Оправданный «отцеубийца»

– Пятисот, тысячи, двух тысяч не пожалел бы, чтоб только нас всех от таких мучений избавили!

Не забывайте, что это только «разговор».

О, Господи! Если бы всё, что говорится во зле, в раздражении, под влиянием душевной боли, «в разговоре», исполнялось, – святейший человек был бы величайшим из преступников. Сколько бы убийств совершил каждый! Но, к счастью, между словом и действием ещё огромная, для большинства непереходимая, пропасть.

Разве каждый из нас не восклицает:

– Полжизни отдал бы за то-то!

– Полсостояния отдал бы за то-то!

Значит это, что человек, действительно, «даёт обещание»?

Даже сам оговоривший Грязнова Коновалов должен сознаться, что слыхал от Грязнова эти вырвавшиеся слова «в разговоре», и что этот «разговор» поднимал он сам.

19 марта 1899 года у старика Грязнова было какое-то семейное торжество, и Горбунов приехал с женой.

Коновалов по обыкновению сидел и пил водку внизу, в мастерской.

Как вдруг сверху сходит в слезах Горбунов. Горбунов просил у тестя, чтоб тот, наконец, выдал за дочерью обещанное приданое: купил дом, как было условлено. Старик, как всегда, отвечал отказом в самой грубой, оскорбительной форме, при посторонних, так что Горбунов даже заплакал и ушёл.

Перед тем разговор по обыкновению шёл о новых «тиранствах» старика. Возмущённый этими рассказами, Коновалов ещё больше бесится при виде плачущего хозяина:

– Чёрт знает, что делает человек: и тиранит, и грабит!

Коновалов идёт во двор запрягать лошадь. В это время во двор выходит, закрывшись женским платком, истощённый беспутством, бессильный старик Грязнов. Он вышел, чтоб самому запереть ворота, когда зять уедет. Злющий как всегда он начинает привязываться и ругать Коновалова:

– За лошадью, такой-сякой, ходить не умеешь! Такая ли должна быть лошадь?

Выпивший, разозлённый Коновалов, – «не сын, не жена, – он молчать не станет», – отвечает ругательствами:

– Нешто лошадь по-своему переделаешь! Ты вон семью свою всю жизнь дрессируешь, и то всё по-своему выдрессировать не можешь!

Старик Грязнов отвечает ему на это что-то уж очень оскорбительное.

Коновалов окончательно выходит из себя, кидается на Грязнова, чтобы «задать ему встряску», сбивает его с ног и начинает «расправляться с ним по-свойски», берёт его за глотку.

Два человека: истощённый старик и здоровеннейший парень огромной силы.

Коновалов «увлекается» и, когда опомнился от прилива злости, видит, что старик-то мёртв.

На шум из дома выбегают Грязнов и Горбунов, видят труп и в испуге бегут обратно в дом.

Коновалов, вероятно, был, действительно, страшен в эту минуту.

Во двор выбежал подмастерье, 18-летний Мысевич. Увидав, что случилось, он бросился было бежать, но Коновалов остановил его:

– Стой! Видишь, какой грех вышел! Помоги мне убрать тело. А то и с тобой то же будет.

И дрожащий от страха Мысевич помогает Коновалову перенести труп в сарай и повесить на перекладине.

Грязнов и Горбунов, вероятно, так перетрусили, что никуда не годились: Коновалов их даже не попросил помочь, а предпочёл мальчишку Мысевича.

Коновалов подтверждает, что ни Грязнов ни Горбунов даже не притрагивались к трупу.