Чаша небес

– Где высаживаемся? – спросила Майра. – Изнутри Чаши или снаружи?

– Конечно, изнутри, – свел брови Редвинг. – Они же там живут.

Майра поджала губы.

– Несомненно, что именно с наружной поверхности объекта они запускают свои космические корабли, – сказала она ровным тоном. – Это сравнительно несложно. Достаточно погрузить корабль в лифтовую шахту, опустить на уровень ближайшего шлюза и вытолкнуть. В тот же момент корабль приобретет начальную скорость, грубо говоря, тридцать четыре километра в секунду. Отпадает необходимость пробиваться сквозь атмосферу или мембрану, которая эту атмосферу удерживает.

Клифф усмехнулся: Майра не меньше его самого ломала голову над принципами работы колоссального артефакта.

– Думаете, можно пробиваться через воздушные шлюзы? Снизу? Не исключено, что вернувшиеся или прилетевшие суда они притягивают магнитными вершами. Мы могли бы использовать…

Майра пожала плечами.

– Предположим, что мы это сделали. А как нам постучаться в дверь?

– Ну должна же там быть какая-то охрана… – начал Редвинг смущенно.

– Если мы постучим в дверь и нас впустят, – сказал Клифф, – с тем же успехом они могут заблокировать шлюзы и поймать нас в ловушку.

Вот это Редвинга проняло. Он откинулся в кресле и одарил присутствующих непроницаемой улыбкой.

– Выбор облегчается, да? Нам необходимо удерживать свободу маневров, пока не узнаем, с кем – с чем – мы имеем дело. Спускаемся через атмосферу.

– Нам придется пробиваться через мембрану, – заметил Клифф.

– Это они могут счесть проявлением агрессии, – добавил Абдус. – Я бы на их месте счел.

– Вас не удивляет отсутствие реакции? – рассудительно спросил Клифф. – Они должны были нас заметить. Отчего они никак не дали о себе знать?

– Хороший вопрос, – сказал Абдус. – Я не зафиксировал никаких электромагнитных сигналов. Вообще никаких.

– Странно, – сказал Редвинг. – Хоть широковещательного радио можно было ожидать…

– Возможно, они не используют радио, – ответила Майра, – а обходятся пиринговыми сетями с маршрутизацией по лазерным лучам. Как и мы.

Редвинг выпрямился в кресле и командирским голосом рыкнул:

– Абдус, у нас осталось время на размышления? Успеваем выбрать место высадки?

– Не слишком много.

– Тогда берем «Эрос», – решил капитан Редвинг. – Подготовьте его к вылету как можно быстрее. Сколько еще трупиков должны оттаять?

Интересно, это у Редвинга такой способ достижения консенсуса? Теперь на курсах повышения лидерских качеств такому учат?

– Как минимум двадцать, – озвучил очевидный ответ Клифф, – для мало-мальски сложной операции на поверхности.

– Размораживайте.

5

Они не сводили зорких приборов и беспокойных глаз с Кубка мира, занимаясь реконфигурацией вспомогательных кораблей. Бет перевела «Искательницу солнц» на удобную для запуска «Эроса» орбиту. Маневрировала она очень осторожно; впрочем, расстояние от поверхности, пускай даже различимой в превосходных деталях, оставалось огромным. Даже орбитальные встречи потребуют здесь недель подготовки. Это вам не планета…

За время маневра оживили тех, в ком нуждалась будущая экспедиция: инженеров, техников службы поддержки, «почвенников» – всех, кто призван был трудиться на планетах. Редвинг стремился минимизировать число участников вылазки: коль скоро нынешняя команда в полном составе отправится в Чашу, ей тоже потребуется замена, и плохо, если разбуженных не удастся подготовить.

Оттаявшие пришли в крайнее изумление, что было неудивительно.

От одного взгляда на корабельные новостные ленты у вновь очнувшихся захватывало дух. Редвинг быстро усвоил, что полезнее для психики попросить очередную партию разбуженных провести инструктаж следующей. Да и Клифф совсем вымотался от неустанного повторения сведений о невообразимой ситуации.

Он целые дни напролет исследовал озера, реки и океаны Кубка мира – или, как некоторые говорили, Чаши. Попытавшись изобрести не менее информативное, но не столь приземленное наименование, Клифф потерпел неудачу. Что до голубых и синих пятен, усеивавших поверхность, то в их размещении намечался несомненный порядок. Крупных пустынь или бесплодных земель не обнаруживалось. Все территории получали вдоволь влаги и ветра.

Первым разбудили Фреда Ояму, чтобы Клифф мог поработать с геологом при картографировании.

– Это же не геологическая структура, – было первое, что сказал Фред. – Это, м-м, здание.

– Здание размером с внутреннюю область Солнечной системы, – подтвердил Клифф. – Но кто-то же его спроектировал, разве не так? Взгляни, как неукоснительно соблюдается фрактальное распределение озер, рек и морей.

Фред размышлял.

– Оптимальный способ распределения воды. Они стремятся избегать пустынь? Но вот участок… выглядит совсем как пустыня. А этот лес может быть… ладно, пустое.

– Похоже на символы, – согласился Клифф. – На письменные знаки. Кто-то закодировал сообщения в ландшафте, гм? Совсем как в «Путеводителе по Галактике для путешествующих автостопом», там еще парень дизайном фьордов занимался, помнишь?

Фред непонимающе глядел на него.

Редвинг, кстати, не слишком охотно согласился разморозить Фреда Ояму. Биография Фреда недвусмысленно аттестовала его как ярко выраженного аутиста, почти лишенного социальных навыков. Росточка он тоже был не ахти какого, едва укладывался в требования. Его, по существу, близко никто особо и не знал. Понятное дело, в экипаж набирали не одних только экстравертов – психологи требовали разнообразия. Редвинг как-то заметил, что веселая вечеринка, на которой все говорят одновременно и никто не слушает, годится только для записи эталонно зашумленного спектра, и провел аналогию с командной работой; однако та же биография содержала длинный перечень оригинальных идей Фреда, суммированный заключением, что в интеллектуальном аспекте он почти гениален. Это-то Клиффу и нужно было.

Клифф указал на переходную зону изящного закругления от цилиндра к обширному зеркальному куполу.

– Я все пытаюсь сообразить, каково это – обитать на поверхности, которая у тебя из-под ног уходит. Вся конструкция вращается согласованно, и как только уклон меняется, центробежная сила тяжести оказывается направлена под углом.

Фред увеличил этот участок.

– В этой области реки текут вверх и попросту исчезают в песках. – Он щелкнул пальцами. – Я понял! Центробежная сила тяжести работает против кривизны высоких широт Чаши, направленной внутрь. Вода не заливает зеркала, потому что не может туда подняться. Самой по себе гравитации достаточно, чтобы очистить это обширное пространство от всех следов жизни. И, может быть, даже от воздуха.

Фред, как всегда, попал в яблочко. На борту «Искательницы солнц» дураков не было. Лишь люди с иным складом ума или люди, с которыми ты мог не согласиться. Стоило об этом помнить.

– Похоже, что ты прав. Зеркала играют важнейшую роль, и строители не хотели, чтоб они поросли лишайниками или чем-то в этом роде.

– Вся структура жестко разграничена: цилиндр для жизни, зеркала для фотонной тяги, – покачал головой Фред. – Какая превосходная идея!

– Интересно, кто мог вообще до нее додуматься?

– Кто-то, кому нет нужды спешить. Конструкция ускоряется очень медленно. – Фред посмотрел на блестевшую вдалеке струю – колонну из алмаза и слоновой кости, оплетенную вечно шевелящимися щупальцами. – Эта плазма толкает вперед звезду.

– Согласен, странно у них мозги работали. Но… инженерная мысль везде одинакова: если что-то не фурычит, его надо модифицировать.

– Хочешь заняться обратной разработкой этой штуки? – усмехнулся Фред, повертел лысой головой, словно желая поймать далекий свет. – Отлично, отлично…

Клифф задал большое увеличение участка, где свет центральной звезды отражался от атмосферной мембраны. Они с Фредом продолжали болтать о том о сем, а Клифф всматривался в картинку. Сверкающая поверхность должна быть довольно тонкой, но все же она удерживает воздух – а это именно воздух, 19 процентов кислорода, 72 процента азота, следы углекислого газа и благородных газов.

Потом он увидел это: клочок мембраны, от которого свет не отражался.

Они увеличили картинку до предела разрешающей способности телескопов и вызвали Редвинга.

– Думается, мы нашли неприкрытый участок, – сказал Клифф, указывая на темный, словно выгоревший кружок. – Он примерно сто километров в диаметре.

– Как они это терпят? Разве воздух не улетучивается?

– А если они открыли его совсем недавно? – заметил Фред. – Для нас. Структура таких размеров может и потерять немножко…

Редвинг по очереди отсмотрел все снимки, во всех спектральных диапазонах, и наконец произнес:

– Открытые зоны… Ну что же, это имело бы смысл. Для посадки из космоса?

– Мы так и поняли, – сказал Фред.

– Значит, проблема поиска места высадки отпадает, – с тонкой самодовольной усмешкой ответил Редвинг. – Спускаемся.

6

Если сердце твое огромно, думал Мемор, и вдоволь у него силы одолеть супостатов, тогда в игру вступает мудрость. Изведав помыслы врагов, избегнешь их атак. Как только сердце твое одолеет противников, можно будет направить их на путь истинный, указанный многотрудно завоеванной мудростью.

Он встряхнулся. Рассуждение это всплыло из потаенной доселе части сознания… неутомимой части, что вскоре преобразует его разум в ее разум. Мемора ныне охватила лихорадка Перемен.

Не лучшее время улаживать кризис, подобного коему не видели предшествующие восемь в квадрате поколений. Жизнеформы следует лепить в мире и спокойствии, но, видать, не суждено это Мемору. Минует несколько кратких циклов, и он сделается женской особью; впрочем, он еще не вполне утратил присущее мужским особям чувство радости и всемогущества, чувство Танца. Он даже обонял аромат Перемены, распространявшийся от него. Гормоны лютовали, молекулы ярились, сражаясь за превосходство в кровяном потоке. Накатывали и отступали волны лихорадки, подобные записанным химическими символами докладам с поля битвы. Перемены эти внедрялись еще Основателями и теми, кто наследовал Им: бесчисленные эпохи придали трансформации сакральный статус. Мемор понимал, что нынешнее переменчивое настроение и раздражительность – неотвратимая плата за обретение высшей мудрости. Цена высока. Сколь нелегко уплатить ее в разгар кризиса!

– Нисходит Повеление, – возгласила Префект в собрании Астрономов, играя тонами древнего языка.

– Повеление пребудет, – отвечал хор. Собравшиеся занимали отведенные им места под куполом.

Мемор пропустил мимо сознания докучливые детали обсуждений. Тело его оставалось неподвижно, разум же бурлил от подаваемых изменявшейся личностью импульсов. Даже Подсознание, обыкновенно смирное и послушное, покрылось коростой ароматов и овевалось будоражащими ветрами. Размеренные течения его заузливались от беспокойства.

Технические подробности он, однако, выслушал со всемерным вниманием. Сзади приближался звездолет довольно примитивной конструкции. Диагностические сенсоры показывали, что корабль предпринял разворот и пошел на сближение, как если бы первоначальный курс уводил его прочь от Чаши. Возможно, пришельцы направлялись к звезде, сиявшей впереди, к светилу, откуда исходило гравитационное излучение?

По собранию Астрономов прокатился шум. Из возбужденного гогота рождались все новые предположения. Отслеживая сигналы с приближавшегося судна, они заметили, как звездолет послал вспять несколько импульсов. Спутники зафиксировали их, однако лингвистам не удалось извлечь ничего, кроме простых правил грамматики и контекстуальных конструкций. Отраженный в языке интеллект этих существ не отличался сколько-нибудь интересными чертами. Линейная логика рассуждений, несколько слоев смысла. Они напоминали свой корабль – примитивные, но амбициозные. Предпринять настоящее космическое путешествие на столь утлом суденышке! Инженеры-консультанты – крохотули рядом с полнорослыми Астрономами – обратили внимание на любопытные характеристики магнитополевой конфигурации и предложили исследовать удлиненный тонкий кораблик детальнее.

Возобновилась жаркая дискуссия. Мемора начало раздражать творившееся вокруг. Снова и снова воспроизводится давний диспут: Наблюдатели (их презрительно называли Сидельцами) против Танцоров. Префект предъявила собранию старинные записи и даже дала слово голосам далекого прошлого. Опыт предков, сделал вывод Мемор, говорит в пользу Танцоров. Неудивительно. Истории перемен всегда захватывают более, нежели истории стазиса. Перемены – суть Истории, так велит эволюция. Этот приказ цепко внедрен в мозг.

Астрономы древности запускали множество кораблей, в основном через Гамма-Пику. Они посетили множество планет, обследовали их – и забросили. Об этих случаях сложено мало историй, однако Наблюдатели продолжали апеллировать к ним. Мемор потянулся, желая показать, что следит за происходящим. Наблюдатели так напыщенны и скучны, но… Мемор оставался мужской особью, а Танцорам нравились увлеченность и разнообразие. Мудрость является позднее: Наблюдатели почти поголовно женского пола.

Мемор ныне пребывал посередине между ними. Он ощущал надвигавшиеся Перемены, но мужское мировосприятие еще сохранялось.

Ассамблея довольно долго ковырялась в пыльных архивах. Мемор плыл на волнах историкоморя, переживал записи так, словно они относились к его личному опыту. Красочные, увлекательные, снабженные аннотациями древних трюков и смелых эксплойтов. Он искренне восхищался.

Чаша Небес избегает приближаться к солнцам. Она слишком величественна, слишком массивна, способна столкнуть с орбит обитаемые миры. Она посылает корабли. Телескопы у Астрономов, впрочем, всегда были великолепны; точная природа мира или его спутника выяснялась задолго до запуска корабля с ободка Чаши к интересовавшей исследователей системе. Путешествия к планетам отнимали не одну сотню долгих циклов. Один или несколько крейсеров комплектовались модулями для высадки на поверхность, а иногда приходилось сооружать орбитальные лифты и доки.

Мемор выпрямился, издал фыркающий звук, сфокусировался на становящихся однообразными записях. Ну вот, скажем, более или менее захватывающая история. Чаша пролетела поблизости от массивной планеты, слишком массивной, чтобы высылать туда экспедицию. Кораблематка расположилась в квазиустойчивой точке недалеко от крупнейшего спутника; суда странных угловатых очертаний поднялись с поверхности массивного мира, подобные розовым искрам: ракетные двигатели. Орбитальных лифтов не оказалось. Простейшие технологии. И как только пальцезмейки вышли в космос – изобретательные же они существа! Сотни долгих циклов миновали во взаимном изучении. Маленькие пальцезмейки в результате несколько усовершенствовали свою технологию, но ничем таким, что могло бы угрожать Чаше, не разжились. Чаша, конечно, получила взамен самые крохи.

Затем двести пятьдесят шесть пальцезмеек отправились в Чашу на борту кораблематки. Небольшая колония интегрировалась легко, не потребляя значительных ресурсов. Они оказались куда способнее к тонкой работе, нежели большинство Птиценарода. Искусные ремесленники, великолепные техники-ремонтники. В эти дни их редко удавалось увидеть: обитали они в основном под землей. Мемора поразило уже то, что столь крошечные существа вообще вышли в космос, принимая во внимание их страстную привязанность к подземным укрытиям.

Уроки эпох развертывались и прокручивались в мозгу Мемора. Вокруг него остальные Астрономы также бороздили глубины истории. Одну из старых особей сморил сон. Из уважения к ее мудрости все сделали вид, что ничего не замечают.

Вот история о том, как некие бандиты атаковали приближавшиеся исследовательские корабли Астрономов. Астрономы дали отпор. Оборонительные комплексы Чаши проявили себя достойно. Астрономы продолжили свою миссию. Несколько отрядов Захватчиков заманили на поверхность, взяли в плен, использовали в евгенической программе, натаскали на покорность. Ныне эти существа с четырьмя конечностями неплохо проявили себя в земледельческой экосистеме.

Существа, именуемые силами, явились как мародеры. Они воспринимали Чашу как средоточие высокотехнологической цивилизации и желали вкусить ее тайн. Первые циклы после их пленения оказались весьма суматошными, но постепенно волшебство тренировочных программ победило. Силы проявили себя умелыми работниками, ныне – практически бесценными. Адаптированные к их анатомии космоскафандры позволяли им выполнять сложные задания в инфраструктуре Чаши. Впрочем, даже теперь, спустя двенадцать миллионов долгих циклов, их преданность оставалась несколько неустойчивой.

Мемор продолжал листать историю за историей. В воздухе вокруг него реяли изображения. Голоса мертвых возбужденно повествовали о давно забытых триумфах.

А вот – исполинская газовая планета, родной мир живых дирижаблей. Зонды сумели захватить достаточно молоди, чтобы дать начало устойчивой популяции. Существа эти жили и плодились в воздухе, лишь изредка спускаясь на поверхность. В плотной атмосфере Чаши им было уютно и безопасно. Биоинженеры искусно перенастроили их гены на физическую выносливость и повиновение. Спустя миллион долгих циклов дирижабли превратились в неоценимо важный элемент цивилизации Чаши. Они предоставляли возможность воздушных путешествий без затрат топлива. Такое наслаждение было доступно всем особям на высших ступенях иерархии Птиценарода.

Мемор погружался в анналы истории, одновременно сражаясь с обуревавшими его судорогами, спазмами, приступами.

А оно вообще того стоит – превратиться в женскую особь?

Трудно судить сейчас, в нескончаемой агонии. Он как мог сфокусировался на главном. Разум воспарил над исстрадавшейся плотью. Подсознание сбросило маску и вышло на бой с болью и лихорадкой, пока Сознание укрылось в глубинах прошлого.

Вот иномирские существа не сумели должным образом адаптироваться к новой экологической нише. Генетические модификации не дали результата, однако их удалось трансформировать в новую форму жизни – скрикоров, ценную и приятную на вкус добычу. Этих животных можно было употреблять в пищу необработанными, удовольствие оттого не умалялось. Мемор тут же сильно проголодался, внутренности его заныли: от одного лишь соприкосновения с сенсорно сладостными концептами погони и добычи ему нестерпимо захотелось отведать такого скрикора.

Истории успеха развертывались, всплывая из глубины веков. Они породили достигнутый ныне идеальный политико-экологический баланс. Чаша была не статичным инструментом, не артефактом, а живым существом. Впервые за миллионы долгих циклов нагрянули гости. Конечно, их можно испепелить, хотя и не без труда: это потребует мастерского обращения с колоссальными энергиями. В прошлом такое уже случалось.

– Гамма-Пика нацелена, – сообщила старшая и указала на звездную чашу. Корабль пришельцев намеревался влететь прямо в струю. Вот дебилы! добавила от себя старуха.

Мемор, покачиваясь на непослушных ногах, поднялся было, намереваясь вступить в спор.

Что мы, в конце концов, теряем? Это корабль-ионоточник, построенный по необычным дизайнерским принципам и с немалой конструкторской смелостью. Он позволит ознакомиться с новыми режимами интеллекта. Странными, увлекательными режимами.

Приключение!

Высказавшись, Мемор сел. Остальные затянули свои подвывающие песни: дискуссия продолжилась.

Мемор пытался отслеживать дискурс, никак не выдавая смятения от борьбы с самим собой. Разум его переполняли диковинные эмоции, древние истории укладывались с ними в странное симфоническое мыслеединство. В избранных историях ничего не говорилось о поддержании стазиса. Перемена значит действие. Действие значит приключение. Наблюдатели следят за равновесием Чаши, но авторы лучших песен – сплошь Танцоры. Разумеется, случалось, что незваных чужаков попросту уничтожали. Но разве это не скучно?

Возможно, Мемор и его соседи слишком уж увлеклись героческими историями о переменах и подвигах. Время покажет. Но пока что Мемор еще Танцор. Он должен действовать сообразно.

Его так захватила сопровождавшаяся жаркими приступами лихорадки внутренняя борьба, что он едва отметил, как Танцоры побеждают на голосовании. Лишь когда кто-то из друзей Мемора обратился к нему с сердечным приветствием, Мемор понял, что его избрали Руководителем Операции. Это означало, что именно Мемору предстоит разбираться с чужаками, если те отважатся высадиться в Чаше.

– Но почему я? – вопросил он приятельницу из Наблюдателей.

– Ибо у тебя острый ум. И полно врагов.

– Мои враги…

– О да, они жаждут твоего провала.

Мемор смолчал, но решил, что лучше пока плыть вместе с приливом.

Напыжившись из последних сил, он возгласил – на мужской речи – благодарности всем присутствующим.

Да прибудут чужаки!