Из всех многочисленных замков, которыми владели господа, этот был самый лучший; красиво отделанный снаружи он и внутри отличался удобством и уютом. Над выходной дверью был высечен из камня фамильный герб помещиков. И герб, и балкон повыше него были обвиты розами. Перед самым замком зеленела большая лужайка, шла изгородь из белого и розового терна. Не только в теплице, но и в саду на вольном воздухе росло много редких цветов.

Недаром же господа держали опытного, дельного садовника. Приятно было посмотреть в каком образцовом порядке у него были цветник, фруктовый сад и огород. К фруктовому саду примыкал старый сад, обсаженный кустами, подстриженными в виде корон и пирамид. Подле изгороди росли два могучих старых дерева. Листьев на них почти не было, сучья же и ветви были усеяны какими-то черными комками. Казалось, над деревьями промчался необычайной силы вихрь и нанес кучи пыли и сора. На самом же деле эти комки были птичьими гнездами.

На деревьях жили с незапамятных времен стаи ворон и грачей. Это был настоящий птичий городок. Исстари птицы населяли усадьбу, а потому являлись здесь настоящими господами. Они не удостаивали вниманием снующих внизу людей, они, так сказать, только снисходили к этим ползающим существам, хотя те порой и тревожили их выстрелами из ружей; подняв громкое карканье, тучей взлетали они тогда над деревьями, и разлетались кто-куда.

Не раз садовник предлагал господам срубить старые деревья, так безобразившие сад. «Не будет деревьев – переберутся и птицы в другое место!» – говорил он.

Но господа и слушать ничего не хотели. Старые деревья с их крикливыми обитателями были с давних пор принадлежностью усадьбы, пусть так и остается.

– Эти птицы у нас живут с незапамятных времен, не трогайте их, любезный Ларсен!

Фамилия садовника была Ларсен, – впрочем, в данном случае его фамилия никакой роли не играла.

– Разве для ваших цветников, теплицы, фруктового сада и огорода места мало, любезный Ларсен? Вам есть где приложить свое старание.

И, действительно, Ларсен не жалел трудов и относился с усердием и любовью к своему делу. Господа признавали его заслуги, но не скрывали от него, что им частенько подавали в гостях фрукты, куда лучше, чем дома, да и цветы им приходилось видеть гораздо красивее. Это огорчало садовника, – он, ведь, так старался, чтобы в господском саду были самые лучшие фрукты и цветы. Не за страх служил он только, но и за совесть.

Как-то раз призвали его господа и сказали со всею барскою деликатностью, что на днях им довелось полакомиться у своих знатных друзей такими вкусными и сочными грушами, что и они, и все гости нахвалиться ими не могли. По всей вероятности плоды эти привозные, следовало бы их и здесь завести; разумеется если только они в состоянии будут перенести климат. Купили их в городе, в лучшем фруктовом магазине, так пусть Ларсен отправится туда и узнает, откуда привезены эти фрукты, а потом выпишет черенки.

Садовник хорошо знал хозяина магазина, так как именно ему и продавал, по желанию господ, весь излишек фруктов из сада.

Он съездил в город и спросил хозяина магазина, откуда он достал эти чудесные яблоки и груши.

– Да, ведь, они из вашего сада! – ответил тот и показал садовнику плоды.

С первого же взгляда садовник признал их.

Рад-радешенек поспешил он домой и доложил господам, что яблоки и груши из их же собственного сада.

Диву дались господа и сказали:

– Не может этого быть, Ларсен! Только тогда поверим, если хозяин даст вам письменное удостоверение.

Разумеется, удостоверение было получено.

– Удивительно! – сказали господа.

С этого дня к барскому столу ежедневно подавались большие вазы с великолепными яблоками и грушами из собственного сада. Мало того, господа стали рассылать яблоки и груши целыми корзинами и ящиками своим друзьям, жившим в городе, в поместьях, и даже за границей. Это так тешило господ! Положим, раз-другой они не преминули сказать, что лето было особенно благоприятно для фруктов, и они удались у всех.

Спустя некоторое время господам довелось обедать при Дворе. На другой же день они призвали садовника и сказали:

– Во дворце нам вчера подавали за десертом дыни из королевской теплицы удивительно нежные и сочные. Сходите-ка к придворному садовнику, Ларсен, и раздобудьте у него семян этих вкусных дынь.

– Придворный садовник, ведь, сам брал у нас семена! – отвечал радостно садовник.

– В таком случае он сумел вырастить из них чудные плоды! – сказали господа. – Дыни были превосходны!

– Тем больше я могу гордиться! – сказал садовник. – Осмелюсь доложить милостивым господам, что у придворного садовника в нынешнем году дыни не удались, он и взял у меня для вчерашнего обеда три дыни, – они показались ему и крупны и на вкус хороши.

– Уж не воображаете ли вы, Ларсен, что те дыни из нашего сада?

– Я почти даже уверен в этом, – ответил Ларсен, отправился к придворному садовнику и получил письменное удостоверение, что дыни, подданные накануне к королевскому столу, были, действительно, из сада его господ.

Господа были изумлены. Конечно, они не стали молчать об этой истории, показывали удостоверение и повсюду рассылали семена дынь. Скоро стали приходить известия, что семена отлично принялись, и этому сорту дынь дали название в честь господской усадьбы. Таким образом, имя усадьбы получило известность и во Франции, и в Германии, и в Англии.

Господам и не снилось ничего подобного.

– Лишь бы Ларсен не стал слишком много о себе думать! – говорили они.

Опасения их были напрасными. Ларсен заботился только о том, чтобы заслужить славу лучшего садовника в стране, и старания его увенчались успехом. Каждый год ему удавалось вырастить какой-нибудь новый цветок или особенно нежный и вкусный сорт фруктов. Тем не менее господа частенько говаривали, что лучше всего ему удались первые яблоки и груши; все же доставленные позже фрукты были далеко не то. Правда, дыни были тоже хороши, но, ведь, то дыни… Земляника, что и говорить, превосходна, но у других она ничуть не хуже. А выпал раз такой год, что у садовника не удалась редиска, так только и было разговору, что о неудавшихся редисках, о том же, что удалось – и не заикались.

Казалось, господам доставляло особенное удовольствие сказать:

– Не везет вам в нынешнем году, любезный Ларсен! – У них как будто легче становилось на душе, когда они говорили: «Да, да, не везет вам что-то!»

Раза два, три в неделю садовник приносил господам свежие букеты цветов; букеты эти были один красивее другого.

– У вас есть вкус, Ларсен! – говорили господа. – Но это вам дано от Бога, сами вы здесь ни при чем.

Однажды садовник принес большую хрустальную вазу; в ней, погрузив длинный толстый стебель в воду, плавал крупный лист кувшинки, а на листе покоился дивной красоты голубой цветок, с подсолнечник величиной.

– Индийский лотос! – воскликнули господа.

Такого цветка им еще никогда не случалось видеть. Днем они выставляли его на солнце, вечером же освещали ярким светом ламп. Все знакомые восхищались прекрасным редким цветком; понравился он также самой знатной даме во всей стране – молодой принцессе, очень умной и доброй.

Господа сочли за честь поднести ей цветок, и принцесса увезла его во дворец. Сами же они отправились в сад поискать другой такой же цветок, но поиски их не увенчались успехом. Призвали они тогда садовника и спросили, где он взял голубой лотос.

– Мы повсюду его искали – сказали господа. – Обошли и теплицы, и цветники, но все напрасно!

– Там его и не найти! – ответил садовник! – Это простой цветок из огорода! А как красив! Точь в точь цветок кактуса, а между тем это только цветок артишока.

– Так и надо было сразу сказать! – рассердились господа. – А мы-то приняли его за редкий чужеземный цветок. Вы нас поставили перед принцессой в неловкое положение. Она увидела цветок и пришла от него в восторг. Что это за цветок, она не знала, даром, что сильна в ботанике; но, ведь, эта наука не удостаивает вниманием кухонные растения!

И что вам пришла за фантазия принести в комнаты такой цветок? Теперь нас все осмеют!

И прекрасный голубой цветок, питомец огорода, был удален из господских палат, – здесь ему было не место. Мало того, господа сочли нужным извиниться перед принцессой и объяснить, что это обыкновенный огородный цветок, который садовнику почему-то взбрело на ум принести в комнаты, за что он уже получил нагоняй.

– Ну это напрасно! – сказала принцесса. – Садовник открыл нам глаза на прекрасный цветок, на который мы раньше не обращали внимания. Он указал нам красоту там, где мы бы не подумали ее искать. Я прикажу придворному садовнику каждый день, пока не отцветут артишоки, приносить мне в комнату по цветку.

Так она и сделала.

Тогда и господа отдали распоряжение, чтобы садовник опять приносил в комнаты цветы артишока.

– По правде сказать, цветок-то очень недурен! – заметили они; – в нем есть что-то особенное!

И они удостоили даже похвалить садовника.

– Наш Ларсен любит, когда его хвалят! – говорили господа. – Он у нас словно дитя избалованное!

Поздней осенью разразилась сильная буря. Всю ночь рвал и метал ветер; не устояли против него даже лесные великаны, и к утру на опушке леса оказалось немало вывороченных с корнями деревьев. Повалил ветер, к большому огорчению господ и радости садовника, и два старых полувысохших дерева с птичьими гнездами. Сквозь вой бури было слышно отчаянное карканье ворон и грачей. Прислуга уверяла, что они даже бились крыльями в окно.

– Ну, теперь вы довольны, Ларсен! – сказали господа. – Буря повалила деревья, и птицы улетели в лес. Теперь ничто не напоминает больше о старине, – не осталось ее и следа. Очень, очень жаль!

Ничего не сказал садовник, но про себя подумал, что теперь он непременно использует, как следует, это славное солнечное местечко. И сад станет еще красивее, и господа будут довольны.

Большие, сваленные бурей, деревья поломали буксовые кустарники, которыми был обсажен старый сад. На том месте, где они росли, садовник посадил местные полевые и лесные растения. Не всякий садовник решился бы украсить господский сад такими простыми цветами, но наш Ларсен знал, что делает. С толком и уменьем рассадил он все цветы: те, что любят прохладу – посадил в тени, другие, которым нужно побольше тепла – на солнце. Труды его не пропали даром, все растения отлично принялись и разрослись на диво.

Рядом с можжевельником из Ютландских степей, похожим по форме и окраске на итальянский кипарис, рос блестящий, усаженный колючками, терновник, одинаково зеленый и в зимнюю стужу и в летний зной. На переднем плане зеленели папоротники всевозможных видов; одни были похожи на крохотные пальмы, другие напоминали хрупкое нежное растеньице «Венерины волосы». Рос здесь и простенький репейник, цветы которого, пока свежи, так красивы, что хоть букет из них делай. Пониже репейника, в сыром местечке, приютился лопух, тоже не бог весть какое растение, но благодаря своим большим листьям, очень живописное. Тут же красовались, все в цвету, растения ни дать, ни взять громадные канделябры во много, много свечей. Были здесь и душистый ясменник, и первоцвет, и ландыши, и лесная вероника, и нежный трехлистник, – да всех и не перечесть!

Опираясь на протянутую проволоку, рос целый ряд французских карликовых груш. Благодаря обилию солнца и хорошему уходу они стали давать такие же крупные сочные плоды, как и у себя на родине.

Там, где были прежде большие старые деревья, садовник поставил высокий шест, на котором гордо развевался национальный флаг, а рядом – другой шест, обвитый летом и осенью хмелем и душистыми цветами.

К этому шесту зимой садовник привязывал, как-то велось из глубокой старины, овсяный необмолоченный сноп, чтобы было чем полакомиться птицам небесным в Рождественский праздник.

– Наш Ларсен вдается на старости лет в сентиментальность! – говорили господа. – Ну, да Бог с ним, он нам верный и преданный слуга.

На новый год в одном из столичных иллюстрированных изданий был помещен рисунок, изображавший старую господскую усадьбу. На этом рисунке можно было видеть шест с флагом и шест с овсяным снопом, предназначенным для рождественского угощения птичек. Под рисунком была помещена заметка, в которой приветствовались прекрасная мысль вернуться к забытому обычаю, столь характерному для старинной помещичьей усадьбы.

– Удивительно, что ни сделает этот Ларсен, сейчас об этом начинают во все трубы трубить! – сказали господа. – Счастливчик! Право, уж не гордиться ли нам, что у нас такой слуга!

Но они и не думали гордиться. Они сознавали, что они господа и вольны отказать Ларсену, когда захотят. Но, разумеется, они ему не отказывали, – они, ведь, были добрые господа; таких добрых господ к счастью разных Ларсенов немало на белом свете.

Такова история о «садовнике и господах».

Поразмыслите-ка над нею в свободную минутку.

Сидень

В старинной барской усадьбе жили молодые помещики, добрые славные господа. Люди они были счастливые и богатые, любили сами весело пожить, и бедным помогали, сколько могли – им хотелось всех видеть вокруг себя веселыми и довольными.

В сочельник в огромном зале рыцарского замка зажигалась роскошно убранная елка. В камине ярко горел огонь, а рамки старых картин были обвиты гирляндами из еловых ветвей. Съезжались гости; в зале гремела музыка и танцевали веселые пары.

А перед тем рождественский праздник справляли в людской. Там тоже красовалась большая елка, вся разукрашенная белыми и красными свечами, национальными флагами, вырезанными из разноцветной бумаги лебедями и сеточками с лакомствами.

На елку приглашалась вся бедная деревенская детвора с матерями. Матерей интересовала не столько елка, сколько стол с рождественскими подарками: бумажными и шерстяными материями, платьицами и штанишками. На них-то заглядывались матери, а с ними и дети постарше, и только самые крошки тянулись ручонками к свечкам, мишуре и пестрым флагам.

Вся эта публика собиралась после полудня и угощалась рождественской кашей и жареным гусем с красной капустой. После обеда им предоставлялось досыта любоваться елкой, а затем каждый получал по стаканчику пунша с куском яблочного пирога.

Получив подарки, гости расходились по домам и долго еще толковали о том, как привольно живется господам, как сладко они пьют и едят, а, наговорившись вдоволь, принимались снова рассматривать свои подарки.

В поместье в числе служащих были Оле и Кирстина – муж с женой. Они помогали садовнику, за что получали помещение и стол, а к Рождеству – подарки. Кроме того, всех их пятерых детей господа одевали на свой счет.

– Добрые наши господа! – говорили муж с женой. – Ну, да у них денег довольно, они могут доставить себе это удовольствие.

– Каждому из наших ребятишек подарили сегодня по хорошему платью! – сказал Оле. – Только бедному сидню ничего не досталось. Прежде его господа не забывали, хотя он и не бывал на елке.

«Сиднем» они прозвали своего старшего сына Ганса. Рос он крепким, резвым ребенком, но вдруг неизвестно отчего «ослабел ногами», – как они говорили, – не стал ходить и вот уже пятый год лежал в постели.

– Есть у меня и для него подарочек! – сказала мать. – Впрочем, не важный – книжка с рассказами!

– Да, подарок не важный! – согласился отец.

Ганс же очень обрадовался книжке. Мальчик он был неглупый, любил почитать, да и работать не ленился и насколько позволяла болезнь целыми днями вязал чулки и даже шерстяные одеяла, которые барыня охотно покупала.

Книжка, что господа подарили Гансу, была сборником сказок очень занимательных и поучительных.

– Нам-то от нее пользы мало! – сказал отец. – Ну да пусть себе читает, не все же ему чулки, да одеяла вязать.

Наступила весна, все зазеленело, показались цветочки, а с ними и сорные травы, к которым можно причислить и крапиву, хотя о ней так прекрасно говорится в псалме:

«Царям в могуществе своем
Листка крапивы не создать!»

В господском саду на всех хватало работы и на ученого садовника, и на Оле с Кирстиной.

– Вот тут работай! – говорили они. – Не успеешь дорожки усыпать песком, глядишь, опять все растоптали. Уж очень много гостей наезжает к нашим господам! Недешево им это стоит, ну да, ведь, у них денег куры не клюют!

– В толк не возьму, почему так мудрено все устроено на белом свете! – сказал Оле. – Все мы, как говорит священник, дети оного Господа Бога, откуда же такая разница?

– Всему виной – грехопадение! – отвечала Кирстина.

Вечером они опять затеяли тот же разговор при Гансе, который читал свою книжку. От забот, нужды и тяжелого труда у них огрубели не только руки, но и сердца; задавленные бедностью, они все больше и больше озлоблялись.

– На долю одних выпадает счастье и довольство, а на долю других – горе да лишения! И почему мы должны отвечать за непослушание и любопытство наших прародителей? На их месте мы ничего такого бы не сделали.

– Нет сделали бы! – вмешался вдруг в разговор Ганс. – Вот здесь в книжке все написано.

– Ну-ка прочитай, что там написано?

И Ганс прочел им старинную сказку о дровосеке и его жене. Стали они как-то раз тоже роптать на Адама и Еву, любопытство которых погубило людей; шел мимо король, услыхал их жалобы и сказал:

– Идемте со мною во дворец. Жить будете хорошо, не хуже меня. За обедом у вас будет по семи блюд, да кроме того еще одно в закрытой миске, но на него вам разрешается только глядеть. А прикоснетесь – конец вашей сладкой жизни!

– Как ты думаешь, что в этой миске? – спросила жена.

– Это нас не касается! – сказал муж.

– Я, ведь, не из любопытства спрашиваю! – продолжала жена. – Мне хотелось бы только немного приподнять крышку. Наверно, там что-нибудь очень вкусное! – Смотри, нет ли там механики какой-нибудь, – сказал муж. Дотронешься, а оно и выстрелит – на весь дом кутерьмы наделает! – Ой, ой! – испугалась жена и отдернула руку от крышки. В ту же ночь ей приснилось, что крышка сама собой приподнялась, и в миске оказался чудеснейший пунш, какой подается только на свадьбах и похоронах. На дне миски лежала серебряная монета с надписью: «Отведаете пунша и станете такими богачами, что все люди в сравнении с вами будут казаться нищими!» Проснувшись, она рассказала мужу свой сон. «Ты слишком много об этом думаешь!» – заметил муж. – Беда не велика, если я чуточку приподниму крышку! – сказала жена. – Пожалуй, да смотри только чуточку! – согласился муж. Приподняла жена слегка крышку, а оттуда шмыг два проворных мышонка и прямо в норку. «Спокойной ночи! – сказал король. – Ступайте-ка назад домой! Нечего вам пенять на Адама и Еву, – вы сами такие же любопытные и неблагодарные».

– Странно, право, что эта история попала в твою книжку! – удивился Оле. – Ведь это точно на нас написано. Тут есть над чем поразмыслить!

Наутро они опять пошли на работу. День-деньской трудились они, не разгибая спины; и солнышко-то их палило, и дождиком мочило. Снова поднялись у них в душе горькие мысли, и они стали роптать на свою судьбу.

Было еще светло, когда они отужинали, и Оле сказал Гансу:

– Прочти-ка еще раз историю о дровосеке.

– В книге немало еще и других хороших сказочек! – отвечал Ганс. – Вы их еще не знаете.

– И не надо. Лучше прочти ту, которую знаю, – сказал отец.

И муж с женой снова прослушали ту же сказочку.

– А все-таки ее смысл мне не совсем понятен! – заметил Оле. – Сдается мне, с людьми бывает тоже, что с молоком, когда оно скисает: может выйти и дорогой сыр и водянистая сыворотка. Так-то и с людьми: одним все улыбается, другим – ни в чем не везет!

Услыхал это «сидень», – был он слаб здоровьем, да умом Бог его не обидел, – открыл книгу и прочел родителям сказку «про человека, весь свой век не знавшего ни нужды, ни горя». Мудрено только найти такого человека, а найти его во что бы то ни стало надо: король лежал при смерти, и спасти его могла лишь рубашка с человека, который по сущей правде мог про себя сказать, что весь век не знал ни нужды ни горя. Разослали повсюду гонцов, по замкам и поместьям, ко всем богатым, счастливым, довольным своей жизнью; но стоило их порасспросить, и оказывалось, что всякий испытал и горе, и нужду.

– Вот я сроду не знавал ни горя, ни нужды! – объявил свинопас; он сидел подле канавы и весело распевал песни. – Нет никого счастливее меня! – Ну, так давай скорее свою рубашку! – сказали посланные. – Получишь за нее полкоролевства! Рубашки у него не оказалось, а между тем он считал себя счастливейшим в мире человеком.

– Ну и франт! – заметил Оле, и он и его жена стали так весело смеяться, как давно не смеялись. Шел мимо школьный учитель, остановился и говорит:

– Давно я вас такими веселыми не видал! Что случилось? Уж не выиграли ли вы в лотерею?

– Нет, не то! – сказал Оле. – Ганс нас распотешил, прочел нам сказку «про человека век свой не знавшего ни нужды ни горя», а у молодчика на поверку и рубашки то не оказалось. Право, на душе как будто легче станет, как послушаешь такую историю, да еще из книжки. Видно всякому своя доля, и ничего тут не поделаешь! Все-таки утешение!

– Откуда у вас эта книжка? – спросил учитель.

– Господа в прошлом году подарили Гансу на елке. Они знают, что он любит почитать, да и «сидень» вдобавок. Признаться, мы досадовали тогда на господ, зачем они лучше не подарили ему одну-две рубахи; но книжка-то оказалась толковой: на всякую мысль ответить может.

Взял книгу учитель и стал ее перелистывать.

– Недурно бы еще раз послушать эту историю! – сказал Оле. – Я ее что-то плохо запомнил. Да уж пускай заодно прочитает и другую – о дровосеке!

Обе сказочки очень нравились Оле. Они, словно солнышком, озаряли каморку и разгоняли мрачные думы бедняков. Ганс же прочел всю книжку, да не один, а несколько раз. Сказки уносили бедняжку в иной, недоступный ему и заманчивый мир.

Подсел учитель поближе к мальчику и стал с ним беседовать. Оба остались очень довольны беседой, и с той поры учитель часто навещал Ганса, когда родители его были на работе. Для мальчика каждое посещение учителя было настоящим праздником. С напряженным вниманием слушал он рассказы старика о величине земного шара, о чужих странах, о том, что солнце почти в полмиллиона раз больше земли и так далеко отстоит от нее, что ядро, пущенное с солнца только через двадцать пять лет долетело бы до земли, тогда как солнечному лучу достаточно восьми минут, чтобы достигнуть до земли.

Все это известно любому прилежному ученику, но для Ганса это было ново и куда чудеснее, чем все, что он узнал из своей книжки.

Раза два в году школьного учителя приглашали в замок отобедать. При случае он рассказал господам, какое значение приобрела в семье Ганса подаренная ими книга, и особенно две сказочки. Хилый, но умный мальчик внес своим чтением мир и отраду в сердца родителей и натолкнул их на новые мысли.

Когда учитель стал откланиваться, госпожа дала ему два серебряных талера и просила отнести их маленькому Гансу.

– Отдайте их папе с мамой! – сказал Ганс, когда учитель принес ему деньги. А родители сказали:

– Ай да сидень! Нам и радость от него и польза.

Денька через два, когда родители Ганса были, по обыкновению, на работе, к их домику подъехала господская карета. Добрая госпожа, очень довольная, что ее рождественский подарок принес столько пользы и удовольствия «сидню» и его родителям, заехала сама навестить Ганса и привезла с собой булок, фруктов, бутылку сладкого сиропа и, – что особенно порадовало мальчика, – позолоченную клетку с маленькой черненькой птичкой, – чудо какой певуньей. Клетку поставили на старенький комод против кроватки мальчика, чтобы он мог постоянно любоваться на птичку и слушать ее пение. Впрочем, звонкий голосок птички был даже слышен на улице.

Вернувшись домой, Оле с Кирстиной не застали госпожи. Хоть и видели они, как радовался мальчик птичке, а все-таки не могли не поворчать.

– Мало что ли у нас своих забот! – говорили они. – Да где господам это понять. Изволь теперь возиться еще с этой птичкой, Ганс, ведь, сам не может за ней ходить. И кончится тем, что ее съест кошка!

Прошла неделя, другая. Кошка за это время не один раз побывала в горнице, но птичку не трогала, даже и к клетке близко не подходила. Но вот, случилось необычайное происшествие. Дело было так: после обеда вся семья ушла на работу, а Ганс один остался дома; он лежал в постели и перечитывал сказку о жене рыбака, все желания которой тотчас же исполнялись. Вздумала стать королем и стала, захотела стать императором и это желание исполнилось, а как дерзнула пожелать стать самим Богом – снова очутилась в старой грязной лачужке.

Сказка эта не имела ровно никакого отношения ни к птичке, ни к кошке; Ганс только читал ее, когда случилось удивительное происшествие, и навсегда запомнил это обстоятельство.

И вот видит Ганс: подошла кошка к комоду, глядит на птичку, и взгляд ее желто-зеленых глаз словно говорит: «Как ты хороша! Так бы и съела тебя!»

Понял Ганс, чего хочет кошка и закричал: «Брысь, брысь!»

А кошка насторожилась и вот-вот прыгнет. Не дотянуться Гансу до нее, а под рукой нет ничего, кроме его сокровища – книжки со сказками; недолго думая, размахнулся он и запустил ею в кошку. Переплет, который и без того еле-еле держался, оторвался и полетел в одну сторону, а листочки в другую. Кошка отодвинулась немного и поглядела на Ганса, как будто хотела сказать: «Чего суешься! Все равно толку не будет! Я могу и бегать и прыгать, а ты вот нет!»

Смотрит Ганс во все глаза на кошку, а сам так и дрожит весь. Птичка тоже заметалась в клетке. Позвать на помощь было некого; кошка словно понимала это и снова приготовилась прыгнуть. Ганс стал махать одеялом, но и это не испугало кошку, она прыгнула на стул, затем на подоконник, откуда было ближе добраться до птички.

Замерло сердечко у Ганса, но ему было не до себя, он думал только о том, как бы помочь бедной птичке. Но как? Ни двинуться с места, ни даже стать на ноги – он не мог… Помертвел от ужаса мальчик, когда увидел, что кошка вскочила с подоконника на комод и повалила на бок клетку. Птичка отчаянно заметалась. Ганс вскрикнул, по жилам его точно огонь пробежал; вне себя соскочил он с кровати, мигом очутился подле комода, схватил клетку и выбежал на улицу.

Тут у него хлынули из глаз слезы и он, обезумев от радости, закричал: «Я могу ходить! Я могу ходить!»

Ганс вдруг выздоровел; такие случаи редки, но все-таки бывают.

Учитель жил по соседству. К нему-то и побежал Ганс, как был – босиком, в одной рубашонке и курточке, с клеткой в руках.

– Я могу ходить! – ликовал он. – Господи, какое счастье! И он зарыдал от радости.

А уж как обрадовались Оле с Кирстиной, и сказать нельзя!

– Это счастливейший день в нашей жизни! – говорили они.

Позвали Ганса к господам. Давно он не ходил по дороге, которая вела в замок; ему казалось, что его старые знакомые – деревья и кусты, кивали ему ветвями и шептали: «Здравствуй, Ганс! Добро пожаловать!» Солнышко озаряло его лицо, и на душе у него было так светло, радостно!

Словно родному обрадовались добрые молодые господа Гансу и усадили его рядом с собой. Особенно радовалась сама госпожа: ведь, и книжка со сказками, и птичка были ее подарки. Правда, птичка скоро умерла от испуга, а все же благодаря ей Ганс выздоровел, книжка же была утешением и отрадой мальчика и его родителей. Ганс и решил с ней никогда не расставаться, читать ее и перечитывать. Теперь он уже мог бы помогать своим родителям, только бы научиться какому-нибудь ремеслу – лучше всего переплетному: читай тогда, сколько угодно новых книг.

Призвала помещица после обеда родителей Ганса и сказала: «Мы с мужем решили заняться судьбой вашего сына. Мальчик он хороший, набожный и способный к учению, – из него наверное будет толк. Хорошее дело и Бог благословит!»

Под вечер родители Ганса вернулись домой веселые и довольные, особенно Кирстина, но через неделю она плакала горькими слезами, собирая сына в дорогу. Господа, правда, одели его с головы до ног во все новенькое, и сам Ганс был хороший мальчик, но каково материнскому сердцу расставаться со своим детищем, – ведь, он едет учиться в гимназию в далекий город за море, и не один год пройдет, прежде чем они снова увидятся.

Книжку с картинками Гансу не пришлось взять с собой, – родители оставили ее себе на память. Отец частенько заглядывал в книжку, постоянно перечитывая все те же две сказки.

И вот, от Ганса стали получать письма, одно радостнее другого. Попал он к добрым людям, у которых ему жилось хорошо, но больше всего он был доволен тем, что мог ходить в гимназию. Чему-чему его только там ни учили! Теперь у него было одно желание: сделаться самому учителем.

– Только бы нам дожить до этого дня! – говорили растроганные родители, пожимая друг другу руки.

– Да, вот какое счастье выпало на долю нашего Ганса! – сказал Оле. – Видно, Господь печется и о детях бедняков. Мы это видим на нашем сидне. Не похоже ли это на одну из тех чудесных сказок, что Ганс прочел нам из своей книжки!

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?