«Саша Давыдов»

И вдруг всё лицо ожило:

 
К чёрту грусть об ней!
 

Но он спохватился, и снова маска печали на лице:

 
Молю-ж вас, чтоб участье
Мне каждый оказал!
 

Никогда лицемерие не было передано с таким юмором, с такой элегантностью и с такой увлекательностью.

Давыдов страшно возмущался каким-то знаменитым французским исполнителем Синей Бороды, которого он видел в Париже:

– Вообрази! Танцует, когда поёт этот вальс. Танцует! А? Шут! Нет благородства!

Он облагородил свой образ Синей Бороды. Почти до дон Жуана.

Увлёкся им.

С ним слился.

Эпиграфом над всей его жизнью можно было бы поставить из того же «Синей Бороды»:

 
Чтоб жить послаще,
Как можно чаще
От жён своих вдовей!
 

– Однако, у вас в памяти много опереточных цитат! – скажет хмурый читатель нашего хмурого времени.

Да, есть.

Я помню их, как помнят песни своего детства.

Заканчиваю цитату.

 
Наш век короток, —
Менять красоток
Цель жизни всей моей!
 

Сколько женщин, – о, добродетельных! – теперь предавшихся молитве, нянчащих милых внучат, – сколько женщин украдкой смахнули слезу, набежавшую при известии о смерти легкомысленного друга их молодости?

Mille e tre.

Балерины и цыганки, и прекрасные московские купчихи, и французские актрисы…

Список был бы слишком длинен.

– Вы поёте порок?

Я пою легкомыслие.

Всё прекрасно, что приносит только радость.

Одно время старая, грешная Москва со снисходительной улыбкой рассказывала о беспутном «Саше»:

– Вы знаете? Давыдов каждый день ходит на Тверской бульвар посмотреть на своих деток. Трогательная картина! Три кормилицы одновременно выносят гулять трёх его дочерей. Одна законная, две незаконных!