ветер. Далеко внизу раскинулось серое море, испещренное белыми гривами мчавшихся бурным галопом волн. Казалось, что оно отвесной стеной поднимается к небу.

– Вот это уже лучше, – сказал Митт, подъехав к Маевен. – Возможно, это во мне просыпается рыбак: люблю смотреть на море. Хотя, может быть, это из-за того, что я холандец. А вы что скажете, Навис?

Тот подъехал с другой стороны. Он вглядывался в морскую даль так же, как и Митт, – так, словно видел перед собой родной любимый дом.

– Мне недостает синевы моря дальнего Юга, хотя я не жалуюсь на графиню из-за того, что она отослала меня в Аденмаут. Там очень много моря. Но я никогда, ни на одно мгновение не пожалел о том, что покинул Холанд.

Было даже странно слышать Нависа, говорящего без малейшей тени иронии. Маевен задумалась над тем, как бы узнать, чем они занимались в Холанде, но, прежде чем она успела сосредоточиться, Навис обратился к ней:

– У вас, конечно, свой, личный интерес к этому морю.

– Почему? Или вам известно что-то такое, о чем не знаю я? – резко откликнулась Маевен.

Конечно, говорить таким тоном было глупо, но, увы, так уж на нее действовал Навис.

– Я хотел сказать, что мы находимся совсем рядом с Крединдейлом, – терпеливо пояснил тот, – где, насколько мне известно, вы, Норет, появились на свет. Разве местный лорд не ваш кузен Кинтор?

– Да, но мы не станем здесь задерживаться, – быстро и решительно ответила Маевен.

Видимо, Навис ожидает, что они завернут к ее кузену, – эти мысли следует пресечь. Но ведь он не может быть прав: Аденмаут отделяют от Крединдейла многие мили по побережью! Чтобы попасть из одного города в другой, нужно немало времени, даже если ехать на автомобиле. Однако стоило отряду пройти еще немного, как впереди внизу открылась лента зеленой прибрежной равнины. Ее явно регулярно накрывал прилив. Эта болотистая полоса длинным мысом врезалась в море. Маевен сообразила, что именно на этом месте видела из окна поезда большой нефтеперерабатывающий завод всего несколько дней назад. Вот только было это в ее эпоху. Похоже, что старая дорога проходит напрямик через горы.

– Независимо от того, как вы относитесь к вашему кузену, – заметил Навис, – думаю, вы можете собрать здесь множество последователей.

«Последователей! Надеюсь, что нет! – воскликнула про себя Маевен. – Да и что я буду с ними делать?»

– Мне кажется, вам потребуется целая армия, – вступил в разговор Митт. – Покажите всем этим лордам, что у вас серьезные намерения.

Вероятно, они оба были правы, но Маевен не могла представить, что поведет за собой армию. Да она чувствовала бы себя дурой набитой! Ну и как теперь выкручиваться?

Береговая линия плавно изгибалась, и дорога следовала в точности параллельно ей, но настолько высоко, что Маевен не видела огромной Крединдейлской долины. А ведь она точно должна находиться где-то там.

Когда они вывернули к путеводному камню, отмечавшему начало спуска в долину, Маевен, к величайшему своему ужасу, увидела, что на плоской вершине небольшой скалы собралась внушительная толпа. Как только люди заметили их отряд, сразу подняли крик. «Норет! Норет!» – рвалось из сотен глоток. Маевен, не в состоянии справиться с собой, натянула поводья и остановила лошадь. Ей стало страшно. Глаза затуманились, а колени задрожали.

– Как вы думаете, чего они хотят? – задала она глупейший вопрос.

– Очевидно, поговорить с вами, – ответил Навис.

Судя по всему, он прав. Кто-то уже бежал к ней; один мужчина вырвался вперед, остальные же тянулись длинным хвостом за ним. На ветру развевались шарфы, распущенные волосы, воздетые руки, ленты и какие-то длинные, хлопающие вымпелы. «Флаги Вершины лета», – догадалась Маевен. Ведь здесь в эти дни должна проходить ярмарка Вершины лета. Ей захотелось пустить лошадь в галоп и умчаться куда-нибудь подальше. Как можно быстрее. Но толпа перегородила дорогу. И все эти люди, похоже, были очень рады встрече.

«О Норет! – воскликнула она про себя. – Ну зачем ты впутала меня во всю эту затею?»

Рядом остановился Венд:

– Может быть, я подержу вашу лошадь, госпожа, а вы сойдете и поговорите с ними?

– Я пойду с ней. Вы не могли бы подержать заодно и Графиню? – обратился Митт к Венду, заметив ее волнение.

– И мою тоже, – присоединился Навис, перекидывая поводья через голову своей кобылы.

Маевен была так благодарна им, что почти не почувствовала стыда из-за того, что ее страх оказался настолько заметным. Теперь она ощущала куда большую уверенность, направляясь навстречу бегущему к ней мужчине, – ведь с одной стороны, чуть позади нее, возвышался Митт, а с другой – бодро вышагивал Навис.

– Дочь Единого! – приветствовал ее запыхавшийся человек. – До нас дошло известие, что вы двинулись в путь сразу же после наступления Вершины лета. Просим у вас прощения за то, что мы расположились здесь, ожидая вашего появления, дабы попросить вас выслушать нас, но…

Тут к нему присоединились остальные. Они стояли, тяжело дыша, кивали, улыбались и пожирали ее глазами.

– Мы, все, кто здесь есть, десятники и штейгеры местных шахт, – объяснял мужик. – Я Танколь Кольсон, меня выбрали представителем от всех нас. Госпожа, не согласитесь ли вы побеседовать насчет нас с вашим кузеном лордом Кинтором? Мы уже совершенно не знаем, что делать, но определенно не хотим становиться беззаконными бунтовщиками, какими нас представляет его новая законотолковательница.

При этих словах люди, столпившиеся за его спиной, согласно забормотали.

– Все работают охотно и старательно! – доносилось до Маевен. – Земля здесь такая неплодородная! Летом еще ничего не продано, и поэтому он собирается платить лишь половину.

Чей-то срывающийся голос выкрикнул:

– Только в шахтах сейчас и можно заработать на жизнь!

Затем сквозь общий шум прорвался еще обрывок фразы:

– …А ведь у тебя семья, которую надо кормить!

Кто-то громко бубнил одни и те же слова:

– Это значит, лорду Кинтору придется продать своих лошадей, а мы этого вовсе не хотим.

Еще какой-то резкий голос несколько раз выкрикнул:

– Платят половину заработанного, а на зиму обещают вообще только четверть. Нас ждет настоящий голод, госпожа!

Тут подоспели отставшие. Люди окружили Маевен, и она уже почти не понимала, что они кричат, улавливая лишь отдельные фразы:

– Это все его новая законотолковательница! Заставьте его прогнать ее!

Или же:

– Мы простые шахтеры, госпожа, и не знаем, что делать!

Шахты, в тревоге думала она. Шахтеры. Девочка хорошо помнила Крединдейл своего времени и высящиеся вдоль побережья большие остроконечные горы отработанной породы, заросшие травой и деревьями, и развалины хозяйственных построек, и заваленные колодцы шахт дальше в холмах. Где-то был музей угольной шахты, но там Маевен не бывала. Зато она помнила слова тети Лисс о том, что в ее детские годы в Крединдейле всюду, куда ни глянь, были одни только угольные шахты. Значит, таким город стал достаточно давно. Но она понятия не имела, чего ожидают от нее все эти шумные люди.

– Успокойтесь! – крикнул Митт. – Неужели вы не понимаете, что невозможно разговаривать сразу со всеми!

Наступило небольшое затишье, которым поспешил воспользоваться Навис:

– Давайте назовем вещи своими именами. У вас возникла какая-то ссора с лордом Кинтором, и вы хотите, чтобы эта леди ее разрешила.

Со всех сторон раздались возгласы согласия. Митт наклонился к первому оратору:

– Послушайте, Танколь, раз вы представитель, то вам и излагать.

Избранный глашатай честно попытался, но выходило у него не очень: шахтер был явно не из тех, кто способен изъясняться коротко и ясно.

Маевен слушала его добрых четверть часа. Она была уже почти рада тому, что ее со всех сторон окружала плотная толпа, – хоть какая-то защита от холодного морского ветра. Правда, пристальное внимание людей невыносимой тяжестью ложилось ей на плечи.

В конце концов ей удалось понять, что ее, то есть Норет, кузен нанял новую законотолковательницу, которая сказала лорду, что он должен будет продать лошадей, поскольку в последнее время спрос на уголь заметно упал. В речи Танколя то и дело упоминались различные числа и доли – половины, четверти, трети, – так или иначе связанные с соотношением между выработкой и жалованьем шахтеров. Однако главным оказалось для Маевен то, что и Танколь, да и все прочие меньше всего хотели покинуть свой Крединдейл и последовать за Норет в качестве ее армии.

От этого ей стало намного легче. А еще ее охватила злость. Если даже обитатели родного города Норет не желали отправиться с ней, то ее миссию следовало считать невозможной. Но ведь представитель шахтеров говорил не только об этом. Митту и Навису, похоже, все было ясно. Девушка повернулась к ним:

– Не могли бы вы объяснить все это понятнее?

– Очень даже знакомая история. – Навис сурово нахмурился. – Одна из тех, о которых я рассчитывал навсегда позабыть, покинув Юг.

– Да-да, точно как там! – с жаром подхватил Митт. – Он говорит, что этот ваш Кинтор поставил закон себе на службу, чтобы тот помогал ему надувать шахтеров. Понимаете, Кинтор терпит убытки из-за того, что люди могут топить печи даровым торфом. А она – эта дама-законница – сказала ему, что для начала он может уполовинить заработок шахтеров летом, а позднее, зимой, еще немного сократить, ну, они же ничего не смогут с этим поделать. Если же станут жаловаться, это будет незаконно. Если станут собираться и решать, что делать, это будет тоже незаконно. Так как же им быть?

– Похоже, что они достаточно сообразительны, раз догадались обойти закон, устроив встречи на ярмарке Вершины лета и заодно сумев дождаться вас, – снова вступил Навис. – Но нельзя не задуматься над еще одним вопросом: сколько шахтерских жалований ваш кузен выплачивает своей новой законотолковательнице?




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/diana-uinn-dzhons/korona-deylmarka/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.