Восточный фронт

А дальше – созыв Учредительного национального собрания (поскольку то, прежнее Собрание, разогнал Петен, и оно, по присоединению Франции к Еврорейху, как бы утратило законность). Учредительное собрание примет Временную Конституцию уже новой, Четвертой Республики – где будет подробно расписана система выборов на всех уровнях – и утвердит состав переходного Правительства, исполнительной власти до утверждения постоянного Правительства Республики. Генерал де Латр Тассиньи, как отвечающий за ситуацию в стране во время всего процесса, скрепит своей подписью «решение о признании выборов состоявшимися», собственно Учредительным собранием. Затем акт должен подписать глава союзной Военной администрации. С началом первой сессии по утвержденной во временной конституции процедуре депутаты должны утвердить первый кабинет IV Республики. И самой первой задачей Национального собрания станет отработка и определение процедуры принятия уже постоянной конституции Республики.

– За скорейшее заключение мирного договора! Вернем Франции прежний статус великой державы!

Какой первый внешний признак неблагополучия государства? Когда блошиные рынки повсюду – вспомните наши девяностые. Так и в Париже сейчас торговали всем и везде – был бы антикваром, со временем и деньгами, столько бы интересного найти мог! Причем продавцами нередко были не местные (эти-то как раз понятно), но и американские военные, и в чинах – сам видел, как целый подполковник ходил по рынку со связкой наручных часов, налетай, покупай, кто желает? Едва удержался от того, чтобы подойти и спросить, ну и нахрен ему это надо? Тем более что часы, скорее всего, были краденые – нам рассказали в посольстве, что тут союзники мародерят, нам такое и не снилось! Причем чем выше звание, тем больше аппетиты – рядовые тащат сумками и рюкзаками, офицеры грузовиками, генералы поездами и пароходами. И это явление уже получило название «хаулиганизм», в честь особо отличившегося на этом поприще американского генерала Хаули. Который не брезговал присвоить даже эшелон с цементом – коль уж есть приятели на нью-йоркской бирже, где все можно легко продать! С нашими не сравнить – про деяния маршала Жукова, расписанные демократами в «перестройку», я наслышан, вот только не было в СССР товарных бирж, так что при желании не продашь, например, партию немецких пулеметов куда-то в Бразилию или Уругвай (еще один подвиг мистера Хаули), поневоле приходится ограничиваться личным потреблением. И если у нас с мародеркой всерьез боролась военная прокуратура, то у янки эта обязанность была возложена непосредственно на командиров, теоретически должных следить за подчиненными, ну и какой офицер-фронтовик станет своих людей наказывать за набивание рюкзаков?

– Франция должна заплатить за свое членство в Еврорейхе! Покаяться, признать вину и заплатить за ущерб – лишь тогда соседи нас простят!

Надо отметить, что Париж пострадал мало. Хотя попадались дома, так и не восстановленные еще с мартовской бомбежки сорок третьего, полтора года назад, – но перед многими другими французскими городами, при штурме разбитыми англо-американской авиацией до состояния щебенки, как день и ночь! Повстанцы (здесь, как и в нашей истории, было выступление партизан в последние дни) и войска «сражающейся Франции» генерала де Тассиньи, первыми вступившие в Париж, старались щадить свою столицу, ну а немцам уже не хватало ни боеприпасов, ни желания драться по-настоящему. На разборке завалов совсем не было видно пленных фрицев, как в наших городах – зато мелькало множество каких-то восточных рож. Что, эпоха толерантности наступила раньше времени – нет, это турки и арабы, которых Исмет-паша успел продать в Рейх, рабочей силой, теперь их и запрягли на неквалифицированный труд, копать и таскать.

– Работайте, негры, солнце еще высоко, – буркнул Валька, глядя на эту картину, – интересно, а куда они пленных немцев дели?

– Ясно куда, – отвечаю, – в свой Иностранный Легион загребли, как было уже.

А в целом Париж мне показался город как город! Хотя отец-адмирал наш, Лазарев Михаил Петрович, когда мы еще в Москве с ним разговорились, признался, что его тоже тянет на Париж взглянуть – не на Лондон, Берлин или Нью-Йорк. За тем же, что и мне – увидеть, сравнить. Может, это в нас гены предков говорят, которые Францию за эталон считали? Так вроде не было у меня в родословной дворян, с Волги мы… прапрадед у меня вроде по купеческой части был, а впрочем, не знаю. Впрочем, тот старый Париж, что знаком нам по романам Дюма, был практически полностью снесен и перестроен еще в середине девятнадцатого века, вместо тесных кварталов с лабиринтом узких улочек – многоэтажные доходные дома и широкие прямые бульвары, вдоль которых так удобно действовать артиллерией, подавляя беспорядки, тут ведь еще до Коммуны было, год 1830-й, 1848-й. Парижского шарма и вкусов я тоже как-то не заметил – а что до парижанок, так на мой взгляд, и в Москве и в Риме девушки и красивее, и наряднее. И взяла с меня Лючия клятву, что «ни на одну французскую шалаву даже не взгляну»! Да куда же я от тебя денусь, мой галчонок – вот успею домой вернуться до того, как ты мне наследника родишь, или приеду и увижу? А парижанки мне совсем не показались – было бы на что смотреть!

Успел уже увидеть, и не раз, как толпа гнала, поодиночке или группами, наголо остриженных женщин, облитых грязью и помоями – премерзейшая картина! Это наказывали тех, кто с немцами себе позволил, как в Еврорейхе называли, «вместе работать, учиться, влюбляться и отдыхать». Но и в обыденной жизни среди прохожих на улице таких «немецких шлюх» легко можно было узнать, так как им было запрещено покрывать бритые головы, даже в холод. И любой мог сказать: пойдем со мной, раз ты не отказывала немцам, то не смеешь отказать доброму французу, а тем более английскому или американскому солдату! Впрочем, я видел, как американцы днем, при всех, подходили к любой француженке, показывая купюру или упаковку чулок. Видел, и как однажды трое солдат-янки тащили в джип девушку (не бритую!), она визжала и пыталась отбиваться, а все на улице делали вид, что ничего не замечают. Ничего подобного не могло быть в Италии, да и в нашей зоне на юго-востоке Франции, вокруг Марселя! Здесь же нам строжайше было приказано не вмешиваться, во избежание провокаций – это не наша территория, и не наши проблемы!

Глядя на доблестных союзников в Париже, у меня возникало стойкое дежавю с Римом до начала событий – еще не тронутый войной, веселящийся город, и немецкие морды на улицах. Точно так же английских и американских военных в Париже отличала не только форма, но и самодовольное выражение на лицах, хозяев жизни, как у дойче юберменьшей. На второй день здесь я и Валька зашли в кафе-бистро. После того как пару часов болтались по улицам – святое правило, раз уж попал сюда, ознакомься с территорией, карта и опрос знающих людей это само собой, но личной рекогносцировки ничто не заменит. Ныряли в проходные дворы, в одном нас даже пытались ограбить, ну баловство одно, какие-то трое апашей, даже не с огнестрелом, а с ножами – решили, наверное, что двое чистеньких штатских (мы были не в форме) испугаются их грозного вида? Совершенно не обратив внимания на некий длинный предмет у меня в руке, завернутый в газету. Мы же не в Голливуд играем, даже от этой шантрапы по дури можно было стать «трехсотым» и выйти из строя, так что обошлось все предельно быстро, без красивых сцен и долгих нравоучений, ну не играет нож против нунчак, а работать против них, не имея ствола, это надо быть Брюсом Ли или Чаком Норрисом. А после зашли в бистро, где уже сидели трое американских военных (система званий у них сложная, и нашего аналога не имеющая, вот как перевести, например, «главный дивизионный сержант»?).

Нам по барабану, мирно проходим, делаем заказ, садимся поодаль, лицом к двери, это уже на автомате. Кроме нас и янки, еще какие-то французы обедают. И тут входят еще двое американцев, судя по возгласам, знакомые присутствующей тройки. Желают присоединиться, один свободный стул находится сразу. Американец хлопает по плечу одного из французов, тот встает, янки спокойно забирает его стул и двигает к своим (пять шагов к свободному столику, чтобы оттуда взять, сделать было лень). Наглеж – однако же не наши проблемы.

Доели, встаем, тихо-мирно выходим. И тут один из янки, тот самый, что стул отбирал, встает и хочет отвесить мне пенделя! Дурачок, это блокируется легко, и рук поднимать не надо, просто разворот «от бедра», вторая рука на подхват, настоящий «май гири», так хрен возьмешь, пробьет, ну а хулиганский пендель нефиг делать! Его стопа в захвате, довернуть носком внутрь и до упора – оп-па, янки летит мордой вниз, и с воем, тут минимум разрыв сухожилий, а если еще и мелкие кости в стопе переломаны, срастаться будет долго! Остальные, надо думать, к дракам привычные, вскакивают – вот только двоим пока стол мешает, третьим Валька занялся, а самому ближнему я, мгновенно переключившись (хромой валяется и не мешает пока, а затопчут, его проблемы) влепляю с правой ноги «его-гири» в живот, он воет и падает. Валька своего уже уложил, а вот теперь может всерьез начаться, если янки, оставшись двое против двоих, решат стрелять, тогда их валить придется, у меня метательные ножи в обоих рукавах закреплены, как раз полсекунды-секунду выиграть, чтобы после пистолет достать. Нет, на кулачках пытаются, ну тем хуже. Простите, мне с вами возиться некогда, еще на шум ваши приятели заглянут или патруль, так что достаю нунчаки. И сверху, по рукам, снизу ногой в бедро или в живот, работает безотказно! Все это занимает меньше времени, чем рассказ о том – вылетаем из бистро, в спину нам злобный вопль:

– Мы вас еще найдем, паршивые лягушатники!

Ну, ищите, не жалко. Французам не завидую, кто под горячую руку мстителей попадет – но это уже их проблемы. Ну что стоило Де Голлю поторопиться и войти в Париж первым? А теперь терпите, раз впустили гостей.

Через три квартала патруль у нас документы спросил – англичане. Стали любезнее, услышав, что мы русские, из посольства. Предупредили, что «скоро тут может быть опасно – возможен бунт».

– Я из Ковентри, – сказал английский лейтенант, – нам к разрушенным домам возвращаться, а эти еврорейховцы, лягушатники, не желают платить за горшки, что побили на нашей кухне? Нет уж, мы все с них взыщем, чтобы было честно!

Что готовят союзники для Франции – можно было узнать из «Юманите» еще месяц назад. Полная свобода торговли для английских и американских товаров. «Капитализация» по списку французских фирм, то есть выпуск дополнительных акций в свободную продажу – очевидно, что результатом будет скупка иностранцами контрольных пакетов. Обеспечение франка не только золотом, но и долларами и фунтами, то есть, по сути, импорт американской и британской инфляции. Особый, секретный договор, по которому вступление в должность президента и премьер-министра Французской республики должно согласовываться и утверждаться в Вашингтоне. Ограничение армии самой минимальной численностью, при запрете иметь военную авиацию, линкоры, подводные лодки – или же отсутствие ограничений, при условии подчинения французских вооруженных сил некоему «Западноевропейскому оборонительному союзу», то есть по факту английским генералам. Американские и английские военные базы, аэродромы, гарнизоны на французской территории. Если это не конец французского суверенитета, то что тогда?

Причем мы, советские, из источников, которые разглашать не берусь, точно знали, что это правда! Что для французских обывателей промелькнуло как «одно из мнений», на фоне множества других, а также воплей о будущем «осовечивании» и «околхоживании» стран советской зоны; вот только на редакцию коммунистической газеты буквально через два дня напала толпа неустановленных личностей и устроила погром. И как раз после в прочей прессе резко усилились вопли о возможной «диктатуре» Де Голля в союзе с коммунистами. Откуда-то возникли банды фашиствующих молодчиков, наподобие довоенных кагуляров^[9], на этот раз под патриотическими лозунгами, «бей левых ради порядка», «нам не нужны подвиги – нам нужен мир». Уже доходили сведения из провинции, что выборы в Учредительное собрание на местах часто напоминали «сицилийскую демократию» дона Кало. Что же будет твориться на выборах в Национальное собрание – по правилам, которые утвердит такая «учредиловка»? И есть ли сомнение, что такое Собрание послушно проголосует за все, что укажут Лондон и Вашингтон?

Когда мы вернулись в посольство, то получили выговор за то, что ввязались в драку. А если бы это провокация была, чтобы вывести вас из строя? Если бы американцы начали стрелять? Да и в рукопашке – их же пятеро было, против вас двоих!

– Ситуация была под контролем, – отвечаю я, – и трое стали небоеспособными в первые две секунды. А прочие – кто схватился бы за пистолет, тот покойник. Так что вероятность получить ранение для нас была совсем невелика.

– Но все же была! – сказал третий секретарь посольства (и наш куратор), – а нам завтра назначено, быть у Генерала. И вы тоже – может быть, его заинтересует встреча с «тем самым» Смоленцевым, кто фюрера брал.

Мы как пионеры – всегда готовы. Тем более что встреча полуофициальная, а значит, и парадные мундиры не нужны. Де Голля я издали уже видел, весной, когда он торжественно вступал в уже освобожденный нами Марсель, во главе колонны своих войск, сидя верхом на башне танка В-1 (нашли же раритет, привет из сорокового года!). Понятно, зачем нам сейчас нужен Генерал – патриот подлинно независимой Франции, а не американской подстилки. Союзники уже сейчас вспомнили, хотя всю войну его Генералом называли – что формально, по Уставу, его бегство в Англию в сороковом было дезертирством со службы, причем на тот момент его представление на чин бригадного генерала правительство еще не успело утвердить! Так что, полковник де Голль, вот вам орденок за заслуги, и почет, как спасителю Отечества, и даже генералом в отставке, с пенсией и мундиром, сделать вас можем, – но политику оставьте другим, а вы мемуары пишите, и выращивайте виноград. Ну а Франция в этой истории станет аналогом ФРГ из нашего мира – оплотом НАТО, набитым американскими войсками. И нафиг это СССР?

На аудиенции присутствовал еще один человек, представленный Генералом как Армад Мишель, начальник его личной охраны и «просто хороший друг». А также переводчик – ведь вам, мсье Смоленцев, легче будет говорить на родном языке? Что за фрукт, вот не было его в нашей картотеке, из эмигрантов, что ли – ведь после революции и Гражданской очень многие белогвардейцы в Париже осели. Если так, то во втором поколении, молод слишком, чтобы быть из «поручиков Голицыных». Но явно волчара – когда после любезностей перешли к моему рассказу (в общедоступной редакции), как фюрера ловили, то все понимает быстро, не переспрашивая, и переводит сразу, не задумываясь, подбирая слова. Будет мне лишняя забота дома – в рапорте подробно эту новую фигуру описать, чтобы отныне его в раскладе учитывали.

И вот дошло до обсуждения главной темы.

– Господин генерал, на посту президента вы были бы куда предпочтительнее для СССР, – сказал Большаков, – мы заинтересованы в сильной, подлинно независимой Франции, ведущей собственную политику. Которую можете обеспечить лишь вы, а не Тассиньи и не какая-либо иная фигура. И нас интересует, что вы намерены предпринять, в свете последних политических событий.

– А не ваша ли сторона в Штутгарте, при подписании капитуляции Германии, выкинула нас из числа победителей? – резко ответил Де Голль. – А теперь вы озабочены последствиями?

– Генерал, я надеюсь, вы не собираетесь теперь, как на востоке говорят, «повеситься на воротах своего врага»? Объективно у СССР и Франции сейчас наличествует общий интерес. И не в статусе дело – взгляните на ваших соседей-испанцев, от которых янки и британцы не получили ничего! Да еще как бы должны не оказались, за «Гибралтарский инцидент». Когда крейсер «Канариас» был без всякого повода потоплен британской подлодкой, что, как считается, послужило поводом для присоединения Испании к Еврорейху.

Ага, британцы! При мне топили – я же тогда на борту «Воронежа» был. Но о том промолчу. И англичане, наверное, догадываются – но докажите? А может, там немецкая субмарина была?

– Я знаю, что было на конференции в Мадриде, – ответил Де Голль, – когда Святой престол, СССР и каудильо выступили единым фронтом, а Лондон и Вашингтон даже между собой не могли договориться и, конечно, проиграли. Но Франция – не Испания и тем более не Италия. От меня-то вы что хотите?

– У вас не будет другого шанса, Генерал, – говорит Большаков, – нация помнит героев, но так же быстро забывает тех, кто отказался от борьбы. Признаю, что вы имеете некоторые проблемы, – но все же положение намного легче, чем в сороковом, когда вы не подчинились Петену. Не могу поверить, что вы не ведете какую-то свою игру – это ваше право, но согласитесь, любая игра будет успешнее, если ее согласовать с теми, кто заинтересован в успехе не менее вас.

Вспоминаю, что было в нашей истории. Там Франция вошла в число победителей. И Де Голль, в чьих заслугах никто не сомневался, вполне мог позволить себе «взять отпуск»: а когда эти недоумки напортачат, то позовут меня, спасать Отечество! Ну а если не напортачили бы – то могу предположить, что Генерал, все же не мальчик уже, вполне бы удовлетворился житьем на покое и писанием мемуаров, порядок ведь в стране! Вот только сейчас положение совсем иное – кажется, союзники всерьез вознамерились взыскать с Франции все свои убытки, причем так, что Бисмарк с его пятью миллиардами контрибуции покажется добрым благотворителем! И если это удастся, то ходить французам с протянутой рукой как минимум до конца столетия! Неужели Де Голль этого не видит – ведь не дурак же?

– …требования англичан о возмещении вами их убытков незаконны, – говорит тем временем Большаков, – что с того, что Петена избрал президентом законный парламент? Если после Петен разогнал парламент и отменил конституцию, на что права не имел. То есть с этого момента он узурпатор, и любые его решения, в том числе и по вступлению в Еврорейх, незаконны! Ну а после того, как немцы сгноили Петена в концлагере и поставили Францию под управление своих генералов, вообще ни о каком участии Франции в Еврорейхе говорить не приходится! Что до французов, служивших Гитлеру, так вы, формируя свой корпус из пленных, взятых нами на Днепре, наслушались историй об их «добровольности» – когда людям предлагали выбирать – концлагерь за саботаж или добровольцем на Восточный фронт? Впрочем, если и были те, кто шли по-настоящему добровольно, так их и будем судить, ну а Франция тут при чем? У Гитлера были добровольцы из Швеции, Швейцарии, – но никто не говорит об участии этих стран в Еврорейхе? Был даже Британский Легион СС! А как на оккупированных немцами Нормандских островах британские чиновники исправно исполняли приказы немецких комендантов, а «бобби» патрулировали вместе с фельджандармами? И вообще, не англичанам обвинять французов – после Мерс-эль-Кебира, Дакара, Мадагаскара, случившихся еще до Еврорейха, когда Виши официально считался нейтральным!

– В политике, в отличие от уголовного суда, действуют иные правила, – усмехается Де Голль, – вердикт выносится заранее, исключительно из политической целесообразности и реального соотношения сил. А всякие юридические формальные ухищрения нужны лишь… Как когда-то один наш король сказал министрам: «я буду действовать, а вы после искать законные объяснения моим действиям!» И нет дураков спорить – кому дорога голова на плечах, а не на плахе! А еще я могу привести слова Ленина, который сравнивал вашу страну после революции с «человеком, которого избили до полусмерти – и оттого не следует ждать от него героизма». Так и Франция устала, никто не хочет дальше воевать. Вы же хотите, чтобы французы опять шли на баррикады, за ваши интересы? При том, что солдаты Тассиньи получают жалованеь в британских фунтах – да и англичане, возмущенные, что мы, бывший Еврорейх, не хотим возмещать убытки, станут стрелять в нас без колебаний. Но зато ваша, советская позиция в Европе многократно усилится. Ценой жизней многих французов и урона их собственности!

Верно, французы – куркули еще те! Видел я под Марселем французскую деревню – дома как крепости, каменные, обычно двух-, даже трехэтажные, с огромным подворьем, сараями, конюшнями, все забором обнесено. Они тут все куркули – нет, оказывается, труд многих поколений, можно встретить крестьян, помнящих свою родословную подобно дворянам, со времен Ришелье, а то и Столетней войны! И очень боятся все потерять – ведь если на все это упадет шальная бомба, то не помогут ни соседи, ни государство, ни у кого не будет до этого дела и лишних средств. Помня, что творилось у нас в раскулачивание – что же будет, когда заморские дяди попросят этих поделиться честно нажитым?

– Это в наших общих интересах, – говорит Большаков, – неужели вы не понимаете, что «общий рынок» вас разорит? И никогда не будет сильной, богатой, суверенной Франции – за нее все решать будут в Лондоне и Вашингтоне!

Я слушаю и не понимаю. Не мог Генерал сдаться так легко – даже если шанс на успех невелик. Во Франции оккупационная администрация и англо-американские войска – и даже часть «свободофранцузов» под командой Тассиньи открыто на их стороне, они зальют кровью любое выступление! Так что будь я на месте Де Голля… пожалуй, тоже не вступил бы в безнадежный бой, но ведь и он в сороковом, когда все было кончено, вовсе не бросился с гранатой под немецкий танк, а улетел в Англию, выступив с заявлением, что продолжает сражаться. Цинично рассуждая, выигрышным ходом с его стороны было бы устроить в Париже восстание, «вторую Коммуну», а самому, погромче кукарекнув, удирать в нашу зону на юго-востоке, от Лиона до Марселя и Ниццы. Эта версия обсуждалась у нас в посольстве – было даже высказано предположение, что Генерал попросит у нас карт-бланш, бросить на убой местных коммунистов, местью за Штутгарт. И было сказано, что СССР не будет возражать!

– Все, что нужно Франции сейчас, это мир, – заявляет Де Голль, – как некий французский генерал сказал великому Наполеону, на его гнев по поводу сданной крепости. «Мой император, у меня было на то тридцать причин – во-первых, совершенно не было пороха». И Наполеон ответил: мне достаточно этой причины, остальные можете оставить себе. Французы устали, и не будут воевать ни за чью идею. Вот мой ответ – и я не вижу смысла в нашем дальнейшем разговоре. Однако же, будьте уверены, что если мне понадобится от вашей страны содействие, то я за ним обращусь. А свои проблемы мы решим сами. Честь имею!

Полный аут! И когда мы уже встали из-за стола, ко мне подошел Армад Мишель, обменявшийся парой слов с Де Голлем. И сказал по-русски:

– Товарищ майор, можно вам просьбу? – протянул мне листок бумаги.

Там было написано – Ахмедия Джабраилов, Азербайджан, район Шеки, село Охуд.

– Это я, – сказал начальник охраны Де Голля, – сержант разведроты… полка… дивизии РККА. Раненым попал в плен в мае сорок второго, под Харьковом, здесь во Франции бежал, партизанил. Нашим передайте, что живой я, не без вести пропал, и присяге не изменил. И после вернусь обязательно – вот только не могу сейчас Генерала оставить. Как только наши здесь победят – так и вернусь^[10].

У машины на площади меня ждал не только Валька, но и какой-то британский офицер. Подошел, представился и сказал:

– Мистер Смоленцев, официально уведомляю вас, что генерал де Латтр де Тассиньи подписал Акт час назад. Честь имею!

Это он про Акт, который послезавтра должны? Англичане меня за руководителя команды ликвидаторов приняли, «нет человека, нет проблемы»? И теперь сообщают, что Тассиньи (наверное, напуганный до ужаса) свою власть уже Собранию передал, так что убирать его нет смысла? Вот репутация – и что мне с ней делать? Скоро еще и на улице узнавать начнут, черт побери!

Мы не уезжали еще несколько дней – как англо-французы из Москвы в тридцать девятом, после подписания пакта Молотова – Риббентропа. Ждали, что Генерал одумается или решит открыть карты? Пока же иногда болтались по улицам – и когда зашли в один из вечеров я и Валька в то самое бистро, ввалилась толпа американцев, голов с десяток. А пара морд точно знакомые – кого мы тогда побили! Вот только мы сейчас в форме, со всеми регалиями – а это уже другой правовой статус, подозрительного штатского пристрелить могут, в посольстве рассказывали, были уже прецеденты, а вот офицера союзной армии – это будет полный беспредел и проблемы всем причастным. Короче, стрелять вряд ли решатся – а так мы вдвоем справимся, хотя мебель поломаем! Суки, вот если мне хоть одну звездочку с груди оторвут, я точно кого-то пришибу!

Узнали. Но вместо того чтобы толпой в драку – сначала один подходит, на морде фингал виден еще.

– Рашн?

– Русские, – отвечаю, – чего надо?

А тот в ответ заулыбался и стал говорить, что извиняется за тот случай, ну вы сами виноваты немножко, что же сразу не сказали, что не лягушатники? А еще вы классно деретесь, это и есть «русбой»? Фрэнку ногу сломали, ну так он подонок, всегда нарывается, вот и получил. Еще через минуту сидим мы уже в компании с янки, они галдят и смеются, как «Рашн, америка, френдс», ну как дети, да пацаны и есть, возраст чуть за двадцать, и, похоже, не воевали всерьез. При этом с детской непосредственностью, не сомневаются в своем праве трясти тех, кто слабее, раз лягушатники эту войну начали – они же заодно с Гитлером были? – и проиграли, то теперь обязаны платить за всё. В конце концов, мы же их всех не убиваем на месте, и в концлагеря не гоним – а морды набить это дело житейское, при случае. Такая психология хулиганистых пацанов – в разных чинах армии США.

Кто-то заинтересовался моими нунчаками. Ну я и выдал историю, как стоит где-то в Сибири заведение у дороги, и приходят туда крутые русские мужики, которые по лесам медведей гоняют. Народ очень суровый, и как поспорят, то все могут разнести, хозяину убыток, а как ему одному дерущуюся толпу разнять? Стрелять нельзя – тогда и те начнут, в ответ. А этой штукой можно уложить нескольких человек, даже с ножами – если вежливо, то просто руки ломает, если построже, ребра, ну а самым буйным в голову, насмерть. И компактное, в помещении работать удобно, и хрен рукой перехватишь, в отличие от дубинки – полицейское оружие, не боевое. Откуда у хозяина, бог весть, может, привез кто, а может, и сам придумал. А ведь всерьез слушают, запоминают – вот будет юмор, если теперь в Америке у полицаев нунчаки в обиход войдут?

На следующий день отбыли без проблем. В той жизни, в веке двадцать первом, Париж лишь на экране видел, здесь впервые взглянул вживую на мировую столицу культуры и прочей там моды. Как о несбывшемся мечтаю, приехать сюда еще раз, туристом, влезть на Эйфелеву башню, пройти по Монмартру, осмотреть собор Парижской Богоматери – вместе с Лючией, моим Галчонком, которая красивее всех парижанок! Ощутить под ногами парижских улиц вековую пыль – и положить цветы к могилам коммунаров на кладбище Пер-Лашез, все же самыми первыми в мире сражались и умирали за коммунистическую идею, уважаю! Ошибок, конечно, наделали, на которые после Ильич наш указал – так ведь опыта еще не было, методом тыка шли. Интересно, там, в мире двухтысячных, не был я фанатом коммунистической идеи, а вот здесь… Не только оттого, что присягу сталинскому СССР принял. А потому что увидел – есть шанс, что Союз не развалится, и будет в этом 2012 году Великий Русский Мир!

А пока что – провалили миссию. Правда, не по нашей вине.

В Москву летели все вместе. И Большаков тоже – и с отчетом, и по своим «морпеховским» делам. И нам тоже – рапорты писать, ну а после ждет нас дорога дальняя, на очень Дальний Восток! Удастся мне добыть настоящую самурайскую катану, как мечтал?

И приходят новости из Франции. Было Учредительное собрание, сейчас стало уже полновластное Национальное собрание. И этот парламент, все обсудив и постановив, решил…

Что??? Де Голль – президент?!!!

И его вступительная речь – ну прямо Черчилль в Фултоне, в иной истории! Русские, вон из прекрасной Франции! Да, и флот в Тулоне не забудьте вернуть.

Истинный политик! Что ему янки и британцы наобещали?

Из доклада Госдепартамента –

президенту США

4 декабря 1944 года (после вошел в историю

как «Французский меморандум»)

Проведение «плана Моргенау» по отношению к Франции, при кратковременной выгоде для финансов и экономики США, влечет за собой значительные политические, экономические и военные трудности в будущем.

Существенным является то, что Франция – в недавнем прошлом великая держава, одна из старейших европейских стран, и одно из первых буржуазных государств с высокой культурной репутацией. И отнестись к ней с чрезмерной и несправедливой жестокостью – значит, повторить ошибку даже не Версаля 1919 года, а Гитлера, объявившего всех людей «не арийской расы» вторым сортом, тем самым вызвав всеобщее фанатичное сопротивление, наиболее наглядно проявившееся в России. В последующем будет трудно объяснить ценности американского образа жизни народам Германии, севера Италии и Восточной Европы – увидевшим, что стало с французами. Напротив, европейцы (вошедшие в советскую зону влияния) будут убеждены, что «дикие туземцы» для нас начинаются уже за Английским каналом, – и что всякий, кто не англосакс, тот в нашем понимании человек второго сорта. Причем это, без сомнения, будет усилено коммунистической пропагандой – а вот наша пропаганда, даже при максимально возможной эффективности внутри Франции (полное подавление у французов воли к сопротивлению, принятие существующего положения), вне ее пределов даст противоположный эффект.

Также следует учесть обременительность для США содержание многомиллионной армии в мирное время. Оттого возможность переложить хотя бы часть этого груза на плечи сателлитов становится жизненно необходимой для американской национальной безопасности. Однако жестокий, фактически оккупационный режим во Франции полностью исключит использование в наших интересах военно-промышленного и мобилизационного ресурса этой страны – напротив, потребует дополнительных затрат на поддержание порядка. Которые, будучи постоянными (содержание во Франции группировки Армии США, достаточной для ведения боевых действий против СССР и Германии, а также подавления внутренних беспорядков), быстро превзойдут разовую выгоду от «плана Моргенау».